Он помнил ощущение покоя, испытанное им когда она лежала на его руке и ее сосок запутался в волосах на его груди.

Он взял ее за талию и посмотрел в глаза. Иван не увидел в них ни острого желания завладеть им, ни стремления втянуть его в себя, победить, перебороть его волю. В ее глазах он видел лишь желание принадлежать ему, покоряться его воле, и, тут Иван чуть не задохнулся от какого-то острого чувства – умереть вместе с ним. Он ясно прочитал в ее глазах желание смерти. Ее жизнь была в его руках. Не потому, что он мог в любую минуту умертвить ее, изломать ее тело, заставить кричать и корчиться от боли. Она сама отдавала ему право распоряжаться ее жизнью.

Ивану очень захотелось увидеть ее тело, приготовившееся встретить смерть. Он развязал черную косынку и ее волосы легли на плечи, закрытые черным платьем. Расстегивая ее платье, он почувствовал, как она прижалась щекой к его руке и понял, что это была не ласка. Это было признание его силы, его власти над ее жизнью, готовность принять смерть от руки, к которой прижалась ее щека.

Платье упало на пол. Иван положил ей руки на плечи, взял ее за горло, нащупывая то самое место, на котором лежал его палец на горле ее матери. Женщина слегка дрожала, но не сопротивлялась. Она неуверенно начала расстегивать его рубашку, но он не почувствовал в этом ее стремления его обнажить и тем самым сделать беззащитным. Он понял, что она угадала его желание – увидеть ее сосок, запутавшийся в волосах на его груди. И от этого теплая волна выплеснулась откуда-то из глубины, закружила голову и осела между бедер, толчками напрягая его член.

Не сумев расстегнуть черный бюстгальтер, он просто порвал е него застежки и обнажил ее груди, тут же прижав их к своей груди и опуская руки по спине ниже и ниже, засунул и з ей в такие же черные трусики, и сжал ягодицы. Ее руки возились с пуговицами на его джинсах, а Ивану уже не терпелось, освободить свой член от прикосновений грубой материи и ощутить его в руках этой женщины. Первое прикосновение ее пальцев к головке его члена вызвало у него легкую дрожь, по спине пробежали мурашки и ему захотелось войти в эту женщину медленно, чтобы подробно ощущать все оттенки первого узнавания. Ее руки легко поглаживали его член, совершая движения, от которых ему было невыразимо приятно. Не было никакого ощущения опасности, хотелось погружаться еще и еще, глубже, в это растворяющее его чувство полного овладения женским телом, Женщиной.

Они поднял ее за бедра и поставил на кровать. Опуская руки по ее ногам вместе с трусиками, он увидел еще одно черное пятно, вытянутой полоской застрявшее у нее между ног. Он положил руку ей на лобок, и она тут же слегка раздвинула ноги, пропуская его руку к влагалищу. Он взял ее ладонью снизу правой рукой, левой обхватил за спину и положил на кровать.

Он уже ни о чем ни думал, ни о чем не заботился, ни о чем не беспокоился. Он забыл о Казанском вокзале, о пистолетах с номерами, о Крестном и Никитине, он забыл о всей Москве, и о Чечне тоже, он забыл о всей России и о всем мире, он забыл, наконец, что он Иван, что его профессия – смерть, забыл, что он вообще жив. Он чувствовал теперь одну только Женщину и больше ничего не хотел...

...Едва вынырнув из водоворота новых для себя и столь ярких ощущений, что ему удалось полностью раствориться в женском теле и овладеть им изнутри, а не только почувствовать его на своем члене, Иван вспомнил, почему-то о мертвой старухе, лежащей в соседней комнате. И тут же подумал о Крестном. Из холодной черной пустоты, которая зажглась такими же холодными звездами перед незрячими глазами старухи, выплыло лицо Крестного с таким же пустым и холодным взглядом, как это межзвездное пространство в московском небе.

– У тебя есть телефон, – спросил женщину Иван.

Она молча взяла с тумбочки сотовый и протянула Ивану. Не вставая с кровати и одной рукой продолжая обнимать теплое женское тело, Иван набрал контактный номер Крестного.

– Я выиграл, Крестный, – сказал Иван, едва услышав ответ в телефонной трубке. – Семь номерных игрушек лежат у меня перед глазами.

Иван скосил взгляд на тумбочку, на которой лежали восемь пистолетов, лишь один из которых был без номера. Тот, который Иван забрал у балашихинского лейтенанта.

– Тебе перечислить их номера?

– Не надо, Ваня, я и так тебе верю. Я знал, что ты выиграешь, и сам хотел этого.

Крестный вздохнул в трубку.

– А вот я, похоже, проиграл.

– О чем ты? – не понял Иван.

– Игра с летальным исходом, Ваня. Это наша жизнь. Я придумал эту фразу давно. Очень давно. И вот, проигрываю. Приближаюсь стремительно к этому исходу. Game over...

– Крестный, ты пьян? – спросил Иван.

В трубке неожиданно появился другой голос – жесткий и нервный.

– Он трезв. И почти мертв. И я его, суку, буду медленно убивать. Как он убивал всех нас, когда заставлял резать друг друга и рвать друг друга руками. Теперь я буду его рвать и резать...

– Кто это? – перебил Иван.

– Мы с тобой знакомы, чеченская тварь. Я пожалел тебя год назад. Оставил в живых. Надо было шлепнуть тебя там же, у гостиницы «Украина».

«Илья, – понял Иван. – Первый номер».

– Ты спрашиваешь, кто я? Я тот, кого ты увидишь последним. Я лучший в России. Первый. Потому, что я убью тебя. Ты узнаешь, кто я. И ты, и вся эта ебаная Россия узнает, кто такой Илья...

Иван тут только обратил внимание, что он не лежит уже в постели, а прижимает трубку плечом к левому уху и торопливо одевается.

– Где ты находишься? – спросил он.

– Я знал, что ты захочешь меня увидеть, – удовлетворенно сказал Илья. – Ведь ты же думаешь, что первый – ты! Нет, чеченский козел, ты – никто. Ты был ничем, и снова станешь ничем, как только встретишься со мной. Потому, сто первый – я!

– Мне плевать, кто первый, – сказал Иван. – Отпусти старика...

– Я отпущу... Я обязательно отпущу его душу на волю... Приезжай с ним попрощаться. Хочешь попрощаться? А ты хочешь, труп смердячий? Скажи ему, что ты хочешь!

Последние фразы относились, явно не к Ивану.

В трубке вновь появился голос Крестного.

– Я не прошу тебя, Ваня. Но я знаю, что ты сам по-другому не сможешь. Ваня, их трое тут. Остальных Никитин спугнул. Кто разбежался, кого никитинские люди похватали. А меня этот вот увез, Илюшенька, первенец мой. Пьяный сейчас в жопу...

– Это ты, Отмороженный, – жопа, – вновь ворвался в трубку голос Ильи. – И будешь в жопе. Потому, что тебе будет жопа жоп во веки веков и вечная жопа. И почиешь ты в жопе.

– Что ты все о жопе? – спросил Иван. – Голубой что ли? Как тебя найти? Чтобы я смог посмотреть на тебя в последний раз, как ты говоришь.

Илья уловил двусмысленность, прозвучавшую в словах Ивана, и заволновался.

– Нет. Нет, я не так сказал... Я буду последним, кто увидит тебя... Нет? Нет. Подожди... Ты будешь последним, кто увидит... меня? Или тебя?.. Слушай, пошел ты на хуй! Будешь мне мозги ебать еще со своими вопросами. «Кто последний? Кто последний?» Что у нас тут, очередь что ли?

– Где ты находишься? – прервал Иван его пьяный бред.

– Во-о-от! Вот тот вопрос, который ты должен был задать с самого начала! Приезжай. Буду рад! Я жду тебя в зоопарке. Самое место для тебя. Я тебе тут квартирку присмотрел. Хэ-э-э-э... К табличкой уже. Вот, смотри, написано: «Волк чеченский». Давай... Приезжай... И я тебя убью. Потому, что я тебя не боюсь.

– Да,– сказал Иван, – но ты боишься смерти.

И отключил телефон.

Он только сейчас заметил, что женщина рядом с ним, в комнате. Она по-прежнему лежала в постели, только натянула на себя одеяло и куталась в него, будто ее знобит.

– У тебя есть машина? – спросил Иван.

Она покачала головой.

– Я недавно продала ее, – ответила женщина. – Матери нужны были наркотики, а я давно уже не работаю...

– Ладно, – сказал Иван. – Тогда помоги мне в другом. Выбери мне еще один пистолет. Из тех, что на тумбочке.

Женщина внимательно посмотрела на Ивана. Потом так же внимательно – на лежащее на тумбочке оружие. Наконец, она взяла один из пистолетов и протянула его Ивану. Иван увидел на нем цифру «3».