Сноска – Майза и пиенс* – (maiza, piens) хлеб и молоко (лат) Звонил Зарайский.

Игорь умница и молодец.

Никогда – по крайней мере внешне, никогда не проявлял и тени какой-либо ревности.

Потому как настоящий, уверенный в себе мужчина не станет дергаться по поводу каких-либо сомнений относительно верности чувств своей жены.

Ирма это знала и позволяла мужчинам открыто звонить ей домой.

Тем более, что если Игорю было бы надо, он бы и ее мобильные номера прослушивал бы с легкостью.

Зарайский сказал, что надо бы подъехать в Останкино, перетереть кое чего и заодно засвидетельствовать главному.

– Я тебя могу подбросить до телевидения, – сказал Игорь, заканчивая завтрак.

– Не надо, я на своей доеду, тем более, что мне потом еще по Москве надо будет туда – сюда в пару мест.

Игорь даже не стал уточнять, что это за места, и к кому в гости она собирается после рандеву с Зарайским.

Совершенно не ревнует, – отметила про себя Ирма.

Они с Игорем познакомились пять лет назад, когда Ирма была на пике своей популярности с ее телешоу на Эн-Ти-Ви-Ар.

Познакомились на Балчуге.

Там пи-арщики Игоря организовали годовщину его Алекс-группы.

Ну, имениннику Игорю сам Бог велел пригласить на танец самую-самую интересную даму вечеринки.

На ней было красное платье от Кардэна, не прет-апортэ, как на некоторых, а оригинальное из Парижа, купленное ей ныне покойным Володей Мигуновым – продюсером ее шоу, потом после разгона правительством команды Эн-Ти-Ви-Ар, перешедшего на канал Норма-Ти-Ви и трагически погибшего год назад. Ирма очень-очень переживала потерю.

Но тогда…

Тогда в тот вечер она была изюминкой бала, а Игорь – был соответственно – принцем, который ну никак не мог миновать если не жестокого аргентинского танго, начавшего, благодаря Шварцнеггеру входить в столичную моду, как некогда вошел в нее ельцинский теннис, то уж обязательного топтания на месте обнявшись, что в студенческие времена они называли танцем-обжиманцем.

Гремел благородным мельхиором джазовый биг-бэнд.

Ее представили Игорю.

Как раз это был Володя Мигунов, кто подвел Ирму к Игорю.

Тот сказал ей пару дежурных комплиментов, де – видел вас по телевизору, восхищен и так далее, а она вдруг, посчитав, что в таком красивом платье ей многое в такой вечер дозволено, взяла пальчиками кисть Игоревой руки и потянула его танцевать.

С вечеринки они уехали вместе.

И вот уже пять лет.

Пять лет без двух месяцев.

Уже разогнали ту ее команду Эн-Ти-Ви-Ар и закрыли то ее шикарное телешоу. И нет уже ее продюсера Володи Мигунова. Но Ирму помнят. Не забыли и вот Зарайский уже нашел богатых спонсоров под новый проект.

Зарайскому конечно далеко до Володи Мигунова.

Но все же он пробивной.

С ним можно работать.

– Может мне вмешаться? – спросил Игорь, – я могу Гресину слово замолвить, у меня с ним на этой неделе как раз встреча намечена.

– Ну зачем главного нервировать? – усомнилась Ирма, – через министров на главного нажимать можно тогда, когда дело не идет, а у нас с Зарайским все на мази.

– Ну дай вам Бог, – вздохнув, сказал Игорь, – но ты сама говорила, что Дюрыгин ваш конкурент, и что ваш главный еще не решил.

– У Дюрыгина нет ведущей, – ответила Ирма, – такой ведущей как я, и вообще, хоть и велика Москва, а ведущих моего класса раз-два и обчелся и все уже при деле, кто на первом канале, кто на втором…

– Ну, расхвасталась, – махнул рукою Игорь.

Он уже уходил.

Внизу в холле его дожидались референт Юра Бронштейн и начальник охраны Дима.

– Так не поедешь со мной? – с лестницы крикнул Игорь.

– Нет, езжайте, я сама, – ответила Ирма.

– Понимаешь, – заглядывая Агаше в глаза, говорил Дюрыгин, – на Москве ведущих с ядерно-атомной харизмой раз-два и обчелся. А без ведущей – ни одно самое распрекрасно задуманное шоу не покатит.

– Понимаю, – сглатывая слюну, кивала Агаша.

Но на самом деле она до конца не все понимала.

Не понимала главного.

Этот сказочно богатый из иного мира из иной цивилизации дяденька – он ее взял для чего?

Неужели не для того, чтобы трахать ее молоденькую, как это всегда было в том грязном мире, где она вертелась-крутилась свои девятнадцать с половиною лет.

Это непонимание – зачем и почему ее берут в иной блистательный мир – было сродни тому непониманию героев научно-фантастических романов, зачем пилоты летающих тарелок с марса и альфа-центавры похищают нас землян? Затем, чтобы вживлять в мозг электроды? Чтобы пить нашу кровь? Чтобы инплантировать в матку земной девушке свои эмбрионы? Чтобы забирать донорские органы – печень, мозг???

Агаша не верила и не понимала.

Или в другом порядке – не понимала и не верила.

Зачем он подобрал ее на городской помойке – этот блистательный небожитель?

Вот если бы ее позвал к себе в свою дорогую машину старый потный азербайджанец с полным ртом золотых зубов – тогда Агаше было бы понятно, чего от нее хотят.

А тут…

Но Дюрыгин терпеливо объяснял.

– Нету на Москве классных ведущих, это тебе понятно?

– Да.

– А Новые шоу делать надо?

– Надо…

– Но ведь телеведущие откуда-то ведь берутся, верно ведь?

– Верно.

– Так почему не попробовать сделать новую из тебя?

– Ну, я не знаю…

Дюрыгин глядел ей в глаза и она смущалась этого взгляда.

А про себя вдруг подумала, вспомнив булгаковского пса Шарикова, – ну, свезло мне, свезло…определенно бабка моя согрешила с водолазом… Зачем он взял именно меня? Вон у него какая красивая женщина с ним была, которой дурно в кафе сделалось… И фигура, и лицо, и вкус…

– Для начала я тебя прокатаю в массовках на тех программах, где смогу договориться с продюсерами, – сказал Дюрыгин, – надо, чтобы ты пообвыклась с камерой, светом, понимаешь?

– Понимаю, – кивала Агаша.

А недоверчивое девичье сердечко – противоречиво твердило – не понимаю, не понимаю.

Не понимаю зачем.

Зачем все это?

Если б он захотел ее оттрахать – сказал бы просто, мол давай, я так хочу.

И она бы пошла с ним.

Но он не предлагал.

Странно.

А чего в ней еще хорошего, кроме молодого тела? Чего в ней такого ценного еще, чтобы с ней возиться?

Но Дюрыгин не объяснял всего до конца, потому как сам во-первых еще сомневался, а во-вторых не хотел смазать, сглазить, сбить самой Агаше прицел. Она не должна знать, что она Элиза Дулитл, а он ее Пигмалион.

Иначе – она не сможет.

– Наглость – второе счастье, – поговаривала бабушка Джона.

А что есть наглость?

И что такое талант?

Один умный мужчина с которым Джону как то довелось вместе отбывать на предварительном, говорил, что талантливость в русском понимании этого свойства личности это и есть наглость Мужчину того звали Валерием Сергеевичем, вообще он был бухгалтером, но книжек очень много читал. Так вот Валерий Сергеевич говорил Джону, что еще классик в Х1Х веке писал, де – талантливость вообще присуща русскому человеку, что и отличает его от прочих, и от европейских народов в частности.

Талантливость русского человека состоит в его необремененном знаниями бесстрашии перед любыми задачами. Прикажут быть акушорами – будем акушорами, говорил театральный критик Кукольник. Но хоть и говорил он это несколько по иному поводу, мол мы-русские за все горазды браться по велению высокого начальства. Но в главном и Кукольник был прав. Обремененные знаниями академики Иоффе и Ландау с Семеновым и Капицей – не брались за создание атомной бомбы. Скромничали. А необремененный никакими знаниями по физике Лаврентий Берия – взялся. И сделал.