– То, что делаете вы с Джонни, ни в малейшей степени меня не касается. Меня вообще ничто не касается. Я хочу повеселиться, а на остальное мне чихать. И не пытайтесь мне помешать, Брюс. – Мэтьюэн направил в живот Инглхарту стеклянный стержень. – Вы приятный юноша, и будет очень скверно, если мне придется всадить в вас трехчасовой заряд солнечной энергии.

– Но сегодня днем вы говорили...

– Я знаю, о чем говорил днем. Я был пьян, находился в своем старом состоянии и был переполнен ответственностью, совестливостью и прочей ерундой. Поскольку спиртное так на меня действует, то больше я к нему не прикоснусь. И запомните, только тот, кто получил препарат Мэтьюэна, способен оценить всю тщетность человеческих усилий!

Мэтьюэн юркнул в тень и подождал, пока мимо них прошли два студента. Затем он продолжил настраивать аппарат одной рукой, а другой держал Инглхарта на прицеле. Растерянный Инглхарт, не зная, чем заняться, стал расспрашивать про устройство аппарата. Мэтьюэн выдал ему в ответ длинное предложение, напичканное техническим жаргоном. Инглхарт отчаянно пытался найти выход из положения. Он не мог назвать себя очень смелым молодым человеком, особенно тогда, когда на него направлен пистолет или его эквивалент. Костлявая рука Мэтьюэна не дрожала. Он настраивал свой аппарат почти на ощупь.

– Ну вот, – сказал он, – вроде бы все должно сработать. Вот здесь тонический метроном, который выдает ноту на частоте 349 герц, содержащую 68,4 звуковых импульса в минуту. Это, по различным техническим причинам, дает наибольший гипнотический эффект. С этой точки я смогу обработать все колледжи на Колледж-стрит. – Он последний раз что-то подкрутил. – Это будет самая веселая из моих шуток. А вся прелесть ее в том, что раз меня признали сумасшедшим, то мне за нее ничего не смогут сделать! Поехали, Брюс... Фу, здесь что, кто-то оборудовал стойку бара? Последние пять минут я чувствую запах и вкус алкоголя… черт!

Из стеклянного стержня вырвалась ослепительная вспышка, и в ту же секунду из мрака метнулось мохнатое тело Джонни. Айра Мэтьюэн рухнул на землю и потерял сознание.

– Шкорее, Брюш! – рявкнул Джонни. – Подними ррашпылитель, я его там урронил. Отвинти контейнерр внижу. Не рражлей! Потом иди шюда и влей вше ему в ррот!

Пока это проделывалось, Джонни раздвигал челюсти Мэтьюэна когтями, словно Самсон, раздирающий пасть льва, только на этот раз Самсон и лев поменялись местами.

Они выждали несколько минут, пока алкоголь делал свое дело, и прислушивались к доносящимся звукам. Но в колледжах было все тихо, только откуда-то периодически доносился звук пишущей машинки.

– Я побежжал домой, – пояснил Джонни, – и всял в ехо конмате ррашпылитель. Потом нашел Уэбба, ашшиштента по биофижике, он отвел меня в лаборраторрию и дал шпирт. Жатем я подкрралшя и штал бррыжгать ему в ррот, кохда он говоррил. Немнохо попало, но я не шмог наштрроить его прравильно, и штруя ударрила в нехо, не ушпев ррашпылитьшя, и ошлепила ехо. Ты же жнаешь, у меня нет пальшев. Поэтому прришлошь пррименить то, што в книхах нажываетшя гррубой шилой.

Мэтьюэн очнулся и стал проявлять признаки нормальности. Поскольку без стеклянного стержня он был всего лишь безобидным профессором, Джонни отпустил его.

– Я так счастлив, что ты это сделал, Джонни, – пробормотал он. – Ты спас мою репутацию, а может быть, и мою жизнь. Эти тупицы в госпитале так и не поверили, что меня надо все время накачивать алкоголем, так что я, естественно, протрезвел и снова свихнулся. Может быть, на этот раз до них дойдет. Пошли, мне надо скорее вернуться. Если они еще не обнаружили, что меня нет, то может быть, не станут поднимать шум. Когда меня выпустят, я стану работать над постоянным нейтрализатором своего препарата. И я найду его, если только раньше не помру от язвы из-за того спиртного, что мне придется пить.

Джонни неторопливо шел домой по Темпл-стрит, чувствуя себя мудрецом из-за прорезавшегося у него таланта утрясателя неприятностей. Возможно, трезвый Мэтьюэн и был прав насчет тщетности всего на свете. Но если подобная философия могла нарушить приятное настроение Джонни, то в таком случае, пусть он останется пьяным.

Он был рад тому, что Мэтьюэн скоро излечится и вернется домой. Он был единственным человеком, к которому Джонни испытывал сентиментальную привязанность. Но пока Мэтьюэн находился далеко, Джонни не собирался упускать ни секунды наслаждения полной свободой. Дойдя до особняка Фелпса, он не зашел сразу внутрь, а просунул лапу в щель между стеной и забором. Она вернулась обратно с огромной плиткой жевательного табака. Джонни откусил половину, сунул остаток обратно в тайник и вошел в дом, счастливо чавкая на каждом шагу. А почему бы и нет?