Ганс воспользовался ибарским клинком. Стеклянная змея разбилась, усеяв весь пол зелеными осколками, но он не посмотрел на них. Как только змея упала, стали видны предметы, в действительности лежавшие на столе. Здесь были прекрасные образцы оружия, включая зловеще изогнутый короткий меч, или длинный кинжал, амулет, замысловато вырезанный из сверкающего кристалла, на который было больно смотреть, маленькая круглая коробочка, два прозрачных кувшина, наполненные прозрачной жидкостью, и небольшой мешок. И еще там лежал меч. Его меч, с резной рукояткой!

— Не трогай коробочку! Ловушка!

Шедоуспан кивнул. Его глаза были прикованы к мечу. Он потрогал клинок. Меч был настоящий. Ганс поднял его и со свистом рассек воздух.

— Эй, эй, поосторожнее, — сказал Глаз.

— Дело в том, что это мой меч.

— О…

Ганс любовно сунул меч в ножны; тот устроился в привычном чехле уютно, словно это был его родной дом. Кивая и блаженно улыбаясь, Ганс вновь извлек меч и поднял его.

— Я бы не стал разрубать этот мешок, Ганс.

— О, — Ганс рассматривал мешок со смешанным чувством любопытства и страха. — А ты открыл бы его?

— Конечно. Любопытство не убивает... оно лишь делает нас людьми, в отличие от бессловесных котов.

Шедоуспан счел за благо не комментировать последнее высказывание товарища. Если ему суждено когда-либо выбраться отсюда, едва ли Блуждающий Глаз и Нотабль подружатся. Бестелесный зеленый глаз проявил себя надежным другом. Если он сам считает себя человеком, то Ганс не считал нужным оспаривать это мнение. Он положил меч на стол и потянулся к мешку, испытывая тошнотворный приступ страха. Секунду подумав, он взял меч и сунул его в ножны. Горловина мешка была затянута шнуром и завязана на несколько узлов.

— Как насчет того, чтобы разрезать узлы? — спросил он.

— Сожалею, — сказал Глаз с некоторым раздражением. — Не могу. Нет рук.

— Я хотел сказать, что я сам…

— О! Хорошая мысль.

Ганс разрезал шнур из сыромятной кожи и открыл мешок — с величайшими предосторожностями. Опасливо заглянул внутрь. В желудке громко заурчало.

— Ты... ты думаешь, этот каравай хлеба неопасен, Глаз?

— Никогда не слышал о том, чтобы хлеб набрасывался на кого-либо, — последовал ядовитый ответ, — даже в убежище Корстика.

И вновь Шедоуспан вопреки обыкновению сдержал свой темперамент и не взорвался.

— Я имею в виду — съедобен ли он?

— О да. Вполне. Это последнее убежище Корстика, его тайник в тайнике. Здесь он предполагал отсидеться в случае нападения кого-то или чего-то, способного заставить его серьезно опасаться за свое здоровье. Он знал, как открыть ту коробочку, не забрызгав лицо ядом. Амулет и клинки приготовлены на случай опасности и скорее всего заколдованы. Я настоятельно рекомендую не трогать их. Хлеб, конечно же, Корстик собирался съесть Но я не уверен, что он окажется свежим.

— Мешок, — сказал Ганс, извлекая каравай с золотистой корочкой, — влажный изнутри. Хлеб на ощупь достаточно мягкий — Ну да. Это же Корстик! Умный сын дьявольской суки. Под аккомпанемент урчащего желудка Шедоуспан разломил хлеб пополам и набил полный рот отлично пропеченным хлебом, вкуснее которого ему еще не доводилось пробовать.

— Настоящая сдоба! Здорово — Прекрасно, — равнодушно отозвался Глаз.

— А как насчет кувшинов, Глаз?

— Это у тебя привычка такая — разговаривать с набитым ртом?

Ганс покачал головой с ангельской кротостью.

— Нет, нет, — пробубнил он, пытаясь прожевать внушительный кусок. — Я не так уж часто голодаю.

— Ну да. Верно Хорошо, когда собеседник отличается вежливостью. Что касается кувшинов , в одном вода, в другом яд. Кислота, насколько припоминаю.

Шедоуспан замер, содрогнулся и вопросительно посмотрел на кувшины.

— Хочешь о чем-то спросить?

Но Ганс уже отломил добрый ломоть хрустящей корочки и осторожно положил его на стол.

— Нет. Я собираюсь капнуть немного из этого кувшина на хлеб.

— Ах вот оно что! Весьма умно, Ганс! Боюсь, даже я не знаю, в каком из кувшинов вода.

Ганс проделал запланированный опыт. Хлеб намок, но больше с ним ничего не произошло. Прежде, чем сделать вывод и выпить, он, однако, открыл другой кувшин и капнул немного содержимого на корку. Хлеб покрылся пузырями и задымился.

— Боги! — Шедоуспан быстро закупорил кувшин, припал к другому, испустил блаженное «а-аа-хх-х!» и побаловал себя еще одним здоровенным ломтем хлеба.

— Приятно сознавать, что я еще немного поживу на этом свете, — сказал он через несколько минут. — Единственное, чего я не вижу здесь, так это каких-либо признаков... безделушек.

— О… Под этим полом есть две комнаты. Одна устлана торчащими вверх колючками длиной в фут. Их множество. Ты попал бы в эту камеру, если бы наступил на ту половицу, о которой я тебя предупреждал. В другой комнате Корстик спрятал свои истинные ценности. Готов поспорить, что ее охраняет какая-то ловушка, но не догадываюсь, какая именно. Однако я знаю, как туда попасть.

Гансу почудились в этих словах дразнящие нотки, и он открыл было рот, чтобы задать вопрос. И тут же закрыл его.

— Дай-ка подумать.

— О, — сказал Глаз все тем же зловеще-бесстрастным голосом, — как забавно!

— Комната под нами... внизу. Чтобы попасть туда, надо подняться по тем ступеням.

Блуждающий Глаз закачался, закружился в воздухе, воспаряя под потолок. На этот раз его голос не страдал от недостатка эмоций:

— Правильно!

Восстановив наконец подобие своей легкой походки, Ганс с довольной улыбкой приблизился к лестнице. Узкие ступени, около двух футов шириной, были встроены в стену, отделявшую комнату от другого помещения, которое, похоже, было предназначено лишь для того, чтобы служить вместилищем для лестницы.

— Подожди.

Ганс замер. Он медленно повернулся и посмотрел на Глаз, который как раз облетал его справа, чтобы посмотреть Гансу в лицо.

— Сдается мне, — сказал его необычный компаньон будничным тоном, — что Корстик оборудовал одну или несколько ступеней ловушками. Поставь себя на место Корстика... возможно, он поставил ловушки на все ступени.

Ганс кивнул и огляделся. Через несколько секунд он принял решение воспользоваться вещью, которая уже не раз выручала его за время подземных странствований. Он расстегнул и снял пояс, отстегнул от него ножны с ибарским клинком и вновь надел пояс. Затем принял устойчивую позицию, прицелился и бросил ножны вместе с вложенным двухфутовым лезвием на первую из ступенек.

Он задержал дыхание и слегка прищурился от напряжения, когда ножны ударились о ступеньку.

Собственно, на этом последствия броска были исчерпаны. Ударившись о камень, ножны соскользнули вниз, так как узкая ступенька не дала им возможности приземлиться во всю длину. Хотя ножны вместе с клинком весили фунтов пять, Шедоуспан решил, что они могли оказаться недостаточно тяжелыми для того, чтобы привести в действие ловушку, поэтому он вытянул правую ногу и надавил на ступеньку, подобно кошке, пробующей воду лапкой. Ничего не произошло, если не считать бешено участившегося сердцебиения. Он убрал ногу со ступеньки и поставил ее на пол. Затем подобрал кинжал в ножнах и на этот раз прицелился поточнее прежде, чем бросить его на вторую ступеньку.

И вновь ничего не произошло. Вновь он опробовал ступеньку своим сапогом перед тем, как подобрать ножны. Зато в тот момент, когда он бросил ножны на третью ступеньку, целая стайка стрел, длиной в фут каждая, вырвалась из левой стены с такой скоростью, что показалось, будто в воздухе вдруг зажужжал целый рой пчел. Они пронеслись футах в трех над ступенькой и кучно воткнулись в противоположную стену.

— Скверно, скверно, — прокомментировал Глаз, не обращая внимания на своего товарища, который мгновенно взмок от пота. — Тот факт, что на двух первых ступеньках нет ловушек, должен был усыпить твою бдительность с тем, чтобы спокойно продырявить тебя на третьей. При этом каждая стрела отравлена, не сомневайся.