Все было кончено.

— Пойдем ко мне домой, — сказал наконец Аркала, вытирая глаза. — Там мы сможем последить за Мигнариал.

— Нет, не пойдем, — сказал Шедоуспан без улыбки. Все было кончено. Аркала получил два кольца, и Ганс понимал, что если и есть на свете человек, который не станет использовать их во вред людям, то это Аркала. Верховный Маг, разумеется, не догадывался о том, что его друг-южанин благоразумно утаил кольцо иллюзий... в котором Аркала не нуждался!

«Пожалуй, я его подержу у себя некоторое время», — подумал Шедоуспан, спускаясь с холма.

В квартире на Кошенильной улице Нотабль припал к миске с пивом и лакал с беззастенчивым хлюпаньем. Мигнариал лежала там, куда Ганс положил ее, добросовестно одернув на ней юбки. Прежних отношений между ними уже не было, и она знала об этом, знал и Аркала.

«Ужас в том, — думал одинокий Шедоуспан, открывая окно второго этажа, — что ей не нужен одиночка. Ей нужен человек, который в ней нуждается. Проклятие. Аркала в ней нуждается. Я — нет. — Он вышел на крышу. — Проклятие».

То же самое слово он пробормотал, когда развязал кожаный мешок и вынул из него восковую табличку и только один сребреник. Он потряс мешок. Тот был пуст. Одна из остававшихся монет исчезла.

— Черт! Но Малисандис был не так стар!

Да, но монета исчезла, а на покрытой воском табличке все еще было начертано одно имя: Ильтурас.

Тайна оставалась неразгаданной, и, возможно, ему не суждено было ее разгадать. И все же его жгло чувство, что ради мертвой пестрой кошечки, которая когда-то была женщиной, и ради живого рыжего кота, который тоже был когда-то мужчиной, он обязан попытаться. А разгадка, заключавшаяся в человеке по имени Ильтурас, который мог уже и сменить его, находилась далеко на юге: дома, в Санктуарии.

Он положил монету и табличку обратно в кожаный мешочек и на этот раз захватил его с собой, прежде чем спрыгнуть с крыши в окно и вернуться в квартиру. Мигнариал уже не было на диване, а в квартире пахло чем-то вкусным.

— Ганс? Я подумала, что немного похлебки нам не помешает.

— Хорошая мысль! — «Словно ночью ничего не произошло», — подумал он. — Я разожгу огонь.

— Я, э-э, уже разожгла, — отозвалась она, но он уже сделал несколько шагов к кухне.

Она отвернулась. С болезненным чувством потери он подумал: «Она не хочет смотреть на меня, потому что я в своем черном костюме, она знает, что это моя „рабочая одежда“, а она ненавидит мою работу». Возможно, и так, но за этим крылось еще что-то. Мигнариал выглядела виноватой!

Это было что-то новое; выглядеть виноватым было привычным для Ганса с тех пор, как они переехали сюда.

С преувеличенным вниманием склонившись над котелком, она ответила с запинкой:

— Я... э-э... этому научил меня Аркала.

— Ты... разожгла огонь... с помощью… — Пауза между двумя тихими словами затянулась. — Магии?

— Ну и что? — Она сделала усилие, чтобы сохранить безмятежное выражение лица; она знала его отношение к колдовству и чувствовала отвращение в его голосе. — О, Ганс, это так просто, такой маленький фокус, и безопасно... и так удобно!

Он молча вышел из кухни и вернулся в комнату, чтобы снять свои черные одежды. Нотабль кротко попросил еще пива, был проигнорирован и почти мгновенно рухнул и заснул.

Переодеваясь, Ганс размышлял. В Фираке у нее было место, где она работала с клиентами в традициях своего народа с'данзо как ясновидящая. Ею очень интересовался человек, которому выпала честь быть наиболее могущественной фигурой города. И она любила его детей. А теперь... а теперь она училась у него магии, силе, выходящей за пределы дара, унаследованного ею от с'данзо. Боги! Мигнариал — чародейка!

Охваченный тем же болезненным чувством отчуждения и страдая от этого, Шедоуспан сложил свою «ночную» одежду. Для путешествия. Он должен вернуться в Санктуарий. Должен. И он знал, что поедет один.

Ганс и Мигнариал молча поели похлебки, которая оказалась очень вкусной. И только когда они закончили, он сказал:

— Что ты помнишь, Мигни?

Ее рот открылся, взгляд сделался отрешенным; она уставилась в пол. Ганс услышал, как она вздохнула, и мысленно посетовал, почему ему так нравятся ее груди.

— Я думаю — все. Это просто... это вроде сна, который я видела давным-давно. Мне не хотелось там оставаться, и я как бы пожелала... уйти. И все кончилось. — Она вскинула голову. — О, Ганс! Ты спас... спас мне жизнь!

Ганс не улыбнулся и покачал головой почти печально.

— Нет. Нет, это сделал Аркала.

Поздно ночью странная четверка покинула Фираку: большой серый конь, невообразимый бестелесный Глаз, плывущий по воздуху, огромный рыжий кот, дремлющий в седле впереди наездника, и Ганс, на этот раз не в черном.

Если бы это произошло днем, многих удивил бы, а то и насторожил тот факт, что он выехал через южные ворота, а потом обогнул весь город вдоль стен и поехал к холму, застроенному поместьями. В последний раз Ганс подъехал к особняку Корстика и вошел в него. Минут двадцать спустя он торопливо выбежал из дверей, вскочил в седло и быстро спустился с холма.

К тому времени, как он добрался до стен Фираки и двинулся на юг, пламя, охватившее убежище Корстика, уже рвалось к звездам.

Все было кончено.