На съезде КПСС А. М. Панкратова говорила: «Некоторые историки приукрашивают исторические события, упрощают их, освещают однобоко, а следовательно, неверно. Они изображают путь, пройденный партией, как сплошное триумфальное шествие, в котором не было никаких трудностей… Партия решительно выступает против попытки приукрасить нынешнее положение дел, а некоторые наши историки не решаются отметить трудности и недостатки в прошлой деятельности партии… Мы не ведем последовательной и решительной борьбы с отступлением от ленинской оценки исторических событий, с элементами антиисторизма и упрощенчества, с субъективистским подходом к истории, с модернизацией истории и конъюнктурщиной… Отсутствие социальных основ тех или иных исторических явлений и субъективистское объяснение всех наших неудач только вредительскими действиями врагов или людей, объявленных врагами, а наших успехов — талантами отдельных руководителей, — в этом можно видеть довольно распространенный пережиток культа личности и с этим надо покончить… Необходимо… усиливать борьбу с элементами перестраховки и научной робости. Научные вопросы не могут решаться приказами или голосованием. Партия учит нас, что наука развивается путем свободного обмена мнениями, путем дискуссий…».[218]

Собственно эти идеи нес журнал «Вопросы истории», за что он и подвергся критике вначале другими партийными журналами, а затем и ЦК КПСС. Кампания критики велась под флагом защиты марксистско-ленинской методологии и неприятия «объективистского подхода». В отповеди журналу рельефно сквозило желание консервативных кругов все оставить по-старому. Именно так восприняли суть «критических замечаний» Е. И. Бугаева в редакции «Вопросов истории» и, не сочтя для себя возможным смолчать, «ввязались в драку». Полемика с явными и скрытыми оппонентами развернулась в седьмом номере журнала за 1956 год: «Е. Бугаев пишет только о том, что не надо делать… Но из его статьи не ясно, есть ли вообще вопросы, требующие пересмотра, должен ли журнал выдвигать какие-либо новые проблемы, что ему следует делать в свете решений XX съезда партии».[219] Подробный разбор работы журнала «Вопросы истории» состоялся в октябре 1956 года на заседании кафедры истории Академии общественных наук при ЦК КПСС. Здесь была дана негативная оценка руководству журнала, и прежде всего персонально Бурджалову. Его обвиняли в том, что он «своими статьями отвлекает историков партии от коренных вопросов изучения и разработки тактики партии большевиков в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции».[220] Полемизируя с этой позицией, А. М. Панкратова в своем письме на кафедру подчеркивала: «Спорные, нерешенные, недостаточно разработанные вопросы истории могут быть решены путем научных дискуссий. Партия призывает нас развивать научную полемику, борьбу мнений в науке. Поэтому непонятно, почему обрушились на наш журнал за его полемику со статьей Бугаева… даже заявили, что, поместив эту статью, мы подняли руку на центральные органы партии. Но разве статья Бугаева выражает мнение ЦК партии?».[221]

Ответом на этот вопрос главного редактора стало постановление ЦК КПСС «О журнале «Вопросы истории»» (9 марта 1957 г.), которое определило изданию меры не только идейно-политического давления, но и прямого административного диктата и наказания. ЦК КПСС констатировал, что, напечатав ряд содержательных материалов по отдельным проблемам истории, журнал вместе с тем допустил «теоретические и методологические ошибки, имеющие тенденции к отходу от ленинских принципов партийности в науке.[222] В русле схоластического теоретизирования «Краткого курса» постановление обвинило редакцию в затушевывании принципиальных разногласий между большевиками и меньшевиками (в вопросе о гегемонии пролетариата), усилении руководящей роли первых и отсутствии ленинской критики раскольнических действий вторых на этапе революции 1905–1907 годов и т. д.

Редакции журнала ставилось в вину ослабление борьбы и критики ревизионистских и националистических выступлений югославской печати. ЦК КПСС осудил выступления Э. Н. Бурджалова за «объективистский дух», «старания» автора «под видом критики культа личности выпятить роль Зиновьева в 1917 году», настойчивые попытки «путем недобросовестного обращения с историческими документами» доказать, что в партии до возвращения Ленина в Россию были сильны «объединительные тенденции в отношении меньшевиков».[223] Главному редактору А. М. Панкратовой (напомним, она выступала на ХХ съезде КПСС по вопросам развития исторической науки) было указано на серьезные недостатки в руководстве журналом (эта относительно мягкая мера объяснялась, наверное, учетом ее преклонного возраста), заместитель главного редактора Э. Н. Бурджалов был снят с работы.

Разгром «Вопросов истории» на деле перечеркнул творческую направленность не только данного, но и других изданий специального научного профиля, существенно затормозил восходящее движение исторической мысли и — самое печальное для обществознания — не позволил ему подняться на новый качественный рубеж десталинизации.

Ожидаемый передовыми слоями общества и объективно необходимый процесс очищения был заметно подорван на разных участках «идеологического фронта» — и в агитационно-пропагандистской деятельности на уровне трудовых коллективов, и в учебно-воспитательной работе среди студентов. Решение ЦК КПСС по журналу «Вопросы истории» стало использоваться как инструмент пресечения любых проблесков инакомыслия. Через призму оценочных формул этого документа рекомендовалось рассматривать характер преподавания общественных наук в высшей школе. В частности, Бюро Центрального Комитета КПСС по РСФСР в постановлении от 6 мая 1957 года резко критиковало Саратовский обком партии за неудовлетворительную постановку изучения марксистско-ленинской теории в вузах области. Подчеркивалось, что обком КПСС слабо контролирует деятельность кафедр общественных наук, в результате чего преподавание истории партии, философии, политэкономии «не оказывает действенного влияния на коммунистическое воспитание студентов».[224] Любые усилия ученых (во второй половине 50—начале 60-х годов) отказаться от практики обслуживания официальных доктрин, обратиться к сопоставлению точек зрения, теоретических позиций и опыта других политических партий, организаций и течений различных лет сурово пресекались. Резкой критике был подвергнут в 1957 году сборник документов «Великая Октябрьская социалистическая революция и победа Советской власти в Армении», подготовленный Институтом истории партии при Центральном Комитете Компартии республики. В книгу были включены прежде не публиковавшиеся источники небольшевистского происхождения. Это послужило предлогом к тому, чтобы считать их исходящими из враждебного лагеря и, стало быть, клеветническими, а сам прецедент обнародования квалифицировать серьезной политической ошибкой. Именно так реагировала на выход сборника научная и массово-политическая печать.[225]

Притчей во языцех по-прежнему оставались Н. И. Бухарин, А. И. Рыков, М. П. Томский, которых в духе процессов 30-х годов продолжали «склонять» в прессе и монографических изданиях.[226] Все это выглядело примитивно и особенно проигрышно для отечественной науки на фоне прогрессивного контекста идей IV Международного социологического конгресса, где западные исследователи без всякой предубежденности призывали изучать теорию и историю революции, обращаясь с этой целью, помимо трудов В. И. Ленина, к работам других деятелей партии большевиков.[227]