Воображение мое рисовало различные заманчивые картины, и просто сам дух таинственности и недосказанности держал мою душу в полночных размышлениях. Я представлял себе странный город с высокими (мое воображение рисовало именно высокие) белыми стенами, шпилями башен, странной формы домами, и еще более странными жителями, обличенными в свет и ажурный намек на одежду. Я был романтично настроен тогда, и воображение накидывалось словно голодный пес на любой предмет, показавшийся ему любопытным... Но моя заинтересованность быстро пропала - началась практика, а затем все те несчастливые события, что приключились со мной в стенах Школы... И только сейчас, спустя столько лет я вспомнил маленький абзац из "Южных хроник", и сердце учащенно забилось. Я не знал, смеяться мне или плакать от такой сумасбродной идеи? Что может быть сумасброднее, чем искать странный город на краю мира, который не смогли найти различные экспедиции? Экспедиции имели повозки, большой провинант, оружие на случай опасности (сами историки избегали брать оружие в руки, - им этого не позволял обет созидания, запрещающий что-либо разрушать или уничтожать, - в качестве охраны нанимались бывшие стражники или особо рисковые торговцы, ищущие новых рынков сбыта). У меня же не было ни транспорта, ни еды, ни оружия. И самое главное, я был один. Идти в Грюнедаль в одиночку?.. Но где мне найти попутчика, и не опасны ли любые попутчики в Неизученном мире? спрашивал я себя и не находил ответа. Но потом я решился, - терять мне было уже нечего, а избавляться от надежд - удел человека, ждущего смерти...

Окончательное решение искать город Грюнедаль в Неизученном мире пришло ко мне в первые дни зимы. Я настолько настроился на далекое и опасное путешествие, что даже не подумал о такой простой вещи: легче было бы начинать далекое и продолжительное путешествие не в начале зимы, а хотя бы будущей весной, когда уже тепло, появляются первые плоды и вода не скована хрустящей льдистой пленкой...

Когда ударил первый серьезный мороз, я даже подумывал: "Не переждать ли мне эту зиму в селении Иссагаль, где для меня нашлась работа по составлению истории дома здешних старейшин?" Было соблазнительно оставить на время опасное путешествие, остаться в Иссагале и поработать, накопив силы и денег на будущую длинную дорогу. Но бес противления растревожил мой разум: "Йорвен, а не обманываешь ли ты сам себя, когда говоришь, что только намерен переждать эту зиму? Не откладываешь ли ты единственную конкретную цель, что возникла у тебя за столько лет? Не боишься ли начать что-то, что больше составления истории дома старейшин Иссагаля? Не боишься ли ты, Йорвен, изменить свою жизнь коренным образом, - ту серую и малособытийную жизнь, к которой ты может уже и привык? .." Нет, я не захотел поддаваться соблазну. Со стороны это выглядело не лучшим образом: бедный историк в изношенных одеждах вместо того, чтобы с благодарностью принять предложенную ему работу, а вместе с ней - хорошее питание и кров, - идет неведомо куда в начале суровой зимы. Сторонний наблюдатель счел бы меня сумасшедшим: разум Свободного историка помрачался, он настолько привык к безденежью и бездомности, что отвергает, казалось бы, невероятные для него блага... Может быть, я и был сумасшедшим. Ощущал я себя в те дни именно в таком качестве: свободный историк, доведенный свободой до умопомешательства. Власти Иссагаля крайне огорчились, узнав, что я не могу принять их предложение и остаться в деревне на зиму. Не только власти, но и все остальные жители этого маленького селения, заброшенного на краю Изученного мира, искренне расстроились от такой новости. Все, от мала до велика, уже предвкушали, как я буду долгими зимними вечерами расплетать и сплетать перед ними сказочные ковры из слов и, непостижимых для них, образов, - Иссагаль не баловали историки, оно прослыло своей бедностью, суровостью климата и отдаленностью от крупных городов и сообществ. Я был первым историком, что за многие годы посетил Иссагаль и внушил его жителям радость человеческого общения... Но я расстроил радужные замки иссагальцев. Мне пришлось обмануть их, - от того мне было вдвойне тяжелее: я нарушил обязательный для историка, обет правдивости, который обязывает быть всегда честным с людьми (за что и уважают историков) или, в крайнем случае, уклониться молчанием от неприятных расспросов. Уклониться мне не удалось: все взрослое население настаивало, чтобы я объяснился. Тогда я им рассказал, что якобы получил известие о смерти родителей, и мне нужно срочно возвращаться в Дольмерет для участия в похоронах... Видимо, я очень плохо продумал свою нелепую ложь, так как мужчины и женщины вдруг испуганно отшатнулись от меня. Причина их страха раскрылась мне позже: за все время, проведенное мной в селении, не было ни торговца, ни другого пришлого человека. Как же я получил столь мрачное известие из далекого Дольмерета (они называли его Тоолмирие)? Неужели это скрытый дух, пришедший в ночи?.. Старейшина, седой человек с крючковатым носом и тяжелой поступью, кому я намеревался посвятить свою работу, попросил меня покинуть селение. В его голосе отсутствовала бывшая до этого доброжелательность. Так, возбудив немыслимые страхи среди простых людей, и накормив их темные суеверия, я покинул Иссагаль, и вместо того, чтобы идти по ближайшей дороге к городу Пурегель, повернул в сторону зимнего леса. Шел я быстро - сказались дни, проведенные в Иссагале. Селение быстро скрылось у меня за спиной...

Я старался не думать о той боли, что успел причинить людям, ставшим мне добрыми знакомыми. Я сосредоточился на преодолении буреломов, на разведении костров, на тишине, в которую я так настороженно вслушивался, - все лишь бы не думать об упущенных возможностях Иссагаля. Как знать, если бы я остался в нем, после небольшой работы взялся за другую? А там постоянное жительство, а может и ученики, и когда-нибудь собственная Школа, о чем я когда-то мечтал... Я отгонял подобные мысли, но у меня это плохо получалось, и они возвращались, и теребили душу, заставляя порой забыть о холоде и страхе перед волками... "Храни меня, Мать История, от сомнения и печали!" - кричал я волкам и волки пугались, прятались за старые сосны. Я убил оленя, - его, вероятно, загнали те же волки, он был обессилен и не стоило больших усилий поймать его и свернуть ему голову. Так я нарушил обет созидания. Так я обеспечил себя едой... Дни были похожи больше на ночь, - они вязли в пурге, покрывались студеными снежными тучами, не давали солнцу согревать мои глаза. Я пек мясо на углях и запивал его растаявшим снегом. Кости я обгладывал не хуже волков и прятал их под сугробами, - чтобы хищники не стали идти по моим следам, собирая объедки. Когда метель была сильной, я строил из сосновых ветвей что-то наподобие шалаша. Его быстро обносило толстым слоем снега и внутри становилось тепло. Так я коротал дни в лесах Рассиванна. Сомнения выветрились из моей головы, а в душе поселилось неведомое мне полное спокойствие. По вечерам я вспоминал жаркие улицы Дольмерета, узкий дворик дома моих родителей, крашенные известью стены Школы Перинана, медное солнце, протяжные крики базарных купцов в дни городских ярмарок... Когда мне становилось грустно, я кидал в костер еловые шишки. Они забавно стреляли и веселили меня поднятым шумом. Ветер прислушивался к моему смеху, а невидимый филин переставал смеяться, - я уязвлял его самолюбие...

Между затяжными снегопадами я вышел к сообществу Барегааль, находившемуся примерно на пол пути от Иссагаля до границ Изученного мира по направлению к конечному пункту моего путешествия. Жители Барегааля, - население одной из мелких деревушек, робко приникших к отрогам хребта, - обрадовались моему прибытию: недавно историк Школы Холле был отозван по причине неоплаты услуг, а когда нужные деньги появились, начались обильные снегопады и пришлось повременить с вызовом нового историка. Тут я был как нельзя к стати. Деревенский голова по имени Реельнем, - довольно моложавый для своего поста, с радостью предложил мне кров и питание на то время, пока не прибудет новый уполномоченный Школы Холле (у сообщества с Школой было давнее соглашение), - а это будет не меньше тридцати-сорока дней. Я поспешил, помятая о происшедшем со мною в Иссагале, уведомить его о моем кратковременном посещении. Лгать я больше не стал. Приунывший Реельнем не стал настаивать, видя, что я уклоняюсь от расспросов на сей счет. Несколько дней в деревне укрепили мои силы, да и я повеселел духом: не так уж страшен путь в Грюнедаль, как мне раньше это казалось! Я записал все события, происшедшие в деревне за время отсутствия историка Школы Холле, в деревенскую хронику. А в свободные, от работы вечера, тешил жителей историей им неведомого Дольмерета, - скорее делал это по привычке, чем сознательно. Через шесть дней я покинул приютившее и накормившее меня селение. Мой дорожный мешок трещал под тяжестью съестных запасов, ноги были крепки и шагали быстро, а в спрятанном за поясом свертке позвякивали тихо монеты - не так уж много, но все же лучше, чем ничего. Вскоре погода прояснилась, и я вышел на дорогу, ведущую к самому крупному в этих краях городу, Большому Ольну...