Удача сопутствовала мне. Меня не преследовали (в Ютиссааре считалось, что в пустыне невозможно выжить). Через несколько дней я вышел к скалистым горам, словно растущим из песка. На склонах я нашел дикорастущий кустарник и некоторое время питался его мелкими красными плодами, идя параллельно хребту. Как только скалы стали поменьше и появились между ними расщелины, я стал пробираться на обратную сторону. Каково было мое удивление, когда я увидел зеленые луга и леса, услышал мерное течение реки! Это было настолько неожиданно после мертвых песков, что я немного растерялся и не знал, в каком направлении мне идти дальше.

Через день после открытия я вышел к деревне. Сельские жители встретили меня с холодным любопытством. Они ничего не знали об Истории и Изучающих, но прослышали, что где-то за горами, там, где лежит бескрайняя пустыня, живут безумные люди. Они прокляты землей и солнцем за то, что покинули родные края и перестали следовать закону. Много чего я услышал от селян: что безумцы питаются змеями, а вместо воды пьют песок; что от солнца их кожа стала черной и покрылась толстой коркой засохшего пота, - оттого они похожи на диких животных; что пустынные безумцы (сельские жители называли их словом паахам) забыли человеческую речь и убивают всякого, кто осмелиться пересечь знойную страну (по местному она называлась Паагону), ибо неспособность к возвращению в человеческий мир порождает у них черную зависть... Цвет моей кожи (она хоть и потемнела от долгого пребывания на солнце, но все таки не стала черной), способность сносно изъясняться и осмысленный взгляд убедили жителей деревни, что я не паахамену, а нормальный человек. Я подтвердил их умозаключение своим рассказом как странствовал из Дольмерета в поисках Грюнедаля. В отличие от жителей Изученного мира, эти люди не высказали своего удивления, не заинтересовались моим рассказом, не увлеклись моей способностью плести словами и образами полотно Истории. Они равнодушно выслушали меня, ни разу не перебив. Не то что о Дольмерете, о Хохерене и Кальберете - они ничего не слышали. "Значит, такие страны лежат по ту сторону от Паагону, и их населяют нормальные люди, такие же, как мы," - спокойно заключил пожилой мужчина, носивший титул тииламену - что-то вроде "начальника деревни". "Клянусь землей и горой Дуу, это хорошо," - добавил он и все согласно закивали. Тииламену не спросил о том, как меня звали, откуда я родом, зачем был в стране паахам и с какой целью пришел в их край. Он лишь вежливо поинтересовался, намерен ли я остаться в их тиилу и стать тиилааму - членом деревенской общины. "Послушай, итиваару, мы дадим тебе надел, ты возьмешь себя принятое имя и выберешь себе жену из наших девушек," - предложил мне пожилой человек с благодушным выражением на лице и огрубевшими от работ руками. Я вежливо отклонил его предложение, но люди совсем не обиделись на мой отказ. Я попросил рассказать, что за это за страна и кто в ней правит. Как оказалось, это был - Букнерек (в местном варианте Бикенееру). Много лет назад (деревенский староста не знал точно) с севера, из района горы Дуу, - пришли отобокаам и установили свою власть над страной. Вероятно, отобокаам были воинами-кочевниками или горским племенем, что когда-то завоевало Букнерек. Уже давно в городе Дуудимон (староста произносил это как мииту-Дуудимону) правил монарх с длинной и замысловатой титулатурой Каам-малуу-тиварих-лоони-дуу-о-мииту-лаам-о-бау. Как это переводилось я так и не узнал. Соседняя страна, где не видны горы (очевидно, речь шла о сообществе Суувар) охвачена войной, в которой, однако, правители Букнерека не участвуют. На прощание сельские жители посоветовали идти в Дуудимон, а не в соседнюю страну. "Так будет правильно, итиваару", - на прощание сказал мне деревенский староста. Я согласился с ним, но пошел в Суувар. Думаю, если бы обитатели тиилу узнали о моем пути, они вряд ли рассердились...

Спокойные жители тиилу не обманули меня: Суувар действительно был охвачен войной. Я видел выжженные дотла селения, мертвые города, трупы людей, над которыми призывно ликуют стервятники. Иногда мне встречались испуганные беженцы, бегущие в Букнерек. Они ничего не могли толком рассказать. Казалось, меня беженцы принимали то ли за злого духа, то ли за лазутчика. Однажды я увидел своими глазами сражение. На вытоптанном поле, близ леса, в котором я предусмотрительно схоронился, возникли всадники - по сотне-две с каждой стороны. Странно, но одежда их не отличалась, а знаменем и той и другой стороны было бело-синее полотнище. "Что это? - спрашивал я себя, видя как одни и те же рубят друг друга узкими мечами. - Воюющие стороны? Или противники в одном лагере?.. Но почему тогда у них одежда и знамена одинаковы? .." Мне это было не понятно. Темной ночью я покинул лес, стараясь не слышать хриплые стенания раненных и рычание хищников, вышедших на запах крови. Я уже пожалел о том, что пришел в Суувар. Зря я не послушался пожилого старосту!..

На следующий день меня схватили воины, - я случайно вышел на полевой лагерь. Солдаты были злы и подозрительны, они кричали мне на коверканном языке (естественно, для меня их язык был коверканным), что я лазутчик самозванцев и меня нужно пытать. Их даже не смутила моя одежда, сильно отличающаяся от местной - как я успел заметить, ни в Букнереке, ни в Сууваре желтый цвет не был распространенным. Меня избили и кинули связанным в палатку. Как я понял из шумных разговоров охраны, на следующий день меня собирались подвергнуть допросу, а потом повесить. Я уже решил распрощаться с жизнью (действительно, ситуация в этот момент казалась мне безвыходной), как по утру все кардинальным образом переменилось. В клубах пыли с громким улюлюканьем в лагерь ворвались конники, - одежды всадников и попоны на животных ничем не отличались от защищавшихся. В короткой и безжалостной сечи большая часть лагеря погибла, а часть убежала, прихватив несколько железных орудий. Нападавшие разделились: половина осталась в захваченном месте, половина погналась за беглецами. В палатку зашел злобного вида человек в блестящих латах и приказал освободить меня. Только вечером (погоня вернулась несолоно хлебавшей, - уцелевшим противникам удалось убежать, - они переправились через речной брод) мне дали поесть и попить.

Сидя среди уставших мужчин, звучно ругающихся, смеющихся, пьющих вино и рыгающих, я узнал приблизительно, что происходит в Сууваре. Полтора года назад сюзерен Суувара неожиданно умер (победители уверяли меня, что его отравили вожди вражеской стороны, - не сомневаюсь, что другая сторона говорила то же самое). Правитель был бездетным человеком и не оставил официального наследника. Тогда в Суувареме, столице страны, собрался Совет Сюзеренитета и провозгласил себя временной властью. Знать и военачальники восточных районов (Сууварем находился на западе страны) не признали это и создали свой собственный Совет Сюзеренитета в Сууваратте, другом крупном городе. Таким образом страна раскололась на две приблизительно равные части; своеобразной границей между враждующими областями стала река Суувен, пересекающая эту страну с севера на юг. С тех пор и идет война: и та и другая стороны именуют себя Сууваром, а противника - самозванцами и мятежниками. Ни языком, ни одеждой, ни устройством противоборствующие лагери не отличались друг от друга - это были одни и те же люди...

Я не стал выяснять, почему нельзя решить спор переговорами и создать единую власть путем соединения двух правительств, - распаленные красные лица солдат заставили меня быть осторожным...

На следующий день командир (его звали Суутинан) - высокий статный человек - поинтересовался у меня, кто я такой и почему оказался в зоне боевых действий. Я рассказал в общих чертах, пытаясь умолчать, по моему мнению, самые подозрительные для офицера подробности. Но это не помогло - офицер нахмурился и резко спросил меня, не подослан ли я из соседней страны (победители были уверены, что Букнерек тайно помогает противнику - это было единственным объяснением для них, почему враг до сих пор не разбит, а страна не воссоединена в одно прежнее целое). Я стал отрицать такие измышления, чем поверг Суутинана в бешенство. Меня опять схватили, избили и связанным оставили для скорого допроса. На этот раз я остался сидеть у деревянных шестов, к которым были привязаны лошади. Каждый из солдат, проходивших мимо этого места, чувствительно лягал меня сапогом и разражался черными ругательствами. "Грязный ублюдок, - кричали мне в лицо, - продавшийся самозванцам, собака Букнерека!" Я молча терпел оскорбления, стараясь втягивать голову в плечи. Лошади успокаивали меня мирным фырканьем и добродушно трогали теплыми губами мои волосы, - то ли принимали их за сено, то ли ластились...