Ответ на свой вопрос мистер Грэдграйнд получил самым внезапным и неожиданным образом, - ибо раньше чем Сесси успела открыть рот, из-за угла галопом вынесся белобрысый мальчишка и, не ожидая встретить препятствие, со всего размаха ударился о жилет мистера Грэдграйнда и отлетел на мостовую.

- Что такое, Битцер? - сказал мистер Грэдграйнд. - Что ты делаешь? Как ты смеешь так наскакивать на... на людей!

Битцер, подобрав шапку, упавшую с головы от толчка, попятился, стукнул себя костяшками пальцев по лбу и смиренно сказал, что "он нечаянно".

- Это он гнался за тобой, Джуп? - спросил мистер Грэдграйнд.

- Да, сэр, - с запинкой отвечала девочка.

- Неправда, сэр, неправда! - закричал Битцер. - Она первая побежала. Всем известно, что циркачи всегда болтают зря. Ты сама отлично это знаешь, - повернулся он к Сесси, - все говорят, что циркачи болтают зря. Весь город это знает так же твердо, как таблицу умножения, которой, кстати сказать, сэр, циркачи не знают. - Этим Битцер хотел угодить мистеру Баундерби.

- Он напугал меня, - сказала девочка. - Такие страшные рожи корчил!

- Ах вот ты как? - крикнул Битцер. - Ну, конечно, и ты такая же! Циркачка! Да я, сэр, и не глядел на нее. Я только спросил, сумеет ли она завтра определить, что есть лошадь, - не то я могу объяснить ей еще раз. Тут она убежала, и я побежал за ней, сэр, чтобы она сумела ответить, когда ее спросят. Ты оттого и наговариваешь на меня, что ты циркачка!

- Я вижу, что дети отлично знают, кто она, - заметил мистер Баундерби. - Еще неделя, и вся школа уже подглядывала бы в щелку.

- Вы совершенно правы, - отвечал мистер Грэдграйнд. - Битцер, кругом марш и отправляйся домой. Джуп, подожди минутку. А ты, Битцер, ежели я еще раз узнаю, что ты как сумасшедший носишься по улицам, ты услышишь обо мне от своего учителя. Понимаешь, что я хочу сказать? Ну, ступай.

Мальчик, все время усиленно моргавший, еще раз стукнул себя костяшками по лбу, глянул на Сесси, повернулся и ушел.

- А теперь, Джуп, - сказал мистер Грэдграйнд, - проводи меня и этого джентльмена к твоему отцу. Мы к нему шли. Что это у тебя в бутылке?

- Джин, конечно. - сказал мистер Баундерби.

- Что вы, сэр! Это девять масел.

- Как ты сказала? - вскричал мистер Баундерби.

- Девять масел, сэр. Я этим растираю отца.

- Какого дьявола, - захохотал мистер Баундерби, - ты растираешь отца девятью маслами?

- У нас все так делают, сэр, когда повредят себе что-нибудь на арене, - отвечала девочка, оглядываясь через плечо, чтобы удостовериться, что ее преследователь ушел. - Иногда они очень больно расшибаются.

- Так им и надо, - сказал мистер Баундерби, - пусть не бездельничают.

Сесси со страхом и недоумением подняла на него глаза.

- Черт возьми! - продолжал мистер Баундерби. - Я был моложе тебя лет на пять, когда уже познакомился с такими ушибами, что ни десять масел, ни двадцать, ни сорок не помогли бы. И ушибался я не оттого, что паясничал, а оттого, что мною швырялись. Мне не довелось плясать на канате, я плясал на голой земле, а канатом меня подстегивали.

Мистер Грэдграйнд, хоть и не отличался мягкосердечием, однако далеко не был столь черствым человеком, как мистер Баундерби. Он, в сущности, по натуре был не злой; и быть может, оказался бы даже добряком, если бы много лет тому назад допустил какую-нибудь ошибку, подытоживая черты своего характера. Когда Сесси привела их в узкий переулок, он сказал ей тоном, который в его устах был верхом дружелюбия:

- Значит, это и есть Подс-Энд, Джуп?

- Да, сэр, это Подс-Энд. А вот и наш дом, сэр, уж не взыщите.

Она остановилась перед убогим трактиром, в котором тускло светились красные огоньки; в сгущающихся сумерках трактир казался таким обшарпанным и жалким, словно за неимением посетителей он сам пристрастился к спиртному, пошел по дорожке, уготованной всем пьяницам, и вот-вот достигнет конца ее.

- Надо только пройти через распивочную, сэр, и подняться по лестнице. Пожалуйста, подождите меня наверху одну минуточку, пока я зажгу свечку. Если залает собака, сэр, вы не бойтесь - это наш Весельчак, он не кусается.

- "Весельчак", "девять масел"! Что вы скажете? - рассмеявшись своим металлическим смехом, проговорил мистер Баундерби, последним входя в трактир. - Как раз под стать такому человеку, как я!

Трактир именовался "Щит Пегаса"[15]. Уместнее, пожалуй, было бы назвать его "Крылья Пегаса"; но на вывеске под изображением крылатого коня живописец вывел антиквой "Щит Пегаса", а пониже, затейливыми буквами, начертал четверостишие:

Из доброго солода - доброе пиво,

Входите, отведайте - вкусом на диво.

Желаете бренди, желаете джин?

Каких только нет здесь водок и вин!

На стене, позади грязной узенькой стойки, в раме и под стеклом висел другой Пегас - бутафорский - с крыльями из настоящего газа, весь усыпанный золотыми звездами и в красной шелковой сбруе.

Так как снаружи было слишком темно, чтобы разглядеть вывеску, а внутри недостаточно светло, чтобы разглядеть картину, то мистер Грэдграйнд и мистер Баундерби не могли оскорбиться столь необузданной игрой воображения. Они взошли по крутой лестнице, никого не встретив, и остались ждать впотьмах, а девочка вошла в комнату за свечой. Вопреки их ожиданию, что вот-вот раздастся собачий лай, превосходно дрессированный Весельчак не подавал голоса.

- Отца здесь нет, - растерянно сказала Сесси, появляясь в дверях с зажженной свечой. - Пожалуйста, войдите, я сейчас разыщу его.

Они переступили порог, и Сесси, пододвинув им стулья, ушла своей быстрой легкой походкой. Комната - с одной кроватью - была обставлена убого и скудно. На стене висел белый ночной колпак с двумя павлиньими перьями и торчащей торчком косичкой, который еще сегодня украшал голову синьора Джупа, когда он оживлял представление шутками и остротами в шекспировском духе; но никаких других предметов одежды или следов его присутствия или деятельности нигде не было заметно. Что касается Весельчака, то почтенный предок превосходно дрессированного пса мог бы с таким же успехом и не попасть в Ноев ковчег[16], ибо под шитом Пегаса не видно и не слышно было ничего похожего на собачью породу.

Наверху, этажом выше, хлопали двери - видимо, Сесси в поисках отца ходила из комнаты в комнату; раздавались возгласы удивления. Потом Сесси вбежала в комнату, кинулась к продавленному чемодану, обитому облезлым мехом, подняла крышку и, найдя его пустым, горестно всплеснула руками.

- Он, должно быть, пошел в цирк, сэр, - сказала она, испуганно озираясь. - Не знаю, зачем, но он, наверно, там. Я сию минуту приведу его. - Она убежала, как была, без шляпы, длинные, темные кудри, еще по-детски распущенные, падали ей на плечи.

- Что она говорит? - сказал мистер Грэдграйнд. - Сию минуту? Да ведь до балагана не меньше мили.

Прежде чем мистер Баундерби успел ответить, в дверях появился молодой человек и со словами: "Разрешите, господа!", не вынимая рук из карманов, вошел в комнату. Его бритое худое лицо отливало желтизной, тусклые черные волосы, разделенные прямым пробором," валиком лежали вокруг головы. Крепкие мускулистые ноги были несколько короче, нежели полагается при хорошем сложении, зато грудь и спина слишком раздались в ширину. На нем был камзол наездника, штаны в обтяжку, вокруг шеи шарф; от него пахло ламповым маслом, соломой, апельсинными корками, фуражом и опилками; больше всего он походил на диковинного кентавра[17], составленного из конюшни и театра. Где начиналось одно и кончалось другое - определить с точностью не удалось бы никому. Молодой человек значился на сегодняшней афише как мистер И. У. Б. Чилдерс, несравненный мастер вольтижировки, Дикий Охотник Северо-американских прерий; в этом излюбленном публикой номере участвовал Мальчик с лицом старичка - он и сейчас сопровождал мистера Чилдерса, изображавший малютку сына, которого отец нянчил, перекинув через плечо вверх тормашками и придерживая за пятку или поставив макушкой на ладонь, что, видимо, соответствовало общепринятому мнению о том, каким способом Дикий Охотник должен выражать свое неистовое чадолюбие. При помощи накладных кудряшек, веночков, крылышек, белил и румян этот талантливый юноша превращался в столь прелестного купидона, что все женские - и особенно материнские - сердца в публике таяли от восторга; но вне арены, облаченный в куцую куртку, он скорее походил на жокея, тем более что голос у него был весьма густой и грубый.