Ольга порывисто целует ее в лоб. Т а л а н о в впускает К о л е с н и к о в а. Он в той же меховой, уже потрепанной куртке,

небритый, рука бессильно висит вдоль тела.

О л ь г а. Что с ним?

Т а л а н о в. Сейчас посмотрим. Оля, воду и тазик. За ширму. Стань у двери, Анна.

Беззвучная стремительная суета. Все на своих местах.

Пройдите сюда, на кровать.

К о л е с н и к о в (идя за ширму). Как нескладно все получилось. И спать вам не даю, да и нагрянуть за мною могут. Снег бы не подвел!

Т а л а н о в. Придумаем что-нибудь. Снимайте ваш камзол. (Уходит следом за Колесниковым.)

Сцена пуста. Дальнейший разговор происходит за ширмой. Льется и булькает

вода. Таланов моет руки.

Снимите совсем. Помоги, Ольга. Не торопитесь, вытяните руку...

Треск разрываемой ткани.

Здесь больно?

К о л е с н и к о в. Немножко... Тоже нет, только ноет. А как странно все это, Иван Тихонович! (Его интонация меняется в зависимости от степени боли при перевязке раны.) Я говорю, как странно: восемь лет мы работали с вами вместе. Я вам сметы больничные резал, дров в меру не давал, на заседаниях бранились. Жили рядом...

Он замолк. Упали ножницы.

Т а л а н о в. Спирт. Потерпите, сейчас закончим. Выше, выше... Бинт.

Потом из молчания снова возникает голос Колесникова.

К о л е с н и к о в. И за все время ни разу не поговорили по душам. А ведь есть о чем. Нет, теперь не больно... И сколько таких неопознанных друзей у нас в стране...

Т а л а н о в. Пока все. Утром еще посмотрим. Где мы его положим. Аня?

Та не успевает ответить. Резкий и властный стук в раму окна. Смятенье. С усилием натаскивая на себя куртку, Колесников первым выходит из-за ширмы.

К о л е с н и к о в. Это за мной. Вот и вас-то подвел. (Идет к выходу.) Я встречу их во дворе. Сразу тушите свет - и спать.

А н н а Н и к о л а е в н а. Оставайтесь здесь.

К о л е с н и к о в. Они будут стрелять... Да и я так, запросто, им не дамся.

А н н а Н и к о л а е в н а уходит, сделав знак молчать. Текут томительные минуты. От Фаюнина несется игривая музычка: музыкальный ящик аристон. На кухне голоса. Колесников отступает за ширму. Обессилевшая, хотя опасность миновала, А н н а Н и к о л а е в н а пропускает в комнату Ф е д о р а. Он щурится после ночи, из которой пришел: непонятный, темный, тяжелый. Усики сбриты. Позже создается впечатление, что он

немножко пьян.

А н н а Н и к о л а е в н а. А мы уж спать собрались, Федя.

Ф е д о р. Я так, мимоходом зашел. Тоже пора бай-бай: уста-ал. (Садится, потягиваясь и не замечая, что все стоят и терпеливо ждут его ухода.) Деревни кругом полыхают. Снег ро-озовый летит, и в нем патрули штыками шарят. (С зевком.) Облава! (Подмигнул Ольге.) А я знаю, по ком рыщут... Найдут, черта с два! Он глядит где-нибудь из щелочки и ухмыляется. Бравый товарищ, я бы взял в компанию такого.

О л ь г а. А сам-то как же прошел? У тебя ночной пропуск есть?!

Ф е д о р. У меня в каждом заборе пропуск. (Задиристо.) Стрельнули бы, так и у меня есть. (Хлопнув по карману.) Пуля за пулю, баш на баш.

Т а л а н о в. Выдали, что ли... оружие-то?

Ф е д о р. Из земли вырыл, товарищ завещал. (И только теперь заметив обступившую его выжидательную тишину, поднимается.) Я ведь, собственно, по делу. У вас выпить чего-нибудь не найдется? Иззяб весь.

Т а л а н о в. Странно, Федор. Русские деревни горят кольцом, а тебе холодно. Зашел бы да и погрелся у головешек... (Резко.) Нет у нас водки, Федор.

Ф е д о р. У доктора да нету... Смешно!

О л ь г а (примирительно). Я на днях зарплату получила. (У нее все падает из сумочки при этом от спешки.) Возьми, купи себе... только там, там...

А н н а Н и к о л а е в н а. Убери свои деньги, Ольга. (И вдруг, сорвавшимся голосом.) Подлец... как тебе не стыдно! Волки, убийцы в дом твой ворвались, девочек распинают, старух на перекладину тащат... а ты пьяный-пьяный приходишь к отцу. Ты уже испугался, испугался их, бездомный бродяга? (Мужу.) Он трус, трус...

Т а л а н о в (дочери). Уведи на кухню. Фаюнин услышит.

О л ь г а. Мама, пойдем, мамочка. Там, за печкой, поплачешь. (Беря ее под руку.) Он сейчас уйдет. Осталось же в нем хоть немножко сердца. Он уйдет...

А н н а Н и к о л а е в н а. Бог его накажет... пусть бог его накажет!

О л ь г а увела плачущую. Федор выдерживает пристальный взгляд отца.

Ф е д о р. И опять сорвалось. Вот три дня мотаюсь по городу... и все додумать не умею. Сто мильонов разве меньше, чем я?.. Мелькнет ниточка и рвется. Озяб я... Дай мне лекарство, отец, чтоб спалило все внутри... Дай!

Т а л а н о в (не сразу). Хорошо, я дам тебе лекарство, сильней которого нет на свете.

Ф е д о р (хрипло). Сейчас дай.

Т а л а н о в. Сейчас дам. Выпей его залпом, если сможешь.

Он неторопливо отдергивает веселенькую занавесочку. Сперва и не поймешь, в чем дело. Сгорбясь, сидит Д е м и д ь е в н а, поглаживая кого-то, лежащего на кровати и накрытого почти с головой. Из-под одеяла

посверкивают горячечные точечные зрачки.

Можно к вам, Демидьевна?.. Не задремала?

Д е м и д ь е в н а. Не может. (С глухой мужицкой лаской.) Спи ты, касатка. Спи ты, яблонька моя полевая. Спи...

Т а л а н о в. Вот тебе лекарство, Федор. Оно на человечьей крови замешано.

Ф е д о р (почти спокойно). Кто же это?

Т а л а н о в. Ты видал ее у нас. Смешную Аниску помнишь? Она. Ей пятнадцать. Их было много... рыжих, беспощадных. Твоя мать нашла ее уже на дровах, в сарае. Всю в занозах.

Д е м и д ь е в н а. Была смешная, да и ни смешиночки в ей не осталося.

А н и с к а (высвободив голову и каким-то дрожким, пылающим голосом). Ска-азку давай... баушка. Где ты, где?

Д е м и д ь е в н а. Тут я, тут, яблонька. (Напевно и меланхолично.) И вот, махонька моя, лишь успел он вымолвить свое прошение, глянь - идут к нему полем четыре великих мастера. За руки держутся, голова в облаках. Один в сером, другой в полосатом пальте, в белом третей, а четвертый в черном. Ветер, дождь, мороз-воевода...

А н и с к а (с проблеском сознанья). А в черном-то кто же... баушка?

Д е м и д ь е в н а. А в черном пальте - солнышко. В черном-то, чтоб ему ненароком не спалить чего. Оно куда и полюбовно глянет, а там огонь бурлит.

Аниска заулыбалась, довольная, поднялась на локте. Демидьевна откидывает

со лба ее волосы.

И пошла меж их дружная работа. Ветер пыхтит - дорожки подметает, дожжик рощу моет, а солнышко радугу над воротами меелким гвоздичком приколачивает...