Он подвигает книгу председателю.

Энтони (тяжело вздохнув). Подпишите и вы, если не возражаете.

Он подписывает, с трудом водя пером по бумаге.

Уэнклин. Тенч, что затевает профсоюз? Ведь разногласия между профсоюзом и рабочими еще не устранены. Чего же ждет Харнесс от этого совещания?

Тенч. Я полагаю, сэр, что он надеется на какое-нибудь компромиссное решение. Сегодня он выступает перед рабочими.

Уайлдер. Этот Харнесс - холодный и расчетливый субъект. Не доверяю таким. Боюсь, что нам не следовало бы приезжать сюда. Когда должны прийти рабочие?

Андервуд. С минуты на минуту.

Уайлдер. Тогда им придется подождать, если мы не закончим. Ничего с ними не сделается, пусть поостынут.

Скэнтлбери (медленно). Бедняги!.. Снег так и валит. Ну и погодка!

Андервуд (многозначительно). Ничего, тут им придется жарко. Отогреются.

Уайлдер. Ну, я думаю, что мы быстренько все уладим и я успею на шестичасовой поезд. Завтра увожу супругу в Испанию. (С намерением поболтать.) Знаете, у моего отца на заводе в шестьдесят девятом была забастовка - как раз тоже в феврале. Они чуть не застрелили его.

Уэнклин. Не может быть! В феврале охота запрещена.

Уайлдер. Черт побери! На хозяев никогда не запрещают охотиться. Он ходил в контору с пистолетом в кармане.

Скэнтлбери (с легкой тревогой). Вы шутите?

Уайлдер. Ничуть! Кончилось тем, что он прострелил одному ногу.

Скэнтлбери (невольно дотрагиваясь до ноги). Не может быть! Упаси господь!..

Энтони (взяв бумагу с повесткой дня). В связи с забастовкой правлению предлагается наметить линию поведения.

Члены правления молчат.

Уайлдер. Ну, что ж,, извечная дуэль с тремя участниками: профсоюз, рабочие и мы.

Уэнклин. Профсоюз в расчет не принимается.

Уайлдер. Очень даже принимается, будь он проклят! По своему опыту знаю. Одного не пойму: если профсоюз решил не поддерживать рабочих, то почему он вообще не запретил забастовку?

Эдгар. Так случалось уже не однажды.

Уайлдер. Ну, а я не понимаю этого! Они утверждают, что механики и нагревальщики выдвинули слишком высокие требования. Да, высокие, но я никогда не поверю, что профсоюз отказался поддержать рабочих только по этой причине. Тут что-то кроется.

Андервуд. Профсоюз боится, как бы не забастовали на заводах Харпера и Тайнуэлла.

Уайлдер (торжествующе). Ну вот, видите! Они боятся новых забастовок. Почему нам никто не сказал об этом?

Андервуд. Об этом говорилось.

Тенч. Вы отсутствовали на том заседании, сэр.

Скэнтлбери. Рабочие должны же понимать, что у них нет никакой возможности выиграть, если профсоюз не поддерживает их. Это - безумие!

Андервуд. Все дело в Робертсе.

Уайлдер. Повезло же нам, что зачинщиком оказался этот фанатик.

Все молчат.

Уэнклин (глядя на Энтони). Итак?

Уайлдер (раздраженно). Какую кашу заварили! Мне не нравится это дело, совсем не нравится. Я давно говорил... (посмотрев на Уэнклина). Когда мы с Уэнклином перед рождеством были здесь, казалось, что рабочие вот-вот сдадутся. И вы тоже так считали, Андервуд?

Андервуд. Да, считал.

Уайлдер. Ну вот, видите! А они не сдались. Дела идут все хуже и хуже... Мы теряем клиентов. Акции падают!

Скэнтлбери (удрученно покачивая головой). Гм!

Уэнклин. Тенч, какие убытки мы уже понесли из-за того, что завод стоит?

Тенч. Свыше пятидесяти тысяч, сэр!

Скэнтлбери (морщась). Неужели так много?

Уайлдер. И этого уж не вернешь.

Тенч. Да, сэр.

Уайлдер. Кто бы мог подумать, что рабочие будут так упорно держаться? Кто бы мог подумать? (Сердито смотрит на Тенча.)

Скэнтлбери (покачивая головой), Хуже нет, когда дело доходит до открытой схватки.

Энтони. Мы не сдадимся!

Все смотрят на председателя.

Уайлдер. Кто говорит о сдаче? (Энтони в упор смотрит на него.) Я... я просто хочу действовать благоразумно. Когда в декабре рабочие послали Робертса в Лондон, мы упустили подходящий момент. Нам следовало бы что-нибудь обещать им. А вместо этого председатель (опуская глаза под взглядом Энтони)... А вместо этого мы выпроводили его и пошли на обострение. Немного такта - и мы убедили бы их.

Энтони. Никаких компромиссов

Уайлдер. Вот-вот! Забастовка началась в октябре и, насколько я понимаю, может продлиться еще полгода. В каком положении мы тогда очутимся? Единственное утешение, что рабочим придется еще хуже.

Эдгар (Андервуду). В каком они сейчас положении, Фрэнк?

Андервуд (невозмутимо). В ужасающем.

Уайлдер. Кто бы подумал, что они смогут так упорно держаться безо всякой помощи?

Андервуд. Тот, кто знает этих людей.

Уайлдер. А я утверждаю, что никто не знает их! А много еще железа на складах? Цены растут с каждым днем. Нам придется расторгать контракты когда мы возобновим производство! И это в самый-то спрос!

Уэнклин. Что вы на это скажете, председатель?

Энтони. Ничего не поделаешь.

Уайлдер. А когда мы будем выплачивать дивиденды?

Скэнтлбери (веско). Мы должны думать об акционерах. (Грузно поворачиваясь к председателю.) Я говорю, что мы должны думать, господин председатель, об акционерах.

Энтони что-то бормочет.

Скэнтлбери. Что вы говорите?

Тенч. Председатель говорит, что он в первую очередь думает о вас, сэр.

Скэнтлбери. Какой цинизм! (Погружается в тупое молчание.)

Уайлдер. Шутки в сторону. Может быть, председатель и согласен целые годы не получать дивиденды, но я лично - нет. Мы не можем рисковать капиталом Компании.

Эдгар (неуверенно). Я считаю, что мы должны подумать и о рабочих.

Все, кроме Энтони, заерзали на своих местах.

Скэнтлбери (со вздохом сожаления). Мы не имеем права давать волю своим чувствам, молодой человек. Это не на пользу дела.

Эдгар (иронически). Я думаю не о наших чувствах, а об их чувствах.

Уайлдер. Что до чувств - мы деловые люди.

Уэнклин. В том-то и беда.

Эдгар. Рабочие бедствуют, и нам, право же, нет никакой необходимости идти на крайности. Это... это жестоко!

Все молчат, словно Эдгар высказал то, в чем ни один человек, хоть немного сохранивший чувство собственного достоинства, не рискнет признаться себе.

Уэнклин (иронически улыбаясь). Сентименты - это излишняя роскошь. На них нельзя строить политику Компании.