Каменное – бедное, пригородное село, живет исключительно каменным промыслом.

Оно стоит на твердой каменистой почве, изрытой и источенной внутри в сотнях направлений, и в то время, когда все мужчины роются в ней наподобие кротов, уходя все дальше от ясного неба, света и здорового воздуха, откалывая плахи и распиливая их на четверики и шестерики, женщины, старики и дети тянутся с камнем на небольших тележках в город в надежде найти покупателя и привезти лишний рубль. Село по этой причине кажется вечно вымершим.

Днем в тесных переулках его не встретите ни души, разве двоих-троих ребятишек, тощую понурую коровенку да ленивую шавку. То же и сейчас.

Полдень. Солнце жжет немилосердно. Изредка с лимана набежит легонький ветерок. И ни единого звука кругом. Хоть бы завыла собака или зачирикала птица.

Впрочем, о птицах в Каменном и помышлять нечего. Птиц здесь совсем нет, а если какая и залетит, то, покружившись, пощебетав и не высмотрев ни одного сносного деревца, мчится демонстративно прочь.

Единственные лица, находящиеся в данный момент на всем селе, на поверхности, – писарь и староста, играющие в «дурачки», батюшка, перелистывающий «Церковный вестник», учительница и Пахомовна с внучкой, что живут на краю села в мазанке.

Пахомовна – скрюченная в колесо старушка – хлопочет у печи. Внучка же, лет одиннадцати, Саша, или Цветок, прозванная так каменоломщиками, живая, как ртуть, игривая хохотунья, возится на полу с Жучкой. Она заплетает ее длинную шерсть в косички, щекочет, и обе катаются по полу, наполняя убогую мазанку возней, смехом и лаем.

– Бабушка, а бабушка!

– Что, Саша?

– Скоро обед?

– Скоро, потерпи маленько.

– Тятька, верно, проголодался уже.

– Знаю, знаю! – И старушка помешала в горшке, а внучка возобновила прежнюю возню с Жучкой.

Вскоре послышалось бульбукание. Старушка отлила часть супа из горшка в маленький горшочек, старательно накрыла его, обложила тряпицей и увязала вместе с хлебом в платок.

– Готово. Неси!

Девочка быстро вскочила, сбросила с себя Жучку, которая смешно перекувырнулась и шлепнулась о пол, поправила волосенки, сыпавшиеся светлыми кольцами на глаза, шею и плечи, захлопала в ладоши и запела весело:

– Готово, готово!.. Да ну, отстань, Жу-учка.

Бабушка торопливо сунула ей узелок в одну руку, горящую лампочку в другую, ласково выпроводила за дверь и прошамкала:

– Только, деточка, того, не разбей лампочки и не лезь одна в мину, заблудишься. Жди. Кто-нибудь полезет, и ты тогда. Слышишь?

– Слышу, – закивала головой Цветок и помчалась по переулку.

Жучка бросилась вслед, наскакивая на нее, лижа ее голые бронзовые ножки и кусая зубами края ситцевого платьица.

У волостной избы девочку окликнул староста:

– Куда?

– К тятьке, обед несу, – бойко отрапортовала она.

– Скажи, что у меня к нему дело!

– Скажу!

– Стой! – загородила ей потом дорогу учительница.

– Ой, некогда! – птичкой заметалась в ее объятиях Саша. – Татьяна Павловна, милая, пустите, лампочку разобьете!

Но учительница не пускала.

– Приходи вечерком, чай будет и ватрушки.

– Приду, приду!

Она позволила поцеловать себя и помчалась опять, уже не слыша, как звал ее, ухмыляясь в окне, батюшка.