Не знаю, сколько прошло времени до следующего вечера, — вероятно, тридцать шесть не часов, а лет или, может, даже десятилетий. Я услышал Мишкины торопливые шаги и распахнул дверь раньше, чем он успел позвонить. Первым делом впился взглядом в его лицо. Оно было смущенным. Значит, все оказалось липой, очередной трепотней?

— Ну?

— Да дай ты мне раздеться! — сказал он, отпихивая меня в сторону и разматывая шарф. — Понимаешь, очень мало текста, Виктор был прав.

— Где она? — заорал я.

С явным смущением, так не похожим на него, Михаил положил передо мной листок, на котором было написано:

— Вот и все, по-моему, не слишком густо. Но ничего не поделаешь, текст уж больно коротенький, куцый, — сказал Михаил так, словно был в чем-то виноват. — Тарабарщина. И, по-моему, не очень интересная: не то страница из поваренной книги, не то рецепт какого-то яда — не случайно тут упоминается слово «заговор» и чьи-то имена.

— Ничего ты не понимаешь в археологии, — решил я его утешить, хотя и сам был разочарован. — Тебе все кажется, будто для нас важнее всего найти какой-нибудь клад. А порой самые обыкновенные черепки от посуды или вот такая запись могут рассказать куда больше важного и интересного, чем находка красивой вазы или золотого кубка. Материальная культура народных масс далекой древности — вот что нас прежде всего интересует: как развивались производительные силы общества, что сеяли на полях, выделывали в мастерских, в какие производственные отношения вступали между собой люди в процессе труда.

— Ну и что же тебе говорит эта куцая расписка, доморощенный Шерлок Холмс?

— Ну, во-первых, я ошибался, принимая это за какую-то хозяйственную опись или реестр. Скорее всего это рецепт, который жрец почему-то хотел засекретить, скрыть от чужих глаз…

— А может, все-таки сообщение о заговоре?

Мишке явно хотелось идти по стопам героев Эдгара По.

Рецепт его не устраивал: какая в нем романтика?

— Да нет, слово «заговор» тут употреблено в смысле «заклинание». А имена явно не греческие, вероятно, какие-то магические божества или демоны.

Я еще раз внимательно просмотрел запись и добавил:

— Кое-какие пробелы, кажется, можно восстановить по смыслу, помочь твоей чудо-машине. По-ахейски «благовоном» называли мяту. Значит, первая строчка читается: «Возьми мяты, называемой по-ахейски «благовон»… Шестая строка: «зарежь», вероятно, какое-то жертвенное животное, а не коварного врага, как ты думаешь; «нацеди его» — видимо, «крови» — в какой-то сосуд… Да, несомненно, рецепт. Но зачем жрецу понадобилось зашифровать его, не понимаю!

— Хотел утаить, чтобы стать монополистом. Ты что думаешь, в древности жуликов не было, что ли?

— Возможно.

Тут я заметил, что Михаил как-то странно мнется, словно хочет что-то сказать, да стесняется, — совсем на него не похоже.

— Ты что?

— Да так, есть одно соображение…

— Ну, говори.

— Боюсь брякнуть такую же нелепость, как тогда Алик насчет древних авиамоделистов, — засмеялся Мишка. — Понимаешь, я тоже думал: зачем все это понадобилось проделывать жрецу? Почему его не устраивал родной язык, от которого потом пошли почти все письменности Европы и некоторые алфавиты Азии? По сравнению с громоздкой вавилонской клинописью или египетскими иероглифами греческий алфавит ведь в те времена был самым прогрессивным, простым и логичным. Недаром его, по-разному видоизменив написание букв, взяли потом за основу для своей письменности и некоторые другие народы.

— Ты, оказывается, не терял зря времени…

— Зачем же понадобилось этому жрецу, оставив греческий алфавит, сочинять какой-то новый язык, сохранив для него лишь немногие греческие слова, да к тому же почему-то искаженные? — продолжал он, отмахнувшись от меня, как от мухи. — Только ли для зашифровки этих секретов? Но для этого можно было и не заниматься сочинением нового языка — достаточно лишь зашифровать записи цифрами или условными значками, как это сделали пираты в рассказе Эдгара По.

Он помолчал и добавил:

— Ты обрати внимание, что этот загадочный язык был, видимо, каким-то очень простым, логичным и ясным, поэтому многие слова так быстро и легко и расшифровала машина…

— Ну и что же ты хочешь, наконец, сказать?

— «Что-то вроде эсперанто», — определил его Виктор Крылов. А его логический ум очень точно схватывает такие вещи…

Мишка свирепо посмотрел на меня — не смеюсь ли, как он в свое время над Аликом, и продолжал:

— Чем больше я раздумывал над тем, что мы узнали в процессе подготовки программы для машины, тем больше внутренне соглашался с этим определением. Да, по простоте грамматических форм, логичности и лаконизму язык этого документа весьма напоминает эсперанто.

Тут уж я не выдержал:

— Эсперанто в первом веке до нашей эры? Ты перечитал слишком много книг по лингвистике! Слушай, это все из той же серии гениальных, но забытых открытий древних. Стальные колонны, которые не ржавеют, марсиане в пустыне Сахара, металлические гвозди и булавки, якобы найденные в доисторических слоях известняка… Все это могут сочинять только люди, как ты, совершенно не знакомые с реальным бытом людей древности. Рабовладельческий строй, греческие города окружены враждебными племенами скифов и тавров, не имеющих еще своей письменности, — ну, скажи мне на милость, с чего это греческому жрецу из храма Асклепия вдруг взбредет в голову сочинять в такой обстановке эсперанто для облегчения и укрепления международных связей? Вопиющее отсутствие малейшего чувства историзма! Нет уж, ты лучше почаще вспоминай ядовитые, но совершенно справедливые слова Марка Твена: «Сведения, которыми не обладали древние, были очень обширны…»

— Ладно, будем считать, что этого разговора не было. Что ты собираешься дальше делать?

— Копать, искать! Раз этот жрец вел шифрованные записи, значит и прятал их в каком-нибудь тайнике. И, конечно, не успел оттуда забрать во время ночного внезапного нападения. Надо найти этот тайник! Надо будет — подожгу вашу проклятую площадку для танцев, но докопаюсь до тайника!

— Нет, все-таки придется тебя, видно, связывать и отправлять в сумасшедший дом… Но ладно, я пока никому не выдам, что ты рехнулся, только присылай мне побольше обгорелых кирпичиков для анализов.

Дались ему эти кирпичи!..

Новый раскопочный сезон я решил начать с планомерного повторного обследования всех развалин храма Асклепия. Храм имел в плане форму буквы «Т». Мы вскрыли левое крыло и центральную часть. Правое крыло, к сожалению, было для нас недоступным: на его месте уже выстроен санаторий…

Каморка писца-раба, где мы нашли остатки корзинки с папирусом, находилась как раз в окончании левого плеча буквы «Т». Я предполагал, что и все правое крыло занимали, вероятно, служебные помещения. Вряд ли там мог находиться тайник. Вернее всего, его следовало искать где-то поблизости от центральных помещений, где располагались жертвенники и жили жрецы.

Вся эта часть была раскопана еще в прошлом году. Но мы начали ее обследовать заново, понимая, что при обычных раскопках тайник вполне можно пропустить, если не искать его специально.

Заново, сантиметр за сантиметром, я сам перекапывал всю землю в прошлогоднем раскопе. Мне помогал Алик Рогов, но вскоре ему эта работа, видимо, начала казаться пустой тратой времени. Он копал равнодушно, только «отбывал время» до конца работы, а потом немедленно смывал всю пыль и грязь и куда-то отправлялся на весь вечер.

Я долго не мог понять, куда же это он исчезает по вечерам, пока не увидел, заглянув случайно в его палатку, акваланг. Значит, прошлогодний визит Мишки все-таки оставил свои плоды: мои мальчики тоже заметили, что море у них под боком. Недоставало еще только, когда Мишка нагрянет в очередной отпуск, чтобы они додумались вместе с ним нырять в это злополучное подземное озеро.