— Всю свою творческую жизнь — свыше тридцати лет — я посвятил целлюлозе, — так начал рассказ Захар Александрович. — На первых порах это сложилось, может быть, и случайно: свою научную работу мне довелось начать аспирантом у известного советского ученого академика П. П. Шорыгина. Он-то и поручил мне тему по химии целлюлозы. Но если начало и складывалось в какой-то мере не по моей воле, то несколько лет работы сделали меня навсегда сторонником этого материала.

Раскрыть тайны строения целлюлозы, этого важнейшего полимера, синтезируемого природой в неограниченном количестве, понять секреты материала, воспроизвести который искусственно не удалось за все 80 лет существования химии целлюлозы, наконец избавить его от недостатков, данных ему природой, сделать целлюлозу лучше, совершенней, чем сумела это природа, — эти задачи не могут не увлечь исследователя. Тем более что сулит целлюлоза очень многое.

Объективности ради я признаюсь, что два раза в жизни все же изменил целлюлозе. Начало 40-х годов было особенным временем для химиков. Тогда бурным стартом начали свою жизнь синтетические волокна. И как это всегда бывает, новая, многообещающая область привлекла внимание ученых, пробудила массу идей. Стремление к новому, неизвестному взяло верх и у меня над старой привязанностью. В течение 4–5 лет нашими умами владел капрон. Волокна на его основе, ткани с новыми интересными свойствами — как это все увлекало!

Второе отступничество было продиктовано потерей перспективы в исследованиях. Это случилось в конце сороковых годов, когда нам с сотрудниками показалось, что работы наши зашли в тупик и путей для дальнейших поисков нет. Возникло мнение, что у целлюлозы нет никаких перспектив в соревновании с синтетическими материалами. В течение четырех лет мы бились над созданием синтетической целлюлозы, пытаясь понять ее строение, найти возможность улучшить ее качества. И не находили, все попытки кончались неудачей, синяя птица не давалась в руки, и мы переставали верить в то, что она вообще существует.

Иногда нам казалось, что успех близок, что вот-вот своими руками мы создадим бесконечно знакомую молекулу целлюлозы. Надежда поселялась в сердце, и мы с сотрудниками готовы были радоваться близкой удаче. Но снова и снова надежда оборачивалась разочарованием, и целлюлоза превращалась в бесперспективный предмет исследования, обреченный самим развитием химии на забвение.

В истории науки есть много случаев, когда поиск исследователя заходил в тупик и прекращался. Причиной служили разные обстоятельства. И неверно выбранный путь, и недостаточный уровень знаний, и ограниченные технические возможности. На наше счастье, мы вовремя поняли, что пошли в работе не тем путем. Будущее целлюлозы таилось не в синтезе этого материала, а в коренном его преображении, облагораживании, если хотите, в придании ему комплекса нужных свойств, в направленном изменении качества.

Сейчас, спустя почти 15 лет, довольно просто говорить о мучившей нас проблеме и констатировать прошлые ошибки. Но нужно все-таки реально представить себе настроение, царившее в нашей лаборатории, когда вдруг показалось, что перспективы дальнейших исследований не видно совсем. И это в то время, когда химия синтетических полимеров сумела прибавить к списку материалов, находящихся в пользовании человека, громадное множество новых названий. Многие коллеги выражали нам соболезнование, считая, что зря мы тратили время, когда вокруг есть так много интересных и, главное, перспективных проблем для исследования. Так вот и случилось, что мы перекинулись в другую область и за какое-то время наша лаборатория сумела прибавить к тому списку синтезированных веществ, о котором я говорил, еще несколько названий. И, может быть, этот успех навсегда отвратил бы нас от старой привязанности, если бы мы не нащупали новых, совсем новых позиций в работе над целлюлозой.

Скажу сразу, что это прозрение наступило не мгновенно и оно не было случайным озарением, счастливым совпадением обстоятельств, которыми богата история науки. У нас во время опыта не повышалось случайно давление в аппаратуре, не разбивался внезапно термометр и не разливалась на счастье ртуть, не слезала даже внезапно эмаль с автоклава, и мы одним махом не открывали нового класса полимеров. Просто в результате не одного года размышлений, дискуссий мы приходили постепенно к идее новой химии целлюлозы, которая должна была впитать в себя и все созданное раньше в химии этого материала и все самое современное из достижений химии синтетических полимеров. Одним словом, речь шла о коренном преобразовании целлюлозы, создании материала с принципиально новыми свойствами. И преобразование это мы собирались совершить, используя самые передовые, самые новые химические представления и методы.

По-настоящему работы развернулись в 1958 году, после майского Пленума ЦК КПСС, посвященного проблемам химии. Именно в этом году была создана комплексная научная лаборатория химических волокон при Московском текстильном институте, постепенно она пополнялась новыми сотрудниками, талантливой молодежью, которая приходила если не с запасом готовых идей, то со свежим интересом, с энтузиазмом, который так живителен для любой научной работы.

Скажу кстати, что широкое участие молодежи в работе — это, на мой взгляд, одно из важнейших условий, которое решает конечный успех любого творческого поиска. В наследство от каждого ученого остаются его открытия, его книги и его ученики. Открытия не всегда выдерживают долгое испытание временем, книги тоже устаревают. И только ученики — живые носители творческих идей остаются «вечным» наследством. Они смотрят в будущее глубже, дальше, эту привилегию дает им время и развитие науки, они выделяют из накопленной суммы знаний главное, самое ценное и передают его, в свою очередь, своим ученикам.

Такая живая эстафета идей имеет в моих глазах необычайную ценность, она служит основой создания научной школы. Поэтому именно на молодежь, на способную творческую молодежь мы делаем ставку в нашей работе, отбирая из каждого выпуска нашего и других институтов способных, увлеченных наукой молодых людей.

Итак, мы пришли к работе по созданию целлюлозы с принципиально новыми свойствами не по гладкой дороге.

Но с тех пор и посейчас каждый месяц, да что там, буквально каждый день открывает нам новые пути в работе, новые решения, новые возможности преобразования целлюлозы. Мы то и дело снова убеждаемся в мысли, что если умело использовать все потенциальные возможности целлюлозы, то эра этого материала практически никогда не кончится. Я думаю, то, что мы сейчас делаем, целлюлоза давно уже ждала. И давно уже заслужила. В 1970 году в нашей стране значительная часть всего текстильного сырья будет получена на основе целлюлозы. Так к заслуженному ветерану приходит в наши дни второе дыхание.

Химию целлюлозы сегодня определяют два основных направления. Но прежде чем рассказывать о них, разберемся, что представляет целлюлоза с химической точки зрения. Целлюлоза — это высокополимерное соединение, которое имеет в своей молекуле только один тип реакционно-способных групп. Иначе говоря, длинная цепочка молекулы целлюлозы составлена из сотен и тысяч отдельных звеньев глюкозы, которые по природе своей могут вступать только в совершенно определенные химические реакции. И вариантов их существует сравнительно немного. Вся классическая химия целлюлозы основывалась на превращениях этих групп, вот отсюда-то и лежал прямой путь в тот тупик, в который мы зашли в свое время.

Задача наша состояла в том, чтобы вывести целлюлозу за пределы ее химической ограниченности, получить новый, направленно измененный материал, имеющий любой тип реакционно-способных групп. А это значит, что мы хотели дать целлюлозе возможность вступать во все или почти во все виды реакций, которыми оперирует современная органическая химия. Решить эту задачу — значило необычайно расширить возможности химии целлюлозы, научиться создавать на ее основе материалы с комплексом любых заранее заданных свойств. Поставленная задача была очень трудна, мы шли непроторенными путями, но сегодня можно уже определенно сказать, что победа близка.