«Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод.

Имя сей звезде Полынь, и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки».

В правительственную комиссию по расследованию причин и устранению последствий Чернобыльской катастрофы не включили ни научного руководителя проекта создания реактора РБМК-1000 — академика Александрова, ни главного конструктора — академика Доллежаля. Понятно, впрочем, почему: оба пребывали в весьма преклонном возрасте — Александрову тогда уже исполнилось 83 года, а Доллежалю — 86.

От науки в состав комиссии вошел заведующий объединенной кафедрой радиохимии и химической технологии МГУ и одновременно — первый заместитель директора Института атомной энергии [фактически заместитель Александрова] 49-летний академик Валерий Легасов. Я слышал, что якобы за два года до взрыва чернобыльского реактора Валерий Алексеевич заявлял, ничуть не сомневаясь в своей правоте: «Специалисты, конечно, хорошо знают, что устроить настоящий ядерный взрыв па ядерной электростанции невозможно, и только невероятное стечение обстоятельств может привести к подобию такого взрыва, не более разрушительному, чем артиллерийский снаряд».

Согласно же заключению специалистов, входивших в состав работавшей в Чернобыле весной 1986 года оперативно-следственной группы КГБ СССР, мощность взрыва реактора станции была эквивалентна взрыву 30 тонн тротила [данные взяты с сайта Службы безопасности Украины].

На сто процентов уверен был в надежности атомных реакторов типа РБМК и академик Александров, подчеркивавший, что строить их можно прямо на Красной площади.

Через сутки после взрыва на ЧАЭС Валерий Легасов, полагаю, по-иному воспринял происшедшее. Не как взрыв артснаряда. Я имею в виду его полет на вертолете над станцией — вместе с председателем правительственной комиссии, зампредом Совмина СССР Борисом Щербиной: когда со стометровой высоты Борис Евдокимович рассматривал в бинокль аварийный блок, перекрывая грохот лопастей, он поинтересовался у с воего спутника-академика: «А что это там за малиновое свечение?» И Валерий Алексеевич ответил: «Это не свет, это смерть».

Спустя два месяца, 3 июля, отчитываясь перед Политбюро ЦК КПСС, Борис Щербина подчеркнет [цитирую по стенограмме заседания Политбюро, обнародованной на сайте Топливно-энергетического комплекса Украины]:

— Авария произошла в результате грубейших нарушений эксплуатационным персоналом технического регламента и в связи с серьезными недостатками конструкции реактора.

— А можно ли эти реакторы довести до международных требований? — поинтересуется тогдашний компартийный лидер Михаил Горбачев.

— Все страны с развитой ядерной энергетикой, — ответит присутствовавший на заседании Политбюро академик Александров, — работают не на таком типе реакторов.

Уровень безопасности — недостаточный

Мысль академика разовьет далее заместитель министра энергетики и электрификации СССР Геннадий Шашарин:

— Физика реактора определила масштаб аварии. Люди не знали, что реактор может разгоняться в такой ситуации. Нет убежденности, что доработка сделает его впол доработка сделает его вполне безопасным. Строить дальше РБМК нельзя, я в этом уверен.

С тем, что РБМК-1000 «наименее изучен» [формулировка Горбачева], согласится и академик Легасов, тоже приглашенный на Политбюро. А в конце августа Валерий Алексеевич сделает доклад на совещании МАГАТЭ в Вене. Словно позабыв, о чем шла речь на заседании Политбюро, всю ответственность за аварию он возложит на руководство атомной станции и оперативный персонал.

К сожалению, Валерий Легасов так и не узнал, к каким выводам пришла комиссия Госпроматомнадзора СССР, разбиравшаяся в «причинах и обстоятельствах аварии на четвертом блоке Чернобыльской АЭС» [создана 27 февраля 1990 года]: на следующий день после второй годовщины Чернобыльской трагедии он повесится в служебном кабинете. Вроде бы, у него в столе имелся именной пистолет. Если это так, совершенно понятно, почему именно такой уход из жизни избрал для себя академик, который, по большому счету, совершенно не был причастен к созданию реактора РБМК-1000. Александров — да, Доллежаль — конечно же. А Легасов в курчатовский институт пришел только в 1983 году — через 16 лет после начала работ по проекту.

Итак, краткое заключение комиссии Госпроматомнадзора: «Начавшаяся из-за действий оперативного персонала Чернобыльская авария приобрела неадекватные им катастрофические масштабы вследствие неудовлетворительной конструкции реактора». Комиссия также сочла нужным указать, что за последние десять лет «главным конструктором и научным руководителем не было предпринято эффективных мер для приведения конструкции РБМК-1000 в соответствие с требованиями норм и правил по безопасности в ядерной энергетике». И в академическом докладе Украины «20 лет Чернобыльской катастрофы. Взгляд в будущее», подготовленном под руководством академика НАНУ Виктора Барьяхтара, одной из главных причин взрыва на ЧАЭС определен «недостаточный уровень безопасности РБМК-1ООО».

Кроме Легасова, вероятно, покончил с собой еще и академик Александров: за десять дней до 91-го дня рождения, 3 февраля 1994 года, его найдут в гараже, в салоне «Волги» с включенным двигателем. «После Чернобыля моя жизнь закончилась, — заявил как-то Анатолий Петрович. — И творческая тоже».

А вот у академика Николая Доллежаля нервы оказались крепче, чем у коллег. Уйдя в 1986 году с должности директора НИКИЭТа, несмотря на упреки и обвинения в причастности к аварии на ЧАЭС, он дождется-таки официальной реабилитации: как я уже говорил, осенью 1999 года Николай Антонович будет награжден орденом «За заслуги перед Отечеством». Их у него было, согласитесь, более чем достаточно.

[Фото из открытых Интернет-источников]

Академик Николай Доллежаль

Скромная могила академика

История 7-я. Хозяин группы «Битлз» и английский рыцарь с украинским акцентом

КОГДА ведущие газеты Англии — в декабре 1998 года, сообщили о смерти сэра Лью Грейда, до последних дней жизни остававшегося ведущей фигурой в британском шоу-бизнесе, их читатели с удивлением узнали, что родился он… в небольшом городке, являющемся ныне районным центром Запорожской области.

Мне не удалось выяснить, откуда перебралась в Токмак семья Льва Виноградского [такие имя и фамилия были вписаны в метрику будущего сэра Лью Грейда]. И чем занимались его родители — Ольга [Голда] и Исаак, я тоже не узнал. Вроде бы, старший Виноградский был портным. И в Токмаке имел собственный домик, в котором и родился 25 декабря 1906 года его сын Лев [всего у Исаака и Ольги было трое сыновей]. А вот английский период жизни токмачан Виноградских [на британские острова, к слову, семья переехала из Украины в 1912 году] освещен в прессе значительно полнее. Не в украинской, правда, а в англоязычной. В частности, лично я многие любопытные факты из биографии будущего английского рыцаря, образного говоря, с украинским акцентом, удостоенного, к тому же, кроме рыцарского звания еще и титула лорда, выудил из влиятельной газеты «Индепендент», поместившей — в декабре 1998 года, после смерти сэра Лью Грейда, пожалуй, самую подробную статью о нем.

Виноградский становится Градом, а затем — Грейдом

Первые два года пребывания в Англии Виноградские жили в арендуемых комнатах в районе Ист-Энд Лондона. Сыновья Исаака посещали местную гимназию, подавляющее большинство учащихся которой говорили на идиш. У Льва была феноменальная память, позволившая ему легко освоить англий-ский язык, хотя лет до восьми родным ему оставался русский. А еще он обладал исключительными математическими способностями и не однажды добивался права на получение специальной стипендии, которую ему, увы, ни разу и не выдали — Виноградские не были английскими гражданами. Отец его так и умер без паспорта.