За курганом послышался стук колес.

«Хорошо бы на Гуляйполе… Может, подвезут», — с надеждой подумала Элька».

Заинтересовавшись автором, я узнал, что сам он был родом… ну, конечно же, из Гуляйпольского района, на территории которого некогда находился Новозлатопольский еврейский национальный район, в одной из колоний которого — Роскошной, в 1906 году, в семье раввина, родился будущий писатель Нотэ Лурье. Гуляйпольщину поэтому он описывал и со знанием, и с любовью, присущей только коренному гуляйпольцу.

— Он даже фамилии в своем романе использовал местные, — подскажет мне при встрече историк и краевед, бывший редактор газеты «Голос Гуляйпілля» Иван Кушниренко, — встречающиеся только в тех селах, откуда был сам родом.

— А о каких гуляйпольских могилках все время упоминается в романе? Это курганы так автор называет?

— Ну да. Во времена, когда Натан Михайлович, как Лурье величался по паспорту, жил у нас, курганов-могилок было больше, чем теперь. В степи они далеко видны были.

Кстати, слово «курганы» вместо «могилок» в романе употребляется только однажды:

«По ставку пробегала утренняя прохладная рябь. Из прибрежных камышей поднимался густой туман и белесыми полосами тянулся к гуляйпольским курганам».

Наверное, предположил я, замена понятного всем слова «курганы» на не совсем понятные «могилки» — это издержки перевода. Роман ведь был написан [и впервые издан, что характерно] на идиш. Я его читал в переводе 1958 года. Потому что все остальные издания были изъяты из библиотек и уничтожены. После того, как автора объявили буржуазным националистом и американским шпионом.

Однако, прежде, чем мы обратимся к его самым драматическим страницам жизни, я таки объясню, о чем идет речь в романе «Степь зовет» [«Дэр стэп руфт»] — кроме блестяще выписанных картинок природы. Как, например, вот эта: «Широка запорожская степь, есть где разгуляться ветрам. В морозный зимний день взыграет вдруг вьюга, закрутит, взметет сухой снег с земли, помчит по полям, по буграм, по буеракам, накинется на ветряки, хутора и села. В кольце белых полей жмутся к земле крестьянские хаты, цепенеют в сугробах вишенники и пруды, ждут, когда отпустят морозы и зазвенит весенняя капель».

Потрясающе чистый слог, которым переданы яркие, сочные, как яблоки в сентябре, образы.

Еврейский Шолохов.

Именно так и стали называть Лурье после выхода в свет его романа, в котором, как и у Шолохова в «Поднятой целине», описана послереволюционная деревня — с ломкой устоявшегося в ней уклада и вторжением колхозного строя, разрушившего, в конце концов, село и превратившего сельчан в рабов.

Это если в двух словах характеризовать шеститисотстраничную «Степь зовет». Насколько я понимаю, читать ее сегодня не взбредет в голову даже завзятому читателю — как и шолоховскую «Поднятую целину», впрочем. Эту насквозь пропитанную коммунистическими идеями книгу я и сам-то читал по вертикали — выхватывая из нее в первую очередь лирические, о которых я уже говорил выше, отступления.

Неповторимый мастер слова, умевший, кроме ярких описаний родной ему Гульяйпольской земли, короткими штрихами передать характер человека, его внутренние переживания, Шолохов из колонии Роскошной был — и всю жизнь оставался, человеком своей эпохи, своего времени.

«Отец был раввином»

Свою жизнь, когда у него появилось много времени для раздумий — в магаданском лагере, куда Нотэ Лурье попал по постановлению особого совещания при министерстве госбезопасности СССР — внесудебного органа, действовавшего по типу военного трибунала, имевшего полномочия рассматривать уголовные дела по обвинениям в особо, как тогда подчеркивали, опасных преступлениях, автор романа «Степь зовет» описал самолично. Автобиография из его уголовного дела, где я ее и отыскал, начитывает… 24 страницы убористого почерка.

«Родился я в маленькой и очень бедной еврейской деревушке в 30-ти километрах от Гуляйполя. Отец был раввином. Жили от своего скудного хозяйства. Имели огород, корову, птицу. Земли не имели. Один год учился в школе. Началась махновщина. Целые еврейские деревни были сожжены, население зверски уничтожено. На моих глазах творились ужасы. С 13 лет я вынужден был начать самостоятельную жизнь. Вместе с другими односельчанами я попал в Ростов-на-Дону. Поступил на мыловаренный завод чернорабочим. С 1921 по 1922 г.г. работал в Запорожье на маслобойке чернорабочим. Была засуха. Маслобойка закрылась. Полубеспризорником, странствуя по разным городам, оказался в Минске. Меня определили на сельскохозяйственную ферму «Курасовщина».

На ферме была комсомольская ячейка. Проводилась воспитательная работа. Передо мной открылся новый мир. В мае 1922 г. я вступил в комсомол и стал активным участником бурной комсомольской работы. Выполнял разные нагрузки, состоял в ЧОНе, писал в стенную газету.

Осенью 1923 г. комсомол направил меня на подготовительный курс в Минский еврейский Педагогический техникум. В техникуме я принимал еще более активное участие в комсомольской работе, печатал статьи, очерки в газетах.

В 1926 г. поступил во 2-ой Московский государственный университет на еврейское отделение педфака. Занимаясь в университете, я в то же время работал. С 1927 по 1929 г.г. — ответственным секретарем журналов «Пионер» и «Юнгвальд» [«Молодняк»] — орган ЦК ВЛКСМ на еврейском языке, с 1929 по 1931 г.г. — выпускающим газеты «Эмес» [«Правда»] на еврейском языке.

Окончив в 1931 г. университет, я переехал в Одессу. Работал преподавателем литературы в машиностроительном техникуме, собственным корреспондентом газеты «Эмес» по Одесской области, завотделом еврейских литературно-художественных передач Одесского областного радиокомитета, завлитотделом газеты «Одессер Арбейтер» [«Одесский рабочий»]. С 1938 г. занимался исключительно литературной работой.

24 июля 1941 г. по решению обкома партии вместе с писательской организацией эвакуировался из Одессы в Среднюю Азию. До октября 1942 г. работал в эвакогоспитале в Самарканде. С октября 1942 г. до конца 1945 г. находился в Советской Армии, в 89-й отдельной стрелковой бригаде. Первое время рядовым бойцом, потом ответственным секретарем дивизионной газеты «Советский воин». Демобилизовавшись из Советской Армии, я вернулся в Одессу, где занимался исключительно литературной работой до 14 мая 1950 г., до ареста.

Мой роман «Степь зовет» и некоторые другие произведения изданы на еврейском, русском, украинском, молдавском и других языках несколькими изданиями. Отрывок из романа включен в сборник «Писатели СССР — Великому Октябрю». Во всех своих произведениях я старался показать нового советского человека, патриота своей Родины, человека с новыми качествами, для которых интересы государства превыше всего.

Печатал сотни статей и очерков в нашей печати на украинском, еврейском, русском, молдавском языках, в которой пропагандировал идеи Ленина-Сталина.

С 1934 г. состоял членом Союза советских писателей СССР. Был избран делегатом на 1-ый Всесоюзный съезд советских писателей, делегатом на 1-ый и 2-ой съезды советских писателей Украины.

Я жил интересами страны, всей душой радовался колоссальным успехам социалистического строительства и желал ярко отразить героизм советских людей в своих произведениях».

Столь пространная цитату из автобиографии писателя в полной мере дает представление о Шолохове из Гуляйпольского района — как о человеке и писателе.

«Следователь книгу не читал»

А вот что сам Лурье, пребывая в заключении, говорил о своем романе «Степь зовет»:

«Руководствуясь неверным методом анализа моего романа «Степь зовет», следователем в деле представлена моя книга, как произведение националистическое. Если познакомиться с материалами дела, можно действительно подумать, что я написал националистическую книгу. «Материалы», представленные следователем, говорят, что все положительные герои романа являются евреями, что в романе показан лишь один русский образ и то он отрицательный. Получается, что автор противопоставил хороших евреев плохим русским. Это, безусловно, было бы самым настоящим еврейским буржуазным национализмом.