Историки также подчеркивают, что дальновидный атаман, стараясь поскорее заселить большие безлюдные пространства Сечи, способствовал переселению крестьян из Украины на вольные земли, чтобы тем самым закрепить их в юрисдикции Запорожского коша. Как грибы после дождя, вырастали хутора, села и разрастались прежние поселения: Романково, например, Тритузное, Лоцманская Каменка, Половица, Таромское, Диевка, Перещепино, а также Новый Кодак, Старая Самарь, Никитино. Иными словами, пустовавшее веками Дикое поле постепенно обживалось, очеловечивалось, позволю себе такое слово, переставало быть диким.

Борьба же за землю все более обострялась. Доходило до прямых вооруженных столкновений казаков с российскими военными командами, которые без надлежащих санкций входили в Запорожье. Калнышевский был осторожен с русским правительством и отрицал свою причастность к подобным происшествиям. Хотя фигурировавшие в них запорожские полковники Гараджа, Роменский, Кулик и другие действовали, безусловно, по указке кошевого.

Правительство тщетно требовало от Калнышевского ареста дерзких полковников. Однако кошевой атаман знал одну пикантную особенность российской бюрократии [присущую ей по сию пору, к слову]: на нее волшебным образом действовали взятки и… оказание личных услуг, скажем так.

Виднейшие военачальники Российской империи граф Петр Панин, князь Прозоровский и фаворит Екатерины Второй Григорий Потемкин, в знак своего особого уважения к Войску Запорожскому, просили записать их в любой из его куреней… простыми казаками. Заявления эти особенно тщательно хранились в архиве. Кошевое начальство не рассчитывало на то, что эти «казаки» будут разделять все трудности похода вместе с сиромахами, но в столице они могли очень пригодиться.

«Милостивый батьку, Петр Иванович», — запросто называл Калнишевского будущий светлейший князь Потемкин-Tаврический, обращаясь с просьбой записать его рядовым товарищем — «братчиком» в казачий реестр. Зачисление было произведено по всем правилам, даже с соблюдением установившегося обычая — давать записавшимся в казаки новые прозвища. Клички эти выбирались чаще всего по внешним признакам: повредившего нос в драке называли, например, Перебий-нос; ходившего в рваном кафтане, через который просвечивало нагое тело, — Голопуп. Иногда в насмешку долговязому давали кличку Малюта, а низкорослому — Махина. Генерал Григорий Потемкин, носивший взбитый парик с буклями и поэтому, по мнению запорожцев, никогда не причесывавшийся, был записан под именем Грицька Нечесы в Кущевский курень — в тот самый, в котором состоял и Калнышевский.

А в это же самое время на Сечи, как бы мы сейчас сказали, зрел заговор против атамана. Вот, к примеру, что сообщал полковой старшина Павло Савицкий в своем доносе на кошевого — будто он говорил своему писарю: «Вижу, нечего надеяться на русских, а нужно написать турецкому императору и, отобрав в Войске 20 добрых казаков, отправить с прошением принять Войско Запорожское в турецкую протекцию, а в Войско напишем, чтобы все готовились к походу; напишем, что когда российская регулярная армия или гусарская какая-нибудь команда до запорожских владений войдет, то чтоб ни одного человека не впустили в границы, а если бы стали силою входить, то поступали с ними как неприятелями».

Позже Екатерина Вторая, наславшая на запорожцев свою орду, напишет: «Внедряя собственное земледелие, разрушали они тем саму основу зависимости их от престола Нашего и мыслили, конечно, образовать из себя посреди отчизны область, полностью независимую, под собственным своим неистовым управлением». И вот что еще значилось в императорском манифесте от 14 августа 1775 года [согласно оригиналу]: «Мы восхотѣли чрезъ сіе объявить во всей Нашей Имперіи къ общему извѣстію Нашимъ всѣмъ вѣрноподданнымъ, что Сѣчь Запорожская въ конецъ уже разрушена, со истребленіемъ на будущее время и самаго названія Запорожскихъ Козаковъ… сочли Мы себя нынѣ обязянными предъ Богомъ, предъ Имперіею Нашею и предъ самымъ вообще человѣчествомъ разрушить Сѣчу Запорожскую и имя Козаковъ, отъ оной заимствованное. Въ слѣдствіе того 4 Іюня Нашимъ Генералъ-Порутчикомъ Текелліемъ со ввѣренными ему отъ насъ войсками занята Сѣчь Запорожская въ совершенномъ порядкъ и полной тишинѣ, безъ всякаго отъ Козаковъ сопротивленія… нѣтъ теперь болѣе Сѣчи Запорожской въ политическомъ ея уродствѣ, слѣдовательно же и Козаковъ сего имени».

…Когда в праздник Троицы 1775 года стотысячное российское войско подступило к Сечи [вот с каких пор московиты для подлостей и провокаций выбирают праздничные дни], кошевой Петр Калнышевский собрал казаков на совет. Рядовые казаки, казацкая голота, как говорили тогда, решили, несмотря на десятикратное превосходство оккупантов, бороться с ними, не отдавать Сечь врагу. Hо кошевая старшина и, между прочим, запорожский архимандрит Владимир убедили казаков подчиниться воле оккупантов и «не проливать зря христианскую кровь».

Сечь была занята российскими восками, казаки разоружены. 5 июня 1775 года, по приказу приведшего московскую орду на Сечь генерала Текели, из сечевых хранилищ забрали и вывезли в поле казацкие клейноды, прапоры, боеприпасы, материальные ценности и архив запорожской военной канцелярии. Клейноды, военное имущество, пушки и часть архива позднее отправили в Петербург. Все дома на Сечи разрушили, пушкарню засыпали. Багатую Сечевую церковь ограбили донские казаки. Часть ее сокровищ и ризницу отвезли Потемкину-Нечесе в Петербург.

Только нескольким тысячам запорожцев удалось выйти из окружения и переселиться в устье Дуная [на территории Османской империи], где они со временем создали Задунайскую Сечь.

Ну а богатые запорожские земли, сама территория бывших запорожских вольностей, которые занимали огромное пространство — в границах современных Запорожской, Днепропетровской, Донецкой, Кировоградской, Луганской, Херсонской и Hиколаевской областей, стали в конечном счете обычной российской провинцией. Значительную часть их позднее поделили между российскими вельможами и колонистами.

***

Итак, что у нас получается в итоге? А вот что:

оказавшись перед историческим выбором, кошевой Калнышевский выбрал не войну, а… позор. Помните хрестоматийное: выбирая вместо войны позор, получишь и войну, и позор.

Так и с последним атаманом Запорожской Сечи вышло: и Сечь потерял, которая была полностью уничтожена, и свободу — аж на четверть века.

А что приобрел некогда лихой степной рыцарь, как называли в народе запорожцев? «Душевное спокойствие смиренного христианина, — напомню слова из эпитафии на могиле кошевого, — искренне познавшего свои вины».

Сопоставимая цена?

Лично у меня нет твердого ответа на этот вопрос.

Вернее, ответ я оставляю при себе. Хотя…

Да, кошевой атаман Петр Калнышевский жестоко пострадал от произвола московского двора: четверть века, что ни говори, провел в заточении на Соловках. И держался там достойно.

Но это все таки был его личный подвиг, не затмевающий предательства, если хотите, Сечи и вольного Запорожья.

[Фото Сергея Томко]

Икона «Козацкая Покрова» в Днепропетровском национальном историческом музее им. Дм. Яворницкого

Кошевой атаман Петр Калнышевский [портрет на картине «Казацкая Покрова»]

Икона пр. Петра Калнышевского

История 3-я. «Мой отец изобрел акваланг на семь лет раньше Кусто»

В КАЧЕСТВЕ подтверждения своих слов запорожец Анатолий Лисовой предъявил документ, заверенный печатью некогда сверхсекретной организации, созданной по приказу самого Феликса Дзержинского