Я был беспечен и глуп.

После того, как погиб мой ученик, бывший почти что моим сыном – тот, кого история знала под именем Артура Пендрагона, – я презрел древние законы и открыто занялся колдовством.

Люди верят, что когда-нибудь Артур вернется с волшебного острова Авалон, где спит беспробудным сном и медленно излечивается от смертельных ран. Они верят, что в тот час, когда Логрии (или всему миру) понадобится спаситель, Артур придет и все уладит.

Они жестоко обманываются.

Артур не вернется. Нет возврата с Серых Равнин.

Для таких, как он – нет.

Ведь Артур, прежде всего, дитя Закона. Он принес закон жестокому миру, он укреплял этот закон всю свою жизнь – и ради окончательного торжества Закона он пожертвовал самой жизнью. Жертва была принята благосклонно, Закон торжествовал – а Артура больше не было среди живых.

И никогда не будет, даже если миру будет угрожать гибель. ТАКИЕ жертвы – окончательны. Его не возродит живая вода или кровь Распятого, которого называют также Спасителем; для кого-то Он, быть может, и Спаситель – но не для меня. И не для Артура.

Это известно немногим.

От Нимье и Морганы, будь прокляты их черные сердца, я сумел-таки скрыть эту тайну. Вивиана… очаровательная моя искусительница, ты также не смогла узнать правды. Не хватило опыта.

Правду знали Ланселот и Гвиневер. Они винили в происшедшем лишь себя, свою преступную любовь, которая, по их мнению, и заставила Артура сделать последний шаг. Я не разубеждал их – потому что не так уж они были неправы. Однако помешать им свести счеты с жизнью я был обязан. Потому что Любовь – это тоже сила, и гораздо более могучая, чем Закон. Или, коль уж на то пошло, Хаос.

Или Смерть.

Будь на земле кто-то, кто действительно любил Артура, а не боготворил его как воплощение Закона, Красного Дракона, принесшего в мир хаоса и насилья Порядок и Справедливость…

Но даже я – сейчас я могу это сказать, хотя и с немалым стыдом, – даже я видел в Артуре не человека, а то, что сделала моя магия за девять месяцев до рождения мальчика, единственного сына Утера Пендрагона и Игрейны, герцогини Корнуолла.

Я видел в нем – Закон.

Орудием Закона был именно Артур, а не его знаменитый меч Экскалибур – последний, выкованный в запретных для людей пещерах Камбрии самим Ильмариненом, был лишь оружием, окруженным ореолом безличной силы; силы, которую только истинный хозяин этого меча мог направить в цель…

Но довольно. Я и так сказал слишком много об Артуре Пендрагоне, умолчав о себе.

Я всегда был в тени, на заднем плане. Разумеется, я не скрывал своей роли в воспитании Артура или в управлении страной, ведь Артур взошел на трон Логрии четырнадцатилетним… Однако, как это и должно было быть, основная роль отводилась не мне, а ему.

Опять.

Нет, я знал давно, еще до рождения Артура, что целью моей собственной жизни будет его воспитание. Смерть моего ученика сделала то, чего не в силах были добиться вкупе Нимье, Вивиана и Моргана… Сколько раз они пытались заставить меня уйти, отстраниться, получить заслуженный отдых в каком-нибудь тихом краю – кстати, я более чем уверен, что в их словах не было зловещего подтекста или обещания разобраться со мной как-нибудь попозже.

А после гибели Артура я ушел, оставив им все, чего они так жаждали. Правда, Нимье недолго наслаждалась властью: опьянение небывалым могуществом заставило ее допустить ошибку в заклятьи, а такое чародеям не прощается… О дальнейшей участи Морганы, сводной сестры Артура, я до сих пор ничего не ведаю. Вивиана провела относительно спокойную жизнь, вышла замуж – и говорят, с благодарностью вспоминала меня до конца своих дней. Я также не держал на нее зла: мы оба делали только то, что должны были делать – просто наши цели не совпадали.

Я пережил их всех, и в том нет ничего удивительного. Меня считали сыном демона, и в чем-то это правда: ведь для поклоняющихся Распятому древние боги, живущие в Логрии даже сейчас, хуже любых демонов – ибо демоны боятся одного вида священных символов, отчего с ними так легко справится даже простому священнику. С древними же богами, хоть и утратившими былое могущество, иметь дело куда как сложнее. Потому что последователи Христа не допускают даже мысли о том, что существуют другие боги, пусть и менее могущественные, чем их Триединый Господь; и если есть кто-то, кто не является посланцем Господа, значит, это – посланец Сатаны, бес, демон или кто-то в том же роде. Прискорбно, но это невежество всячески поощряется ведущими умами церкви – людьми, в общем-то, неглупыми и более чем сведущими в законах существования Вселенной…

Однако, хватит и об этом. Они не были властны надо мною тогда, они не могут достать меня и теперь.

Покинув пределы Логрии, я много лет скитался по окрестным странам, успокаивая раненую душу. Я потерял цель; и, чтобы продолжать жить, должен был отыскать новую.

Я нашел ее. Хотя узнай об этом Артур, он восстал бы из гроба и проклял меня. Отчасти, кстати, я и надеялся на это: ради ожившего Артура Пендрагона я готов был стерпеть и его проклятье, и проклятья всех когда-либо живших на земле. Включая собственного отца, с которым никогда не встречался.

Я отыскал заброшенный замок где-то к северу от Логрии, освободил его от чересчур распоясавшихся призраков (из-за которых, собственно говоря, замок и был заброшен) и поселился там сам. Безлюдное, полное древней силы место (именно в таких часто возводили храмы, замки и цитадели, не всегда отдавая себе в этом отчет) как нельзя лучше подходило для того, чем я собирался заняться…

Замок серой громадой возвышался на фоне хмурого предрассветного неба, затянутого грозовыми облаками.

Земля содрогалась от топота множества ног.

Из-за длинного, пологого холма показалась армия, предводительствуемая человеком в серо-голубой накидке с капюшоном. На остриях пик мерцали слабые огоньки, выхватывая из ночного сумрака остекленевшие глаза солдат.

Предводитель поднял посох. Войско в тот же момент остановилось, образовав ровную линию на гребне холма.

Кристалл в навершьи посоха полыхнул, послав тонкий луч к замку.