Следующей мыслью Хьюдсона была оценка Красной Армии и Флота как армии класса, а не нации. Это бесспорно для вас, сказал Хьюдсон, и это с каждым днем укрепляется в сознании разорванного на нации пролетариата.

Англичанин! На этом слове висит проклятье многих наций, сказал Хьюдсон. Оно звучит последней бранью в устах индуса, негра, бушмена.

Англичанин! Англия шлет в колонии самых твердых и жестоких слуг английского капитала. Именем Англии прикрываются его страшные дела.

Англичанин! Это слово туманит ум многих, заливает глаза кровью и зовет к мести.

"Смотрите, как ненавидит нас с вами мир, - говорят нам банкиры и фабриканты. - Нас ненавидят за то, что Англия сильнее всех, что она обеспечивает каждому англичанину благосостояние, за то, что она дает работу вам, английским рабочим, а не немецким. Нас ненавидят как представителей единственной нации, которая сумела утвердить свое место под солнцем. Смотрите, как весь мир хочет уничтожить нас, англичан!"

Так говорили нам, матросам крейсера "Корнуэлл", в 1914 году, когда мы переменили в погребах практические снаряды на боевые. Тогда мы не знали, что мир делится не на нации, а на классы. Я был сперристом. Билли Кросс был рулевым. Это он сказал мне первый об этом. Я рассмеялся - это придумали немцы, чтобы ослабить Англию. Мы топили немецкие подводные лодки. "Там такие же рабочие, как мы, - говорил Билли. - Почему мы их убиваем, ты знаешь?"

"Корнуэлл" метался по всем океанам. Мы обстреливали где-то у Африки остров. На нем была деревня. Билли сказал: "Там такие же крестьяне, как мы".

Война все же надоела. Она закончилась. Мы думали отдохнуть. Но через месяц мы опять приняли боевые снаряды и пошли в Белое море.

"Вот Россия, - сказали нам. Берега были унылы. - Та Россия, которая изменила Англии. Она продалась немцам и бросила нас в самый тяжелый момент войны. Измену она назвала революцией. Мы пришли сюда наказать изменников, из-за которых были убиты лишние тысячи англичан".

Это было понятно. Но Билли вечером сказал:

- Бен, а зачем здесь болтаются траулеры?

- Очевидно, ловить треску, - сказал я.

- Так ведь воды русские?

- Они изменники, - сказал я.

- А мы грабители, - сказал он.

Билли повернул дело иначе.

- В России революция, - сказал он, - власть взяли рабочие и крестьяне. Они не хотят, чтобы их треску ловила английская фирма, Ведь это английская фирма, Бен?

Я задумался. Тогда Билл стал наседать:

- Что бы ты сказал, Бен, если бы французские траулеры пришли в Дорн-Кеп и стали у тебя под носом ловить треску? И если бы французский крейсер отгонял бы тебя от трески снарядами? Твои дети голодали бы, Бен?

Надо сказать, что до службы я был рыбаком.

- "Корнуэлл" здесь не затем, - сказал я, - мы помогаем свергнуть в России власть, которая заключила предательский мир.

- "Корнуэлл" здесь затем, чтобы охранять траулеры рыболовного акционерного общества Ферст, - сказал Билли. - "Корнуэлл" здесь затем, чтобы поддерживать порядок в новой английской колонии, называемой Северной Россией. Эта колония, изобилующая рыбой, нужна Ферсту. Кому же мы служим, Бен: Англии или Ферсту?

Это я увидел своими глазами. Мы были в море. Траулеры ловили треску. Нас подозвали сигналом. Капитану сообщили, что их обстреляло сторожевое судно под красным флагом. Мы дали полный ход и к вечеру увидели его на горизонте. Мы потопили его третьим снарядом. На другой день мы подходили к месту стоянки. Я был свободен от вахты. Наше отделение вызвали наверх и приказали взять винтовки. Мы сели в катер и пошли на берег. Там оказался поселок, не видный с корабля. Это был рыбачий поселок. Сети сушились. Лодки были перевернуты, и смола в пазах днища пахла точно так же, как в Дорн-Кеп.

Лейтенант сказал:

- Надо найти людей с рыбачьей шлюпки, которые доплыли до берега. Они не подчинились сигналу. Вы узнаете их по мокрому платью. Это большевики.

Большевики были те, кто заключил с немцами мир. Их называли предателями. Но Билли рассказал мне о них другое. Я хотел посмотреть, что это за люди. Многое они говорили верно, если правильно рассказывал Билли.

В одном доме мы нашли мальчика. Он был в мокром белье. Лейтенант сказал:

- Бесчеловечно наказывать детей. Оставьте его.

Лейтенант был настоящим англичанином. Англичанин не бьет беззащитных, говорили нам в школе.

Рядом мы нашли мокрого человека между пустыми бочками. Он был в матросской форме. Это был первый большевик, которого я увидел.

- Где хозяин дома? - спросил лейтенант.

Никто его не понял. Большевик стоял и плевался сквозь передние зубы, редко и спокойно. Унтер-офицер позвал меня и прошел в дом. Мы взяли там рыбака. Когда мы повели его на улицу, к нам подбежал старик и ударил унтер-офицера по лицу.

- Большевик! - сказал унтер-офицер и доложил лейтенанту.

Мы поставили большевиков к сараю. Рыбаки провожали нас глазами. Я смотрел на сети. Они были такие же, как в Дорн-Кеп.

Старик умирал тупо. Он так и не понял, что его убили. Рыбак плакал и что-то говорил. Матрос умер превосходно. Он воспользовался несколькими английскими словами, которые знал. Он поднял руку и ткнул себя в грудь.

- Матрос! - сказал он и показал на нас. - Тоже матросы. - Потом показал на рыбака. - Пролетарий! - И опять на нас. - Тоже пролетарий.

Потом повернулся к лейтенанту и сказал:

- Офицер, хозяин, убийца! - и великолепно выругался по-английски. Лейтенант скомандовал:

- К стрельбе!

Мы подняли винтовки. Матрос вскинул голову и плюнул сквозь зубы в сторону лейтенанта.

Мне показалось, что большевик был прав. Рыбак был такой же, каким был я до службы. Билли тоже был прав.

Я опустил винтовку. Лейтенант посмотрел на меня.

- Хьюдсон, не валяйте дурака, - сказал он. - Вы слышали команду?

- Да, сэр, - сказал я. - Я стрелять не буду.

- Огонь, - скомандовал он, и остальные выстрелили.

На корабль меня привели под конвоем. Я получил два года военной тюрьмы. Это была хорошая школа. Мертвый большевик привел меня в партию. Она достала мне чистые документы и послала на завод Сперри. Там делали гирокомпасы и была большая партийная работа.

Когда разгромили АРКОС, мы вышли на манифестацию протеста. Нас арестовали. Докопались до моей настоящей фамилии. Меня приговорили к пяти годам и отправили в колонии. Не буду рассказывать, как я бежал на родину. Она оказалась здесь, у вас, - родина угнетенных всего мира.

Сегодня меня узнал тот русский мальчик, который был в мокром платье. Теперь он краснофлотец. Он здесь, среди вас. Мне сказали, что он ненавидит англичан. Мне кажется, он не понимает, кого он должен ненавидеть. Я англичанин. Он обвиняет меня в том, что я расстреливал тогда матроса и рыбаков.

Его глаза ослепляет кровь. За ней он не видит, кто действительно убил его отца и расстрелял тех троих. Эта же кровь промыла мои глаза, и я стал видеть как надо. Если моя жизнь не убедила его в том, что не все англичане его враги, я прошу его об этом сказать.

- Товарищ Снигирь, имеются ли у вас вопросы к докладчику? - спросил командир, и всем показалось, что он вдруг заговорил по-русски. О нем забыли: хотя переводил он, но все смотрели на Бена, на дергающуюся его щеку и на его английские длинные зубы. Теперь все повернулись к Снигирю.

Снигирь очнулся. Кровавый туман плыл в его глазах. Через него, через тринадцатое июля, пятницу, через рухнувшую стену национальной вражды он крикнул хрипло и взволнованно:

- Нет! Не имею!

1931