Думается, отзывчивость и миролюбие русского народа были не последним доводом в пользу добровольного присоединения к России. Каждый может взять сборник архивных документов, изданный в 1992 г., т. е. в период большого шума о русской «тюрьме» народов, и увидит документы, просьбы и ходатайства о русском подданстве ненцев, алтайцев, украинцев, молдаван, курляндских и семигальских, литовских жителей, кабардинцев, осетин, лезгин, мегрельцев, кахетинцев, имеретинцев, тушин, хевсуров, пшавов. армян, грузин, бакинцев, шушинцев, карабахцев, шакинцев, шагагцев, шурагельцев, абхазов, ахтинских, алтыпаринских, докузпаринских, мескенжалинских, цебельдинских народов, казахов и каракалпакцев, туркмен, ташкентцев, киргизов байжигитовского рода и дикокаменных, и прочая, и прочая.[272] Конечно, перечислены не все, однако стоит помнить, что Россия сохранила все — и неперечисленные здесь большие, и малые народы. Сравнение с Европой — в ее пользу. Англичане, немцы, голландцы вырезали, убивали и травили целые народы — тасманийцев, гереро, коса, зулу, банту, индонезийцев. История Африки, Азии и Америки полна таких страшных страниц. Любой грамотный человек должен знать страшные избиения народов, устроенные цивилизованными англичанами на Тасмании, где они перебили всех до одного, в Индии (см. картины Верещагина), в Судане, Южной Африке, Китае, избиения немцами гереро, а французами — берберов, туарегов, арабов, итальянцами — эфиопов.

И уживчивость русских удивительна. Так, русская эмиграция в XX веке сравнительно с другими эмиграциями дала наименьшее число преступлений, оказалась самой законопослушной. Мэры Парижа, Чикаго, Питтсбурга — городов с большой русской общиной — отмечают эту законопослушную уживчивость русских людей. "Со своим уставом в чужой монастырь не ходят", — гласит русская поговорка. Г. И. Литвинова пишет: "Когда эмигранты 80-х годов создали мафиозные группы и их стали называть «русской» мафией, то Конгресс русских американцев заявил решительный протест и добился успеха: под страхом штрафных санкций мафию теперь не называют русской. Еврейской ее тоже не называют. Именуют советской".[273]

Бывает нередко, когда эту черту миролюбия, уживчивости, отзывчивости, "всемирного болельщика", по словам Ф. Достоевского, называют женской, и отсюда делают вывод о женской сути народа: "Это неверно: русский народ, особенно великорусская ветвь его, народ, создавший в суровых исторических условиях великое государство, в высшей степени мужествен; но в нем особенно примечательно сочетание мужественной природы с женственной мягкостью".[274] И в самом деле отзывчивость и уживчивость бросаются в глаза, однако для Европы символом России все же служит медведь. Представьте Святослава, Владимира Мономаха, Александра Невского, Дмитрия Донского, Ивана Грозного, Минина и Пожарского, Петра I, Румянцева, Суворова, Кутузова, Скобелева, Брусилова, Жукова и попытайтесь назвать их женственными. Названы только воины, но разве отличны от них по степени суровости и мужественной государственности Иван Ш, Александр II, Александр III, Ленин? Назовите женственными Ломоносова или Менделеева, Павлова или Королева, и вы почувствуете всю ложь определения. Нет, о женственности речь не идет, отзывчивость, сочувствие, даже мягкость, но не женственность. Царям с улыбкой правду говорить русский человек мог, но при этом милость к падшим призывал. И эта милость — жалость иногда даже излишняя, ибо и к преступникам, и к иностранцам относятся по-русски нередко чрезмерно предупредительно как к «несчастным», или как к «чужим», которых пожалеть нужно. Идет это от силы и от доброты, однако, как говорилось, находятся иные, видящие в этом слабость.

В русском языке «справедливость» означает и "жизнь по правде", и "жизнь по совести". Известно, что правда соединяет в себе оттенки истины и справедливости. В XIX веке о «правде-истине» и "правде-справедливости" писал Н. К. Михайловский. Совесть есть личное чувство ответственности за правду и справедливость. Правда отличается от истины чувством справедливости и возвышения человека, любви к нему. Можно человека считать сосудом греха, и вряд ли найдется человек без греха, — один Бог безгрешен. Даже апостолы — люди. Вспомните тройное отречение Петра от Иисуса, или неверие Фомы, или преследование христиан Савлом, вспомните слабости вселенского отца церкви Григория Богослова, и вроде бы легко сделать вывод о греховности любого человека. Однако это лишь часть правды, а значит, не вся правда, и коли так, то и большая неправда. Ведь назови человека свиньей раз, другой, третий, и он в конце концов захрюкает. Так гласит русская поговорка, и на недоверии к человеку, принижении человека к греховному существу строит свое отношение западный мир — напомню хотя бы А. Якова сегодня, отцов американской конституции и Т. Гоббса вчера. И подобное западное понимание человека логично и последовательно соединяет впечатление о человеке как греховном и злом существе, с человеческой гордыней, с антропоцентризмом. Мир человеческий, построенный на недоверии и злом человеке, как бы противостоит миру добра, истины, правды и красоты, отодвинутому в заоблачные выси. И один мир — реальный человеческий мир — построен на недоверии, и "он практичен", что постоянно подчеркивает А. Янов, но в нем нет места правде, совести, справедливости, и в нем нет источника этих святынь. В лучшем случае можно говорить о механическом, животном, рациональном, рыночном равенстве. Другой мир построен на доверии к человеку. Митрополит Вениамин (Федченков) оправдывает доверчивость местоблюстителя патриарха митрополита Сергия (Страгородского) "по простому психологическому закону, выраженному св. Григорием Богословом после его ошибки "в дружбе" Максима Циника: "Кто сам верен, тот всех доверчивее. Всякий судит о других по самому себе". А по мнению митр. Вениамина, который знал митрополита Сергия десятки лет: "Митрополит Сергий сам совершенно честный человек и добросовестный христианин".[275] Отличие русского человекоощущения от западного бросается в глаза, и доверие его к другим людям и вчера, и сегодня отмечается всеми исследователями. Вот мнение И. Солоневича: "Французский моралист Вовенар, современник Вольтера, сказал: "Тот, кто боится людей, любит законы". Русское мировоззрение отличается от всех прочих большим доверием к людям и меньшей любовью к законам. Доверие к людям сплетается из того русского оптимизма, о котором писал профессор Шубарт, по моей формулировке — из православного мироощущения. Напомню еще раз: православие отличается от остальных христианских религий, даже и догматически, тем, что оно "приемлет мир", который, хотя и "во зле лежит", но вследствие нашего греха, нашей ошибки, которую мы по мере нашей возможности, должны исправлять. Или, иначе, заботясь о "будущей жизни", мы не должны забывать и эту, ибо и эта создана Творцом. Отсюда идет доверие к человеку как к той частице бесконечной любви и бесконечного добра, которая вложена Творцом в каждую человеческую душу. Православие предполагает, что человек по природе своей добр".[276]

Эта доверчивость может казаться западному человеку «непрактичным» чувством, но он признает ее благочестивость (см. Янова), святость, а о жизненности такой установки в начале нашей работы речь уже шла. И речь в данном случае идет не только об отличии русского от западного мироощущения, но и об истинности, и о «практичности», о справедливости и точности ощущения мира. Вспомним приведенные выше примеры с апостолами и святыми. Разве апостол Петр потому известен как апостол, что отрекся от Христа трижды? Разве апостол Фома потому апостол, что не сразу поверил в Христа? Разве несдержанность с людьми сделала Григория Богослова вселенским отцом церкви? Ясно, что вовсе не потому, а вопреки этому качеству. Несмотря на свои слабости и преодолевая их, укрепляясь в вере и проповедуя учение Христа как то, во что они поверили всем существом своим, Петр и Фома стали апостолами, и они не отрекались и верили. Их же человеческие слабости лишь подчеркивают зрелую духовную мощь учителей человечества, дают масштаб восхождения от самых слабых отрекающихся и неверующих (как большинство людей тогда, да, видимо, и сегодня) до высоты, на которую большинство не способно. Так же обстоит дело и с Григорием Богословом. Не слабости, объединяющие его со многими людьми, но та сила духа, веры, размышления и слова, свойственная ему одному и не присущая большинству, — вот что делает его вселенским отцом церкви. Иными словами, доверие к человеку есть и любовное отношение к нему, но и истинно верное отношение, правда жизни, позволяющая видеть в человеке образ и подобие Божие, а следовательно, не лживое существо, не злобное и трусливое животное, но сильную в своих проявлениях и постижениях истины, добра и красоты личность. Нельзя сказать, что главным качеством многих великих русских людей было пьянство, ибо пьяниц много, а великих мало, и велики они не потому, что пили. Тем более смешно противоположное рассуждение, поскольку трезвых и глупых очень много, и от одной трезвости никто еще великим не стал. Значит, русский взгляд на человека справедлив и правдой своей, ибо он точнее говорит истину о человеке, дает ему уроки и опыт. Конечно, доверчивость может оборачиваться и слабостью. Сегодня это видно особенно ясно. Очень многие поверили демагогам и их посулам, голосовали за них, но вечно обманывать нельзя и общее отрезвление пойдет не на пользу этим обманщикам, хотя не избавит от новых.