— Не могу возразить вам, даже если бы очень хотела… Ваш исторический экскурс весьма убедителен. Хоть мы и ругаем современную медицину, причем вполне обоснованно, альтернативы ей нет. Хочешь не хочешь, а надо искать все новые антибиотики, синтезировать все более сложные в химическом отношении препараты. Знаем, что вредны, что организм привыкает и вирусы приспосабливаются, но что делать? Об отказе не может быть и речи. Стоит лишь ослабить усилия в борьбе со всевозможными недугами, и на мир обрушатся нарастающие валы опустошительных эпидемий.

— Временами мне кажется, что мы читаем мысли друг друга. — Баринович нежно сжал ее руку.

— Мне тоже, — с обезоруживающей откровенностью призналась Наташа. — Как будто знаем друг друга тысячу лет. Правда?

— А может, так оно и есть. Ведь ваша фамилия Гротто, я правильно расслышал?

— Да, а в чем дело?

— По мужу?

— Нет, девичья.

— Тогда, может статься, что мне посчастливилось знавать вашу пра… пра… прабабушку. Такое имя, как Лита Гротто, ничего вам не говорит?

— Нет, — не сразу ответила Наташа. — Впервые слышу.

— Очень жаль, Наталья Андриановна, потому что я пережил несколько незабываемых часов, прослеживая запутанные перипетии ее судьбы, подкупающе романтической и злосчастной.

— Вы меня интригуете, Гордей Леонович.

Они не заметили, как миновали площадь Маяковского и, свернув за угол, пошли по Горького к «Белорусской». Ощущение времени и пространства растворилось в наполнявшем обоих чувстве единомыслия. Безотчетно хотелось продлить его до нового перекрестка, где в безлюдье Брестских улиц перемигивались совиные глаза светофоров.

— Я работал тогда в архивах города Кельна, — понизив голос, начал рассказывать Баринович, словно прислушиваясь к шепотам ветра в усталой за лето листве. — Меня интересовала история одного алхимика, сваренного живьем по приговору магистрата. Судя по некоторым указаниям, он имел определенное отнощение к тому самому алхимику из г„тевского «Фауста», чью лабораторию в поисках эликсира долголетия посетил сей достойный муж.

— Ничего себе, — одобрила Наташа. — Завлекательное начало.

— Тем более что прямого касательства к вашей прабабушке оно не имеет,

— засмеялся Баринович. — Упоминание о ней я обнаружил совершенно случайно, когда разбирал счета, предъявленные к оплате регенсбургским палачом. Бедная женщина была сожжена по обвинению в злокозненном чародействе в 1589 году. Ее казнь обошлась магистрату в три талера и два гроша. Не знаю почему, но меня это вдруг взволновало, и я принялся за розыски. Какие тени прошли предо мною, Наталья Андриановна! Прекрасная, беззаветно любящая женщина, проданная бездушным мужем своему владетельному сеньору, изувер-инквизитор, утонченное коварство, чудовищный наглый обман… Может быть, это и хорошо, что вы ничего не знаете об этой несчастной. Что мы вообще знаем о себе, дети двадцатого века? Не дальше трех-четырех поколений. А ведь прошлое никогда не умирает совсем. Оно влачится по нашим стопам, мучая несовершенную память, увлекая на кем-то пройденные когда-то круги. Или встает на перепутье, как болотный туман… Не обращайте внимания, я и сам не знаю, что на меня вдруг нашло. К вам бедная Лита не имеет отношения.

— Как знать? — Наташа невольно вздрогнула. — Из дальних предков я знаю только капитана Андреа Гротто. Он, как тогда говорилось, «вышел» из Ливонии и поступил на царскую службу. Это было незадолго перед кончиной Петра Алексеевича.

— Андреа… А вы Андриановна?

— Натальи и Андрианы у нас в роду. От бабки мне осталась венчальная икона с этими именами… Неопалимая купина.

— А что еще вы знаете?

— Ничего.

— И нет документов, писем?

— Никаких! — мечтательно улыбнулась она. — Если что было, то сгинуло после развода… Мы разошлись с мужем, прожив вместе много лет. Я ни о чем не жалею, у меня есть сын Тема, почти совсем взрослый, и мы очень счастливы с ним вдвоем.

— А у меня целых три! И в этом мое спасение. Иначе бы я влюбился в вас и стал бы несчастнейшим из смертных.

— Это еще почему?

— Да хотя бы потому, что моя матушка не нарекла меня Андрианом. Интересно, как зовут вашего бывшего мужа?

— Анатолий.

— Уже ближе, но все-таки не в цвет.

— Значит, так тому и быть. — Наташа решительно повернула к метро. — Но прежде чем распрощаться, я бы хотела узнать…

— О Лите Гротто?

— Нет, на сей раз не угадали, Гордей Леонович. Меня беспокоит другое. Расскажите как можно подробнее о том вашем разговоре по поводу травника. — Она высвободилась и выжидательно остановилась под навесом «Белорусской»-кольцевой.

— Думаете, это что-нибудь даст? — Баринович прислонился плечом к колонне. — Впрочем, кто знает?.. Короче говоря, позвонил мне один книжный жучок на прошлой неделе.

— Точнее нельзя?

— В понедельник, если память не изменяет. Человек он тертый и в своем бизнесе ас. Не только знает наперечет все мало-мальски ценные издания, но и помнит, у кого что хранится. Словом, ведет свой учет частным библиотекам Москвы. И не только Москвы… Не успеет кто-нибудь из коллекционеров отдать душу, как он мгновенно узнает об этом по какому-то тайному телеграфу. Будь то в Ленинграде или во Львове, где уцелело несколько очень старых библиотек. Форменный стервятник. Раньше он частенько снабжал меня всякими редкостями. Теперь же, к сожалению, мне такая роскошь не по карману. Во-первых, обременен семейством, во-вторых, цены возросли настолько, что и не подступишься. Кусается, как говаривал покойный папочка.

— И все-таки он обратился к вам с предложением?

— Очевидно, по старой памяти. Да и книжка уж больно занятная. Притом с личной печатью Макропулоса, лейб-медика Рудольфа Второго, императора Священной Римской империи, австрийского эрцгерцога и чешского короля. Аккурат по моей части. Откровенно говоря, у меня слюнки потекли. Но я сразу сказал, что не потяну, и посоветовал обратиться к Георгию Мартыновичу. Как-никак такие антики попадаются не часто. Один раз в сто лет, можно сказать.

— И что он ответил?

— Сказал, что уже звонил Георгию Мартыновичу и обо всем с ним договорился, но тот, видимо, передумал и вообще куда-то запропастился.