- Я знаю кто такие содержанки или блудницы - с серьезным лицом кивнула Михаэлина.
- Ну понимаешь - содержанки... А все же, если мать не виновата... неважно... - забормотала было бабушка, но тут же оставила неудобную тему. В любом случае, Николай тайно подкинул через окно три узелка с золотом на приданное каждой из девушек.
- И таким образом зародился обычай тайного подбрасывания подарков в особый, единственный для всей планеты день.
Ехавший за ними следопыт увидел как старшая из наездниц резко вскинула голову и пристально посмотрела на свою спутницу.
- Вот именно, называем мы его Санта Клаусом, однако наш не одаривает подарками, а получает их сам. Давно ли ты знаешь, что настоящий поступает, если так можно сказать, иначе?
- М-м-м...
- Дав-но-ли!? - отчеканила Сауннел.
- Почти три месяца.
Некоторое время они ехали в молчании.
- Существует ли какой-нибудь особый повод, - наконец спросила бабушка. - Из-за которого ты заставила меня с глупым видом пересказывать апокриф, который, предположим, хорошо знаешь и сама?
- Пожалуй существует. Я имею в виду Джавира!
Сауннел резко дернула узду на себя. Удивленный конь, которому в уголки рта впились плоские, металлические пластинки, рванул голову в одну сторону, а когда это не избавило его от боли, попытался повернуть ее в другую, но тоже не получил облегчения. Конь заржал и принялся мотать головой, так что его чувствительные отростки аж захлопали в воздухе. Мгновением позже догнавший их следопыт бесцеремонно вырвал узду из руки остолбеневшей Сауннел. Ослабив ее натяжение, он мелодично свистнул, сунул руку коню под нижнюю челюсть, в дыхательное отверстие и почесывал там до тех пор пока тот не успокоился.
- Откуда знаешь о Джавире? И что знаешь?
Михаэлина едва не пожала плечами, но удержалась. Она знала очень немного, но надеясь, что бабушка проговорится, собиралась сделать вид, будто ей известно гораздо больше.
- У меня был старший брат, - буркнула она. - После моего второго Санта Клауса он исчез.
Бабушка еще долгое время сидела в седле неподвижно. Наконец она сказала:
- Дорогая, это не место для подобного типа разговоров. Однако... видя, что внучка собирается возразить, бабушка махнула рукой. - Обещаю тебе, что сегодня вечером я сама, или вместе с родичами, поговорим с тобой и все объясним... Точнее - все, что нам известно, поскольку знаем мы не очень много.
Говорила она это постепенно понижая голос, а последние два слова сорвались с ее губ так тихо, словно были последним вздохом умирающего.
Внучка несколько мгновений колебалась, однако более мучить вопросами бабушку не стала. Какое-то время они ехали шагом, потом Михаэлина кивнула следопыту, сняла лук с плеча и стала стрелять по пролетавшим у них над головами шковелям. Раз ей даже почти удалось одного из них подстрелить. В мгновение ока рассчитав нужное упреждение, она пустила стрелу, которая должна была обязательно попасть в птицу. Однако, не попала. Буквально перед острием безжалостной стрелы, шковел задрал клюв а также все тело вверх, и несколько мгновений летел возле уносящейся в небо стрелы.
- Не удается их подстрелить, - с грустью сообщила Михаэлина. - Однако, я знаю как их можно поймать. Для этого нужно выстрелить сетью.
- А для чего они тебе?
- Ни для чего. Попросту, хочется им доказать, что они не такие уж хитрые, - рассмеялась девочка.
- Я не думаю, что они хитрые. Они просто приспособлены для того, что делают лучше всего: ловля мрошек, оч и серебрянок. Кроме того, возможно, их стоит пожалеть, поскольку они не могут даже приземлиться на землю. А если это случится, то не смогут взлететь.
- Мне их не жаль, - неожиданно, совсем иным тоном сказала Михаэлина.
Бабушка хотела поинтересоваться почему девочке не жаль птиц, однако не стала этого делать, поскольку побоялась услышать один из возможных ответов, вполне реальных, учитывая их недавний разговор.
До замка они ехали в молчании. Разговаривали только ехавшие сзади слуги. Стремянные догнали их и уже ощипывали убитых птиц. Михаэлина подумала, что может быть это и неплохо - одна пара рук управляет лошадью, другая занимается какой-нибудь полезной работой.
*
Все предвещало хлопотный вечер. Со времени возвращения с охоты, все мимоходом встреченные взрослые поглядывали на нее с интересом, без неприязни, хотя, вполне возможно, одна или две из этих особ и имели к ней какие-то претензии. Мама не появилась и ее комната была пуста. Отец, спрошенный о том, разговаривала ли с ним бабушка о вечере, погладил ее по голове, а потом неожиданно прижал к себе, и долгое время держал, крепко обхватив длинными руками. Его дочь могла бы даже подумать, что он слишком часто теперь моргает, однако это ей наверняка показалось, поскольку до сих пор отец слыл в семье и замке как твердый, бесчувственный, выдержанный человек.
Михаэлина набросилась на Древ и стала в тысячный раз выпытывать о Санта Клаусе, однако девушка, хоть и прекрасно для местных условий образованная, услышав о чем ей надлежит рассказать, в очередной раз впала в ступор. Похоже, не хотела поведать что именно в подарок готовили ни она сама, ни ее два брата, ни даже, например, уже давно умершая ее бабушка.
Дары, дары, подарки... Подношения, приношения, гостинцы...
Жертвы...
До ужина оставалось еще два часа, когда в ее дверь неожиданно кто-то постучал. Михаэлина подняла голову и немного подумав, позволила войти. Вошла ее мать. Она в первый раз так отчетливо, чтобы не сказать демонстративно, постучала в дверь несовершеннолетней дочки и ждала позволения пересечь порог. Перешагнув через него, Лауре тотчас остановилась и впилась взглядом в девочку. Вокруг глаз у матери были черные круги, и в них читалась усталость, а также некоторая отстраненность.
- Маитса... доченька... - подошла к ней и также как отец, прижала девочку к себе.
Неожиданно Михаэлине пришло в голову, что на самом деле родные не прижимают ее к себе, а сами прижимаются к ней. Она попыталась осторожно освободиться, однако мать держала крепко и это словно бы послужило подтверждением ее догадке: мать прижимала к себе ее худенькое тело, словно хотела взять от него силу, а может и решительность.