Проработав час, я все еще не мог сделать руками полный круг, но мог поднять их над головой и не кричать от боли.

Джоанна убрала и вымыла квартиру, и после десяти часов, когда я сделал передышку, она спросила:

– Ты собираешься продолжать эти изящные па, пока не уедешь в Аскот?

– Да.

– Хорошо. У меня есть предложение: почему бы вместо упражнений нам не покататься на катке?

– Опять лед. – Я вздрогнул.

– А я думала, что ты сразу же вскакиваешь после падения, разве нет?

Она права, подумал я.

– Твой гений расцветает, дорогая Джоанна, – воскликнул я.

– Хотя… может быть… Я все же думаю, что тебе лучше было бы оставаться в постели.

Когда Джоанна была готова, мы пошли на квартиру родителей, где я взял из гардероба отца рубашку, галстук и коньки, единственное его увлечение помимо музыки. Потом мы зашли в банк: ночное путешествие на такси почти полностью опустошило ее карман, и мне самому нужны были деньги, я хотел вернуть ей долг. А напоследок мы купили в магазине пару коричневых кожаных перчаток на шелковой подкладке, и я сразу же их надел. И наконец мы добрались до катка в Куинсуэй, где мы оба состояли членами клуба с тех пор, когда только учились стоять на коньках.

Джоанна была права: окаменевшие мускулы расправились, и я мог двигать относительно легко и головой, и руками. Сама Джоанна скользила по льду с раскрасневшимися щеками и ослепительно сияющими глазами. Она выглядела совсем юной и полной жизни.

Время бала для Золушки истекло, и в двенадцать часов мы ушли с катка.

– Все в порядке? – улыбаясь, спросила она.

– Потрясающе! – воскликнул я, любуясь умным, интеллигентным лицом, смотревшим на меня.

Она не поняла, относились ли мои слова к ней или к катанию, хотя я имел в виду и то и другое.

– Я хотела сказать… по-прежнему больно или прошло?

– Прошло.

– Лгунишка, но все же ты не такой серый, как был. Она уже сказала, что не поедет в Аскот, но будет смотреть скачки по телевидению.

– Уверена, что ты выиграешь.

– Можно мне потом вернуться к тебе? – спросил я.

– Почему же нет, конечно… да, да. – Джоанна будто даже удивилась моему вопросу.

– Прекрасно. Тогда до свидания.

– Удачи тебе, Роб, – очень серьезно сказала она.

Водитель третьего проезжавшего мимо такси согласился отвезти меня в Аскот. Он очень умело и быстро вел машину, и мне удалось сохранить тепло и эластичность рук, делая небольшие упражнения, будто я играл на воображаемом пианино. Если бы водитель увидел меня в зеркале, он бы подумал, что я страдаю неприятной формой болезни «пляска Святого Витта».

Когда я расплачивался с ним в воротах, водитель решил, что, поскольку машина его собственная, он, пожалуй, останется посмотреть скачки, и я договорился, что он отвезет меня назад в Лондон в конце дня.

– На кого бы поставить? – бормотал он, рассчитываясь со мной.

– Как насчет Темплейта?

– Нет, – он поджал губы, – нет, только не этот Финн. Говорят, он конченый.

– А вы не верьте всему, что слышите, – сказал я, улыбаясь. – До вечера.

– Идет.

Я пошел в весовую. Стрелки часов на башне показывали пять минут второго. Главный конюх Джеймса, Сид, стоял в дверях и, увидев меня, поздоровался и обрадовался:

– Вы уже здесь.

– Да. А почему бы нет? – удивился я.

– Хозяин поставил меня тут дожидаться вас. Побегу скорей сказать ему, что вы уже приехали. Он был на ленче… а там ходили разговоры, что вы вообще не придете, понимаете? – Он бегом отправился искать Джеймса.

Я прошел через весовую в раздевалку.

– Привет, – удивился мой гардеробщик, – я думал, вы уже покончили со скачками.

– Вы все-таки пришли! – воскликнул Питер Клуни.

– Какого черта, где вы болтались? – приветствовал меня Тик-Ток.

– А почему вы все думали, что я не приеду?

– Не знаю. Все время какие-то слухи, разговоры. Каждый считал, что вы так испугались в четверг, что вообще решили бросить скачки.

– Очень интересно, – мрачно заметил я.

– Не обращайте внимания, – сказал Тик-Ток. – Вы здесь, а на остальное наплевать. Я звонил в вашу берлогу, но хозяйка ответила, что вы не ночевали. – Я хотел спросить, могу ли я сегодня взять машину, потому что вас, наверно, отвезет Эксминстер. – И он весело добавил: – Я познакомился со сногсшибательной девчонкой. Она сейчас здесь и потом поедет со мной.

– Машина? – вспомнил я. – Да, конечно. После последнего заезда мы встретимся тут возле весовой, и я расскажу вам, где она.

– Превосходно, – согласился он. – У вас все хорошо?

– Да, разумеется.

– Мои ястребиные глаза подметили, что у вас вид ночного афериста. Но это все ерунда. Удачи вам с Темплейтом и все такое.

В раздевалку вошел служащий и вызвал меня. У дверей весовой стоял Джеймс.

– Где вы были? – спросил он.

– В Лондоне, – сказал я. – А как возникли слухи, что я бросил скачки?

– Бог знает, – пожал он плечами. – Я был уверен, что вы не исчезнете, не дав мне знать заранее, но…

– Не исчезну, – подтвердил я. Хотя мелькнула мысль, что я мог бы все еще висеть в заброшенной сбруйной, борясь за жизнь.

Джеймс сменил тему и стал говорить о скачке:

– Кое-где почва подмерзла, но это дает нам преимущество.

Я сразу же заметил, что он взволнован. Какая-то несвойственная ему застенчивость в глазах, и нижние зубы поблескивали в почти постоянной полуулыбке. Ожидание победы – вот что это такое, подумал я. И если бы я не провел такую отвратительную ночь и утро, я испытывал бы то же самое. Но у меня предстоящий заезд не вызывал радости. По прошлому опыту я знал: если работаешь с лошадью, имея какую-то травму, от скачек она быстрее не заживает. Но я не уступил бы своего места на Темплейте ни за какие блага, какие только мог вообразить.

Я вернулся в раздевалку и сел на скамейку, где лежала вся моя экипировка. Мне было очень тревожно. Джеймс и лорд Тирролд имели право надеяться, что их жокей в лучшей форме, и, узнай, что это не так, вряд ли бы они обрадовались. Но с другой стороны, рассуждал я, глядя на руки в перчатках, если бы каждый жокей, получив травму, сообщал, о ней владельцу, он больше времени проводил бы, наблюдая, как на его лошади выигрывают другие. Не первый раз я обманывал владельца и тренера, скрывая свое состояние, и все равно выигрывал. Я твердо надеялся, что и сегодняшняя скачка будет не последней.

Потом я принялся обдумывать предстоящий заезд. Многое зависит от того, как будут развиваться события, но в основном я был намерен держаться с краю скаковой дорожки, идти близко к лидеру, на четвертом месте, весь маршрут и вырваться вперед на последних шестистах метрах. Есть новая ирландская кобыла, Эмеральда, с блестящей репутацией, она побеждала во многих скачках, и у ее сегодняшнего жокея волевой характер и умная тактика, он идет почти всегда первым, оставляя перед последним поворотом всех позади не меньше чем на десять корпусов. Я решил, что Темплейт будет держаться близко к ней, не обязательно оставаясь на четвертом месте. Каким бы сильным он ни был, не стоит перегружать его на последней прямой.

Обычно жокеи не оставались в раздевалке, пока продолжались скачки, и я заметил, что гардеробщики с удивлением смотрят, почему я не иду наверх. Я встал, взял камзол с цветами лорда Тирролда, бриджи и пошел переодеваться в душевую. Пусть гардеробщики думают, что им нравится, но я не хотел, чтоб они видели, как я переодеваюсь. Во-первых, мне придется делать это медленнее, чем обычно, и, во-вторых, мне вовсе не улыбалось демонстрировать им бинты на спине и на руках. Я спустил рукава зелено-черного камзола, так что они закрыли бинты на запястьях.

Когда я, переодевшись, подошел к своей вешалке и взял седло, как раз закончился первый заезд, и жокеи устремились в раздевалку.

– Вы будете в перчатках? – спросил Майк, заметив мои руки.

– Да, – равнодушно подтвердил я. – День холодный.