Нам удалось пройти первый круг по намеченному плану. Четвертое препятствие Темплейт взял так великолепно, что, приземлившись, я чуть не подергал хвосты идущей впереди пары лошадей. Мне приходилось удерживать его, чтоб не вырваться вперед слишком рано и в то же время не дать Эмеральде проскользнуть в промежуток, который был между мной и этими двумя лидерами.

Время от времени я замечал мрачное выражение на лице жокея Эмеральды, он прекрасно понимал, что я делаю с ним, и, если бы нам не удалось занять задуманную позицию с самого старта, то же самое он бы сделал со мной. По-видимому, надо поблагодарить Кемп-Лоура, что жокей Эмеральды не вступил в борьбу со мной еще на старте, мелькнула мысль. Благодаря репутации, которую создал мне Кемп-Лоур, ирландец недооценил меня. – Ну что ж, тем лучше.

Следующие полмили две лидирующие лошади продолжали идти впереди, но жокей одной из них уже использовал хлыст перед третьим от конца препятствием, и второй постоянно поощрял своего скакуна. Они обе фактически уже выбыли из игры, и перед последним препятствием расстояние между ними и краем скаковой дорожки стало шире. Ирландцу следовало бы придерживаться своей обычной тактики, но он избрал именно этот момент, чтобы вырваться вперед. Не самый подходящий для подобного рывка. Я увидел его маневр сбоку, и мы прибавили скорости, но он пошел кругом на внешнюю сторону от двух лидирующих лошадей, которые сами широко разошлись друг от друга, и на этом он потерял несколько корпусов.

Перед выходом на последнюю прямую с двумя оставшимися препятствиями лидировала Эмеральда, затем две усталые лошади и на четвертом месте я.

Между двумя лидерами и краем скаковой дорожки было три фута, я сжал бока Темплейту, он навострил уши, напряг колоссальные мускулы и устремился в узкое пространство. Он взял предпоследнее препятствие на полкорпуса позади и приземлился на корпус впереди усталой лошади. Он прыгнул так близко к ней, что я услышал удивленный вскрик жокея, когда мы пролетали мимо.

Одно из громадных преимуществ Темплейта заключалось в том, что он, приземлившись после прыжка, моментально набирал скорость. Не теряя своего широкого шага, он словно летел к следующему препятствию, все еще прижимаясь к краю дорожки отставая от Эмеральды только на корпус. Я бросил его вперед, чтобы помешать кобыле занять место перед нами у последнего препятствия. Ей всего-то нужно было идти на два корпуса впереди, чтобы безопасно совершить прыжок, но я не намерен был уступать.

Работа с Темплейтом давала огромное наслаждение из-за гигантской силы, исходившей от него. На его спине не нужно вытворять какие-то фокусы, переползать с места на место, ложиться на круп, вставать в стременах, надеяться на ошибки других и до финиша растерять силы свои и лошади. Темплейт обладал такими резервами, что его жокей мог провести скачку как задумал, и ничего нет более волнующего, чем такое ощущение.

Подходя к последнему препятствию, я считал, что Темплейт побьет Эмеральду, если возьмет его в своем обычном стиле. Она шла на корпус впереди и не показывала признаков усталости, но я все еще сдерживал Темплейта. В десяти ярдах от препятствия я позволил ему идти как он хотел. Я толкнул его в бок и сжал коленями, он взлетел над бревнами, точно ангел, – чистый, плавный, идеальный прыжок, какой только можно вообразить.

Он приземлился почти на полкорпуса впереди кобылы, но и она не собиралась легко сдаваться. Я поощрял Темплейта, мы боролись за мою жизнь, и он распростерся над землей в своем удивительно широком, летящем шаге. Он поравнялся с Эмеральдой на половине оставшегося расстояния и помчался вперед. Она шла опасно близко, но Темплейт и не думал уступать. На невероятной скорости он оставил ее позади и победил, обойдя ее на два корпуса.

Бывают моменты, когда слова бессильны, ими ничего нельзя выразить. Я снова и снова трепал Темплейта по потной шее. Я готов был расцеловать его, мне хотелось что-нибудь дать ему. Как можно выразить благодарность лошади? Как вознаградить ее в понятиях, доступных ей, за то, что она дала мне такую победу?

Разумеется, два высоких человека были довольны. Они стояли рядом, ожидая нас, с тем же самым взволнованным выражением на лицах. Я улыбнулся, высвободил ноги из стремян и соскользнул на землю. Вот и закончилось незабываемое переживание.

– Роб! – воскликнул Джеймс, кивая своей большой головой. – Роб! – Он гладил Темплейта, от которого шел пар, и смотрел на мою борьбу с пряжкой подпруги, пальцы у меня тряслись от слабости и возбуждения.

– Я знал, что он сделает это, – сказал лорд Тирролд. – Какая лошадь! Какая скачка!

Наконец я справился с пряжкой и взял седло под мышку, тут подошел служитель и попросил лорда Тирролда не уходить, потому что через несколько минут ему вручат Кубок. И, обращаясь ко мне, он добавил:

– Подойдите сюда сразу после взвешивания. Для жокея-победителя тоже есть награда.

Я кивнул и пошел в весовую. Только сейчас, когда скачка завершилась и напряжение спало, я почувствовал, как мне плохо. Спина, плечи, руки и пальцы, каждый мускул налились свинцом. У меня было ощущение страшной тяжести, каждое движение я воспринимал как удар ножом, все тело горело, будто к нему прикладывали раскаленный утюг. Ужасная слабость и усталость навалились на меня, и запястья так болели, что мне с трудом удавалось скрывать свое состояние. Быстрый взгляд на руки подтвердил, что повязки пропитались кровью. Кровь была и на перчатках, и на манжетах камзола, хорошо, что они были черные, по крайней мере пятен не видно.

Широко улыбаясь, Майк взял у меня седло, расстегнул шлем и снял с головы.

– Они хотели выбросить вас за борт, вы знали? – спросил он.

Я кивнул. Он достал расческу:

– Надо немножко пригладить волосы. Вам уже пора идти.

Я послушно взял расческу, причесался и пошел наверх.

Лошади были выстроены в ряд возле стола, на котором стоял Кубок и другие награды. Здесь же толпились управляющие и распорядители.

И конечно, Кемп-Лоур.

К счастью, я увидел его раньше, чем он меня. Я почувствовал, как при виде его вся кожа натянулась, и кровь бросилась в лицо. Он обязательно бы понял, в чем дело, если бы заметил.

Джеймс тронул меня за локоть, он проследил за моим взглядом.

– Почему у вас такой мрачный вид? Он даже не пытался дать Темплейту допинг.

– Да, – согласился я. – Наверно, у него не хватило времени.

– Он отказался от своей идеи, – почти прошептал Джеймс. – Он, должно быть, понял, что у него нет шанса убедить кого-нибудь, будто вы потеряли нерв. Во всяком случае, того, кто видел, как вы работали в четверг.

Именно дерзость, с какой я работал в четверг, взбесила Кемп-Лоура и подтолкнула его отправить телеграмму, полученную мной в пятницу. Это я прекрасно понимал.

– Вы говорили кому-нибудь про сахар? – спросил я Джеймса.

– Нет, вы же попросили меня не говорить. Но думаю, что-то надо делать. Клевета или не клевета, доказано или нет…

– Можно подождать, – перебил я его, – до следующего воскресенья? Неделю? И потом вы можете говорить все, что хотите.

– Хорошо, – медленно проговорил он. – Ноя все же думаю…

Он замолчал, потому что к столу с Кубком и наградами подошла хорошенькая герцогиня. Сказав несколько тщательно подобранных слов, с искренней, дружеской улыбкой она вручила Зимний кубок лорду Тирролду, серебряный поднос Джеймсу и портсигар мне. Фотограф, нанятый распорядителями, сделал снимок, как мы все трое стоим и восхищаемся нашими призами, потом, конечно, мы их вернули служителю, чтобы он отдал выгравировать на призах имя Темплейта, а также наши.

Я услышал голос Кемп-Лоура, когда передавал служителю портсигар, и у меня было время подготовить мягкую, бессмысленную улыбку. И все равно я боялся, что, взглянув на него, не смогу скрыть свои чувства.

Я медленно повернулся на каблуках и встретился с ним глазами; пронзительно-голубые и очень холодные, они не дрогнули, когда я смотрел в них. Радуясь, что первое трудное препятствие преодолено, я немного расслабился. Он пытался прочесть по моему лицу, знаю ли я, кто похитил меня вчера вечером, и ничего не понял.