+Ариман…+

Он услышал скрежет доспехов, когда воин Рубрики медленно сделал шаг.

+Стой+, — приказал колдун.

+Ариман…+

По спине пробежался холодок.

+Стой!+

Гелио Исидора сковало льдом. Ариман ощутил, как борется дух внутри его доспехов и как по связи между ними прокатилась волна неконтролируемой паники.

+…А… ри… ман+, — продребезжал голос, и рубрикант, вздрогнув, замер.

Ариман влил волю в приказ остановиться, умолкнуть, вновь смотреть, но не видеть.

+Они… — то был натужный выдох психического смысла; Ариман почувствовал, как из Гелио Исидора изливаются отчаяние и смятение. — Они… голоса… зовут… меня…+

Рубрикант снова застыл. Ариман медленно вздохнул, и из его рта вырвался морозный пар.

+Мне жаль, брат+.

Он прислушался, но единственным звуком было слабое гудение доспехов и корабля. Кроме… кроме того, что на краю восприятия появился еще один — бормотание, похожее на донесенный ветром крик.

Голоса.

Голоса, которые он узнал, из времен теперь уже настолько давних, что они казались почти нереальными.

— Мы идем, братья, — сказал он мертвецам. — Мы идем.

— Я не хочу возвращаться.

Ктесий почувствовал, как сглотнул после последнего слова. Атенеум глядел в пустоту над правым плечом призывающего демонов. Его губы шевелились, но с них не слетало ни звука.

Ктесий кивнул, будто фигура в клети ответила. Он сидел на полу, прислонившись спиной к двери, его доспехи находились в цикле низкого расхода энергии.

— Я думал, мне будет все равно. — Он хмыкнул. — А почему нет? Я ведь родился не на Просперо. Время, что я там провел, именно этим и было — проведенным временем. Не так, как у тебя. — Он замолчал, а затем кивнул. — Прости, я хотел сказать, не так, как у Санахта. Он родился там и научился тому, как взирать на вселенную с вершин его пирамид. Просперо дал ему имя, кровь и легион. Для Санахта он что-то значил. То же, что и для Аримана, и Гауматы, и всех остальных.

Ктесий покачал головой и позволил ей откинуться на воротник доспехов.

— Возможно, если бы я разделял то общее начало, то мог бы стать другим. Возможно, я мог бы стать одним из них, вхожим в высшие круги легиона во времена Великого крестового похода, одним из избранных, почитаемых не только за силу, но и за мудрость. — Он засмеялся, издав сухой звук, который перерос в кашель. — А может, и нет.

Он выдохнул и почувствовал, как невольно задрожали его веки.

— Я не хочу возвращаться. Я не хочу этого. — Ктесий покачал головой. — Но разве есть у меня выбор? — Он задумчиво кивнул. — Да-да, все верно. У меня тот же выбор, что и всегда. Его нет. Нет. И не только у меня. Покажи мне живую душу, верящую, будто у нее есть хоть какой-то выбор, и я покажу тебе величайшего глупца во вселенной.

Большие сферические клети зазвенели на самой границе слуха. Волны варпа становились дикими и мощными. По крайней мере, обереги и оковы, наложенные на зал, еще сдерживали самое худшее. По крайней мере, здесь не было голосов.

— Ариман так уверен, — спустя некоторое время продолжил призывавающий. — Он видит спасение. Для него оно уже реально. Нам лишь нужно сотворить его, превратить из замысла в реальность.

Он зажмурился, когда в висках запульсировала тупая боль. Приложенные им усилия во время последних приготовлений все еще взимали свою плату. Это была одна из причин, по которой, как убеждал себя Ктесий, он пришел в Зал Клетей — по правде говоря, в единственное место на всем корабле, где он хотел находиться, хотя и сам не знал почему.

Он снова покачал головой и достал из мешочка на поясе камушек. Тот был маленьким, серым и совершенно невзрачным, за исключением того, что был родом с острова гор в мире океанов и льда. По нему извивалась резная змея, сжимающая в челюстях руну. Она не всегда принадлежала Ктесию, но пробыла у него дольше, чем у первого владельца. Куда дольше. Он начал катать камушек между пальцами, не глядя на него, не глядя ни на что.

— Все хуже, чем прежде, — сказал Ктесий. — Хуже, чем когда мы готовились наложить заклятие Рубрики в первый раз. Он более уверен, чем тогда. Подобная вера похожа на огонь, что способен превратить все в пепел. Другие… Иногда мне хотелось бы видеть действительность так же, ведь вера куда более удобна, чем сомнение. А Ариман так уверен… Не только в том, что ему по силам это сделать, но и в том, что он увидел все вероятности и устранил все изъяны. Думаю, за это мы должны поблагодарить тебя. Понимание, которое требовалось ему, чтобы разобраться в искусстве и познаниях Магнуса… Полагаю, определенная уверенность все же оправданна.

Он хмыкнул, но звук был тихим и безрадостным. Камушек неспешно пощелкивал между пальцами.

— Должно быть, Санахт верил ему. Хотя он встал на сторону Амона, в нем по-прежнему оставались семена веры в Аримана. Иначе почему тогда он сделал то, что сделал?

Атенеум чуть повернул голову, и его незрячие глаза уставились на Ктесия. На мгновение беззвучное бормотание прекратилось.

— Я завидую ему. Он верил. Я же просто подчиняюсь.

Старик потер переносицу.

— Знаешь, а меня никогда не волновало, что Волки пришли за нами. О, меня волновало то, что они сожгли место, давшее мне знания и способное дать еще больше. Но я никогда не считал случившееся несправедливым. Это было совершенно оправданно.

Он рассмеялся.

— Меня даже не заботила глупость их шаманских путей. Мы были и остаемся колдунами, и мы живем ради силы и того, чтобы сделаться еще более могущественными. Мы были такими тогда, остаемся такими и сейчас. Большинству просто нравится думать, будто у нас есть лучшие причины для того, что мы совершили.

Камушек все еще был у него в руке. Он подбросил его и поймал между указательным и большим пальцами.

— Я отнял его у одного из тех, кто пришел сжечь мою пирамиду. Это почти все, что от него осталось, когда я закончил. Тогда я думал только о том, что в случившемся была вина Магнуса, его и остального Сехмета. Они допустили, чтобы это случилось, Волки были лишь ответной реакцией. Помню, я думал, что на их месте не был бы так слеп. Я бы сделал все, что диктовала необходимость, а не идеалы. Я думал об этом, разрывая Волков на куски. У последнего была секира с крюком и волосы, стучавшие о доспехи вплетенными камнями. Я забрал лишь этот один. С тех пор я его не терял. Но никогда и не пытался сохранить. Почему-то он до сих пор здесь, со мной. — Между его пальцами и камушком щелкнул слабый разряд психической энергии. — Думаю, таков порядок вещей. Кое-что остается, несмотря на все ожидания.

Он замолчал, а Атенеум продолжал бормотать, не отвечая.

Сильван выдернул корабль из шторма в равной мере благодаря как инстинкту, так и осознанию, что они достигли конца. Корпус заискрился, когда свернулись поля Геллера. Он вышел в пустоту, окаймленный молниями, звезды позади скрылись за клубами газа и пыли, двигавшимися быстрее, чем что-либо в космосе. Звезда в сердце системы представлялась тошнотворной желтой точкой. Навигатор обмяк внутри своего навигационного купола, его глаза оставались открытыми, но не были сфокусированы.

«Шторм следовал за нами», — подумал он. Вихрящиеся облака энергии катились прямо под поверхностью вакуума, заполняя взор его третьего ока. Или, возможно, шторм всегда был там, и он только сейчас… только сейчас заметил.

Череп заполнила сжатая в шар масса усталости и боли. Нужно найти инжекторы с наркотиками, пока не стало хуже. Сладкая пустая бессознательность — он заслужил это. Выполнил свою задачу. Другим кораблям потребуется время, чтобы догнать их, а затем у них уйдут дни на пересечение залива между местом, где они вышли из варпа, и планетой. За это время столь много еще могло случиться, но в том, что происходило сейчас, он больше не принимал участия.

Дрожащими пальцами он нашел переключатель комма и открыл вокс-канал.

— Говорит Сильван, — он помолчал и слизнул с губ горькую слюну. — Мы на месте.