Удовлетворившись этим, мы отползли по кроватям в отведенную нам комнату — и сразу вырубились.

Отец разбудил нас около восьми утра. Как выяснилось, он уже сгонял на станцию метро «Бейкер-стрит» и купил мне и Ваньке по единому на три дня.

— Не стал брать на неделю и даже на пять дней, потому что знаю вашу способность все терять, особенно Иван Леонидович этим отличается, — сказал он. — И запомните, ваши карточки действительны в пределах центрального округа. Если вы будете в омнибусе, то ничего страшного — кондуктор подскажет вам, что дальше такой-то остановки вам ехать нельзя. А вот если вы в метро захотите выйти на станции, которая за пределами центрального округа — автомат вас просто не выпустит. Здесь, в отличие от Москвы, где вы катались в метро по магнитным карточкам, карточки надо совать в турникет и на выходе. И еще. Видите, на карточках обозначено, что они выданы в семь двадцать шесть утра. Ровно через трое суток, в семь двадцать шесть утра, они отключатся, и, если в этот момент вы будете в метро, вам придется доплачивать… Ладно, пойдемте завтракать, за едой получите остальные наставления.

Мы очень славно позавтракали — яйцами, ветчиной, колбасками и булочками с клубничным джемом. Дома я всегда завершаю завтрак куском хлеба с клубничным вареньем мамкиного изготовления. Вот и здесь я попросил взять банку клубничного джема — и чтобы на дом было похоже, и чтобы сравнить. Чтобы знать, какой клубничный джем едят в Англии, понимаешь? А еще родители набрали нам винограда, персиков, груш и всяких соков — того, что у себя дома мы не очень часто видим.

Отец, попивая кофе, сидел и считал:

— Билет в зоопарк стоит три фунта, я выяснил. Ну, перекусить, еще куда-нибудь зайти… Впрочем, эти деньги я выдам Сьюзен. А вам я даю по десять фунтов на брата — и не чтобы вы их сразу потратили, а чтобы у вас что-то было в карманах. Десять фунтов — деньги очень солидные, тем более по российским меркам.

Родители были при деньгах, потому что еще вчера получили и компенсацию всех расходов, и часть того, что англичане должны были выплатить им за работу.

— Скорей всего, пообедаем мы все вместе, — продолжал отец. — Это мы договоримся, и Сьюзен привезет вас, куда надо.

— И вообще, — добавила мама, — продукты в доме имеются, поэтому, если захотите что-то перехватить перед зоопарком, проблем не будет… — она взглянула на часы. — Двадцать пять девятого. Нам надо спускаться. Машина вот-вот будет у подъезда. А может, и уже ждет.

— Спускаемся, — кивнул отец.

Родители заспешили, мы проводили их и остались вдвоем.

Ванька подошел к открытому окну — к тому, которое не на Крауфорд-стрит смотрело, а с противоположной стороны было, и из него открывался вид на крыши домов, и дальше, в ту сторону, где находился дом 221-бис по Бейкер-стрит. Хотя, как я говорил, сам дом Шерлока Холмса от нас разглядеть почти невозможно.

Да, кстати. «Крауфорд» означает «Вороний Брод». То есть получается, что мы живем на улице Вороньего Брода. Интересно, откуда взялось такое название? Мне воображается, что, наверно, когда-то давным-давно через эту улицу протекала речушка, совсем мелкая и узкая, про которую говорили, что ее и ворона вброд перейдет. Как по-твоему?

А «Бейкер-стрит», к слову добавлю, означает «Улица Булочников». Вообще, переводить названия улиц оказалось жутко увлекательным занятием. То, что Шерлок Холмс жил на Улице Булочников — в этом что-то есть, да? И вообще, когда вот так переводишь названия улиц, карта Лондона начинает выглядеть совсем по-другому, Лондон предстает просто сказочным городом, потому что за каждым названием открывается просто фантастический смысл.

Наверно, и все города так. Я вот сейчас сообразил, почему в «Трех мушкетерах» Париж выглядит таким волшебным городом: потому что почти все названия улиц переведены (в нашем издании, во всяком случае). А в тех книгах, где названия улиц даны как есть, Париж выглядит суше и скучнее. Разве не так?

Да и наш городок взять. Мы просто привыкли к названиям наших улиц, а ведь какие они замечательные! Свято-Никольская — главная (долгое время была улицей Ленина), Дегтярная, улица Верхнего Волока, улица Нижнего Волока, Насыпная, Спасо-Преображенская, и даже Получервленая. Не говорю уж про улицу Монастырской Рати и улицу Долгого Сыска. И как странно думать сейчас, что одно время они были Индустриальной, Колхозной, Двадцатипятилетия Октября и так далее.

То же и в Москве. У нас-то названия московских улиц на слуху не пообтерлись, поэтому почти каждое название звучит песней. Не знаю, как для самих москвичей.

Впрочем, отец, который родился и вырос в Москве, с огромным удовольствием произносит, когда рассказывает о своем детстве: Крутицкий Вал, Земляной Вал, Маросейка, Таможенный Мост, Солянка, Подкопай… Но, возможно, это оттого, что, в самой глубине души, он все-таки немного тоскует по родному городу, хотя давным-давно уже стал жителем озерного края, через который проходит система Волго-Балта, и другой жизни себе не представляет.

Но вернемся к тому моменту, когда Ванька подошел к окну.

— Ух ты! — вдохнул он полной грудью. — Обалдеть! Весна в разгаре! Даже странно представить, что у нас еще снег лежит! И, возможно, лед не до конца сошел!

Действительно, там, у нас, в глубине континента, конец марта — это то время, когда весна еле-еле и робко-робко начинает вступать в права, а здесь, в «туманном Лондоне», все зеленеет, и вишни вовсю цветут, и этот запах свежей зелени, клейкой зеленой листвы растекается над городом, доносится из всех парков, которых здесь множество, пробивается сквозь сырость… Это так здорово, что можно подолгу стоять у окна и просто следить за жизнью города.

— Такой воздух, как будто арбузом пахнет, — сказал мой братец. — Это, наверно, с Темзы.

И я мог только согласиться с ним.

— И эти красные омнибусы… — продолжал Ванька. — Мы ведь обязательно на одном из них прокатимся, да? Только непременно на втором этаже!.. Как ты думаешь, во сколько может открываться дом Шерлока Холмса?

— Думаю, с десяти — точно. А может, и с девяти. Если мы пойдем неспешным шагом, то дойдем около половины десятого. Или он будет уже открыт, или мы еще немного погуляем…

— Так и сделаем! — живо отозвался Ванька. — Вперед!

И тут раздался осторожный стук в дверь квартиры.

— Кто там? — крикнул я машинально по-русски.

За дверью кто-то забормотал по-английски. Голос был мужской, довольно неразборчивый.

Я подошел к двери, открыл ее.

Мы увидели невысокого мужчину в строгом костюме, в мягкой шляпе. Приподняв шляпу в знак приветствия, он продолжил свои объяснения.

Из этих объяснений я уловил только, что он довольно много упоминает про какую-то «кошку».

— Кам ин, плииз, — сказал я. («Входите, пожалуйста».) — Ю… Хэв ю лост ёр кэт? — «Вы потеряли свою кошку?» — Эту фразу я родил почти без запинки, и остался очень собой доволен.

— Он чего, кошку ищет? — громким шепотом осведомился мой братец.

Я кивнул:

— Наверно, кто-то из жильцов. Видно, его кошка удрала на крышу, и он хочет достать ее через наше окно.

— Ааа, ну, конечно!.. — и Ванька сделал приглашающий жест рукой к тому окну, которое смотрело на крыши. — Только мы ведь никакой кошки не видели. Впрочем, он, наверно, засек, где она прячется. Кам ин, йес.

Мужчина прошел к окну, медленно, несколько недоуменно озираясь при этом по сторонам. Поглядел в окно, потом повернулся к окну спиной и обозрел нашу квартирку. Потом он опять заговорил, взволнованно и взахлеб.

— Чего он талдычит? — таким же громким шепотом, как прежде, вопросил Ванька.

Я пожал плечами.

— Не пойму, — и обратился к мужчине: — Ар ю гоуин ту сиик ёр кэт? — «Вы собираетесь искать свою кошку?»

Мужчина глядел на нас, наморщив лоб.

— Полиш? — спросил он наконец.

— Какой «полиш»? — не понял мой братец. — «Полированные» мы, что ли? В смысле, воспитанные?

— Нет, — ответил я. — Он спрашивает, не поляки ли мы… Нот полиш, рашенз, — уведомил я мужчину. — «Мы не поляки, мы русские».