— Это вам с Таней на квартиру. Я берегла. Кто ей поможет в эфтом деле, кроме меня. Кооператив построите. Я скоро уйду, комната освободится, эфти поживут хоть не на кухне.

Сергей Иванович отвел глаза. Сережки стоили ровно три копейки в базарный день. В училище им преподавали ювелирку.

Бабушка говорила:

— Я тороплюсь, неровен час. Это тесто с масляной краской ты смоешь керосином. Там внутри бриллианты. Понял? Только ты будешь знать этот секрет. Таня немедленно все раздаст. Ты уже сделал ей предложение?

— Да, вчера.

— Она мне призналась. Я же вижу, что с ней происходит. Не спит. Так что это ее приданое.

Глаза бабушки сияли. Она вдруг громко заорала:

— Кушать подано?! Сколько можно! Хочу шампанского и дьявольски хочу винегрета!

И она вложила в руки Сережи коробочку своими холодными лапками. И пожала.

P.S. Недавно я надписывала книги сказок двум внукам Татьяны Вольфганговны и Сергея Ивановича. Внуки, Вава и Митя, носились как бешеные с новым оружием: из дома только что уехала шумная французская родня…

В шестнадцать лет с девушками чего только не бывает, вот она сидит у телефона.

Не то что кого-то ждет, чьего-то звонка, а просто телефон рядом, какие-то мелкие дела, подготовка к докладу, допустим.

На улице воскресенье, гиблое время, мать чем-то громыхает в кухне, серенький день: а ведь шестнадцать лет!

И тут звонок, але, у вас такой хороший голос (говорит мужской голос, явно молодой), мне-то да, нужно Таню, но я просто так.

У нашей шестнадцатилетней прорезывается ирония, как это просто так, хм.

Но ирония ненадолго.

Слово за слово, вы где живете, я набрал, честно скажу, случайный номер, набор цифр, развлекаюсь. А вот вы где живете, а я у кинотеатра «Прогресс». Хм, а я тоже. Вы что, меня знаете, ну надо же, кто это вам дал мой телефон. Никто, я первые четыре цифры набрал свои. Хотите, я положу трубку, и наш разговор прекратится, пожалуйста, но поговорим пока, — просит мужской голос.

Дальше идет череда сведений о себе (вы какую музыку любите), а, я тоже. Череда совпадений. Вопросы, вопросы, увиливание, веселый разговор. Приколы. Вы часто так выходите на охоту, почему на охоту. Голос ничего, умный. Вопрос: «А вы где учитесь», ответ: «Неважно».

И вот — лучше, может быть, встретимся?

Она сомневается.

Да встретимся, не отказывайтесь, а где (уже уступка), где хотите. Погуляем.

И тут она, которой шестнадцать лет, все в прошлом, любовь, слезы, отчаяние, долгие бесплодные ожидания у телефона, а сейчас серенькая весна, за окном сыплет мелкая снежная крупа, тут девушка назначает свидание (была не была) у автобусной остановки (а эта остановка как раз видна из ее окна, хитро задумано).

Все, трубка положена, начинаются прыжки, лихорадочные сборы, что надеть, метания души, пробежки из комнаты в ванную, голова грязная, шапку: какую!!!

Эх, голову планировалось вымыть вечером, вот тебе и раз.

Мать торчит в дверях, готов обед, картошечка, ты любишь, я специально жарила — но дочь уже одета, стоит у окна — и нетерпеливо смотрит вниз, на остановку.

А там никого нет. Автобус только что ушел. Хорошо же.

Мама все говорит, говорит у входа в комнату.

Наконец отходит.

Десять минут — никого, потом к остановке подошла женщина с маленькой девочкой (вот, пусть думают что это я, ха!), затем мужичок в куртке, явно лет тридцати, дальше останавливаются две тетки такие же, пожилые, и мальчишка с рюкзаком.

Тот, звонивший, не показывается, явно ведет откуда-то наблюдение, сам не подходит, трусит.

Мать приносит полную тарелку жареной картошки и сует вилкой прямо в рот, ты не ела, ты осунулась. Ну попробуй!

Дочь с криком увиливает.

Сверху она видит, автобус показался у того перекрестка, сейчас свернет к нам.

Она срывается с места, скачет через две ступеньки, прибежала на остановку — а там уже маленькая толпа, виден автобус, он идет в центр.

А девушка стоит как полагается и ничем не показывает, что она тут на свидании. Ничем!

Ждет как все, и все ждут как все.

Наконец подходит автобус, а девушка уже вычислила двух парней, которые посмеиваются и вертят головами в явном ожидании — но мимо нее.

Она ждет даже слегка отвернувшись, отчужденно, про себя все кругом презирая, как объект их охоты, но тут маленькая давка, народ лезет в автобус, в том числе это делают и те двое ребят, они в числе первых ворвались, куда-то едут, им что-то светит впереди, какое-то дело, и она, наша девушка, тоже втискивается наконец чуть ли не последней, и оборачивается из-за чужого плеча посмотреть на остановку, дверь еще не захлопнулась: там остался стоять тот мужик, тот старый мужчина, лет тридцати, в курточке, руки по карманам, обветренное лицо ученого, добрые глаза.

Все видно в один момент!

Нет, ему уже за тридцать, непокрытая голова под снежной крупой, и вот он закуривает. Ждет.

Автобус хлопает дверцами, девушка уже почти готова была выпрыгнуть, она смотрит в окно на объект, смотрит-смотрит, привыкает, уже тоска и жалость щемит ее душу, можно выскочить на следующей остановке, как он ждет! Терпеливо и скорбно, у вас такой хороший голос. Те двое дураки!

Выскочить и бегом назад, к дому. Один под снегом без шапки ждет!

Но тут же, как бы в назидание, (автобус застрял у светофора, смотрим в заднее стекло, все видно), мужик получает себе тетку тоже немолодого возраста, они смеются, целуются и остаются ждать следующего автобуса, все.

Ловушка захлопнулась, девушка в этой ловушке едет неизвестно куда и зачем, сердце бьется.

Двое парней у кабины водителя устремлены вперед, в свое будущее, не оглядываются, никого не ищут, а тут остановка на проспекте.

Но мы еще не выйдем. Мы выйдем как все, у метро. Незачем светиться.

Девушка бежит домой, скорей домой, холодно, оделась легко, мама кричала, надень теплую курточку! Напялила эту белую, красивую.

И никакого позора, никто не узнал, не догадался ни о чем, я прогулялась и возвращаюсь к обеду, все нормально.

Побежала искать свою судьбу в шестнадцать лет, а мать молча ест на кухне, все понятно.

Она тоже смотрела из окна на остановку, тоже видела тех двоих парней, лихие люди, пустые головы. А телефонный разговор был очень даже понятен всем посторонним ушам.

Какие только мысли не бушевали в бедной голове матери, вот сейчас они ее поведут слушать музыку, приведут, напоят, а тем еще подвалят парни. Знаем мы это, кругом такие ужасы.

Недавно весь завод «Красный пролетарий» хоронил девушку, замученную в подвале, и мать вели за гробом, так. Так что вот.

Но что можно поделать в нашем случае, мать уже не смеет защищать, предупреждать свою дочь, та не слушает, встает на дыбы.

И не предупредишь опасность каждый день, каждую минуту, не спрячешь дитя от жизни, от напора этого течения, тем более что сама щепка уже кинулась в волны и ждет, когда ее понесет вдаль, ждет бури и натиска, думает начитанная мать.

Уже носило ее однажды, чуть мы все тут не рехнулись. Теперь плывет одиноко, вот возвратилась опять (повернулся ключ, хлопнула дверь), вынесло ее на берег ни с чем. Сушится.

— Зонтик не взяла, — говорит мать громко.

— Чего?!

— Зонтик почему не взяла, дождь.

— Снег! Кто с зонтиком под снегом ходит!

— Посмотри на остановку, многие стоят с зонтиками.

В ответ бурное, отчаянное «не надо за мной шпионить, ты всегда следишь, когда это кончится» — дочь все поняла по одной этой фразе об остановке, увидела всю сцену глазами матери, готова плакать и уже всплакнула. Позор состоялся!

Мать ест на кухне в полном одиночестве, переживает, в носу щиплет, слезы близко, но тут телефон, дочка взяла трубку, краткие переговоры (неужели опять побежит?) — и телефон принесен на кухню матери: тебя, но недолго, мне должны звонить.

Мать весело разговаривает на кухне, хохочет с облегчением, и тут же, положив трубку, тоже начинает бегать по квартире как лошадь, топает, собирается и вот исчезла.