Она замолчала.

- И что теперь будет? - Игорь допил чай и убрал чашку.

- Что будет? Думаю, что меня достанут. Рано или поздно. Вечно я не смогу от них прятаться.

Игорь помотал головой. Всего услышанного теперь было слишком много для него. Слишком много. Через край.

- А что... как-нибудь... нельзя... паспорт фальшивый достать? Сейчас, вон, их на рынке пачками продают. Операцию сделать пластическую? Внешность изменить?

Таня молчала.

- Можно. Но на операцию нужны деньги. И большие деньги.

- Таня... честное слово... сделай что-нибудь... - Игорю всерьёз стало жаль очень эту совсем ещё молодую и очень красивую женщину. - Ладно с ним - с Альбертом. Эти бандюги всё равно друг друга поперестреляют. Подумай о себе...

У Тани по глазам видно было, что она сомневается - не знает, что ответить. Игорю захотелось аккуратно и неназойливо погладить её руку, но момент вряд ли был подходящий.

- Я хотел спросить... - Игорь указал подбородком на маленький жёлтый медальончик, поблескивающий на груди у Тани - рядом с православным крестиком. - Это у тебя... талисман?..

Тани взяла медальон в руку, раскрыла его.

Игорь увидел серую фотографию человека в непонятном головном уборе. Он наклонился... Нет, он этого человека не узнаёт. Но, вот, глаза - глаза с фотографии сверкали горячей и злой решимостью - чтобы не сказать фанатизмом.

- Кто это? - спросил Игорь.

Таня закрыла медальон.

- Бенито Мусоллини. Человек, который всю жизнь боролся за справедливость и умер за справеливость.

- Мусоллини?..

- Да.

Таня поднялась с места.

- То, что я решила сделать, я должна сделать, - сказала она. - А дальше видно будет.

- Жаль, - Игорь покачал головой. - Жаль, что я не могу тебя остановить.

- Не можешь.

Таня пошла к двери.

- Спасибо за угощение и до встречи.

Игорь проводил её взглядом. В прихожей тихо хлопнула дверь.

Время продвигалось к обеду. Игорь сидел у себя за столом, в редакторском кабинете, и перечитывал материалы, подготовленные им для следующего номера. Работу эту Игорь давно уже перестал считать творческой. Когда-то, в былые годы, он старательно переправлял все языковые погрешности, допущенные корреспондентами - какие находил. Авторы, люди в основном пожилые, недовольно морщились, но ничего при этом не говорили. В какой-то момент Игорю надоело. Ему это все показалось вдруг сизифовой деятельностью. Зачем стараться, если почти никто не способен оценить? И Игорь перестал править. Он читал теперь все эти сочинения - статьи, заметки и фельетоны с одной единственной целью - выявить "политкорректность", под чем понимались любые выпады в адрес местных властей, местной милиции и местной мафии. Игорь со спокойной душой пропускал такие фразы, как "за долгие годы плодотворного труда компания добилась больших успехов". Проходили и словосочетания типа "беременная девушка" и "молодой человек лёгкого поведения". Ну не стилисты собрались в редакции! Не Чеховы! Неужели не ясно, что если бы сотрудники умели писать лучше, то и писали бы для более солидных изданий, освободив места в "Вечернем Нальчике". Игоря волновало другое: он не хотел проблем, которые могла бы принести та или иная публикация.

Дочитав очередное произведение, где подробно описывалась технология посадки картошки, и давались ценные советы по борьбе с огородными вредителями, Игорь почесал ухо и глянул на часы. Время идти обедать. Заодно надо выпить кофе - иначе он уснёт здесь.

Вставая с места, Игорь протяжно зевнул. Да, ему точно нужно сейчас выпить кофе.

Уже в дверях он столкнулся с Петром Степановичем. Это был пожилой человек, ветеран войны; он хромал, опираясь на палку, и на груди его красовались несколько орденских планок, которые сегодня вызывали жалость скорее, чем восхищение. Петр Степанович являлся внешкором "Вечернего Нальчика" - Игорь печатал время от времени его фронтовые воспоминания. Год назад у Петра Степановича случилось несчастье: его внучку Веру - девочку с красивой челкой и наивными голубыми глазами изнасиловали двое её одноклассников. Вера на другой день покончила с собой - выпила жменю снотворных таблеток. Петр Степанович постарел за этот год так, что было удивительно, что он до сих пор жив. Лицо его стало как будто бы ещё уже и ещё суше, глаза запали, а волосы сделались более редкими. Насильников - Диму и Эдика милиция схватила сразу же, по горячим следам. Игорь знал, что на днях должен был пройти суд. Но поскольку отец Эдика был из числа "деловых", а отец Димы заседал в республиканской администрации, то мало кто сомневался, чем этот суд закончится.

Теперь, глядя на Петра Степановича, Игорь почувствовал себя очень неловко. Он всегда ощущал неловкость, когда сталкивался с человеческим горем, которому был бессилен помочь. Всякий раз делалось стыдно, что беда произошла не с ним, а с кем-то.

- Я статью принёс, - сказал Пётр Степанович. Голос его прозвучал, как из могилы. Пётр Степанович смотрел не на редактора, а куда-то в пространство.

- Да, давайте, - Игорь поспешно протянул руку. - Я сейчас обедать иду. Давайте. Я прочту потом.

- Прочитайте, - негромко сказал Петр Степанович, отвернувшись. Он сунул Игорю несколько листов машинописного текста. Потом ещё тише добавил: - Прочитайте.

Игорь постоял на месте, провожая взглядом жалкую, ссутулившуюся фигуру Петра Степановича. Статья жгла пальцы. Он быстро вернулся в свой кабинет. Развернул рукопись. Начал читать.

Написанная неумелым, спотыкающимся, топорным слогом, статья эта была криком отчаяния несчастного человека, в лепёшку раздавленного действительностью и разуверившегося теперь во всём. Собственно, содержание самой статьи укладывалось в несколько слов. Остальное было - эмоции. Суд состоялся, и Эдик с Димой получили по полтора года условно. Адвокаты их как могли выворачивали дело, доказывая, что пострадавшая сама спровоцировала случившееся, и что самоубийство её никак не связано с изнасилованием. А судья, в свою очередь, решил проявить мягкосердие и принял во внимание молодость подсудимых, их хорошую репутацию и чистые, ничем не запятнанные биографии.

Дочитав, Игорь яростно потёр лоб руками. Он понятия не имел, как ему теперь быть. Даже и не со статьёй - со статьёй-то всё было ясно; Игорь мучительно переживал, как ему успокоить после всего свою совесть. А статья... Даже если бы она и была написана пером Льва Толстого - такое Игорь опубликовать не мог.

Он представил себе, как завтра Пётр Степанович придёт в редакцию за ответом, представил себе глаза несчастного старика... Игорь замотал головой. Нет, надо пойти съесть что-нибудь, надо отвлечься.

Обедал он каждый день в довольно неплохом, уютном кафе, прямо напротив редакции. Обед у главного редактора "Вечернего Нальчика" был достаточно скромным. Игорь обходился обычно горячей сосиской и чашкой крепкого чёрного кофе.

Здесь было пусто сегодня, и Игорь жевал свою сосиску, глядя, как за окном, по запыленной улице, пробегают автомобили. Ему взгрустнулось: вспомнилось старое доброе время, когда он заканчивал школу. Все вечера Игорь тогда проводил в обществе книжных героев. Захотелось убежать туда - в эти годы. Игорю было приятно-тоскливо: он думал о том, что каждый прошедший кусочек жизни обладает неизмеримой ценностью, ибо вернуть его уже нельзя. Можно вернуть только воспоминания. Дожёвывая сосиску, Игорь решил - нет, иллюзию прошлого, воздух этого прошлого, вернуть можно. Тогда он запоем читал книжки - это никогда не поздно вернуть. Хорошо бы, прийдя вечером домой, вместо дурака-телевизора прилечь на диван в своей комнате и при свете навесной лампы почитать какой-нибудь роман. Игорь решил: так и сделает. Хотя хорошо знал: никогда он не будет читать романы - ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. А если станет, то это всё равно не решит проблем. Ещё Игорь подумал, что как было бы здорово уехать из города - навсегда уехать. Конечно, забыть Нальчик с концами он не сможет - куда бы Игорь ни уехал отсюда, ему всегда будет не хватать этих улиц и этих домов. Но такой страшный, опасный город, размышлял Игорь, лучше, всё-таки, любить на расстоянии. Однако, основная проблема была не в Нальчике: основная проблема была в самом Игоре. Любая идея, связанная с решительным переустройством всей жизни, заранее, от начала, обречена. Игорь понимал это.