- Да, да, да, да!.. Теперь-то я припоминаю все дело. Я застал тогда капитана на коленях перед нею; он был мокр, как тюлень, а суетился, будто муха над дорожными. Подруга ее сама обеспамятела и, вместо того чтоб помогать, кричала только: "Воды, воды, кликните соль, принесите лекаря!.."

- Скажите пожалуйте, какая напраслина!.. Ты, кажется, тогда мог сам ходить!..

- У вас все шутки, Нил Павлович! Ну, вот как я вошел, подруга ее приказывала капитану распустить ее шнуровку!..

- Вот тебе и раз! - с ужасом вскричал лейтенант. - Распустить шнуровку! Пускай бы спросили у Ильи Петровича, куда проходит и где крепится последний гитов [Снасть для сдержки паруса. (Примеч. автора.)] на каждом судне христианского и варварийского флота - он рассказал бы это, как "Отче наш", от коуша [Кольцо желобком. (Примеч. автора.)] до бензеля [Закрепка. (Примеч. автора.)], а скоро ль было ему доискаться, где крепится дамский бу-лень!.. [Снасть сбоку паруса, удерживающая более в нем ветра. (Примеч. автора.)] Зато уж и попалась в силок морская птичка!.. Видно, черт возьми, не всякое полушарив обойти безопасно, и хорошенькая дамочка бурливее мыса Горна. С тех пор наш капитан рыскает, будто сам лукавый стоит у него на руле. Говоришь ему об укладке трюма, а он толкует о гирляндах. Просишь переменить якорь, а он переменяет жилет. Глядит в зрительную трубку, и ему кажется, что голландский гальот прогуливается по берегу в желтом платье. Налетит шквал, трещат стеньги, а он хохочет. Товарищи смеются, а он вздыхает. Мы пьем, а он смотрит в стакан, словно гадает на кофейной гуще, как тыушка Пелагея Фарафонтьевна.

- Это мания, чистая мания!.. Это столь же верно, как и то, что гиппопотам пускает себе кровь тростником, боясь апоплексии, а собаки лечат себя от бешенства водяным шильником... Это мания... ма-мания, говорю я вам...

- Зови как хочешь: от этого капитану не легче, нам не лучше. Да и, между нами будь сказано, к чему поведет такая глупая страсть? Она его не может любить: она замужем; а если и полюбит, тем хуже, - не должна. Есля дело остановится на первом, - он исчахнет, но если, чего боже сохрани, дойдет до второго, - он совсем потеряет себя: он ничего не умеет делать и чувствовать вполовину... Я ведь знаю его с гардемаринского галуна до штабского эполета; от лапты на дворе Морского корпуса до картечи ваваринского дела. О, как бы дорого дал я! - вскричал от глубины сердца лейтенант, проглотив разом стакан вина, будто им хотел он залить свое горе, - я отдал бы все свои призовые деньги, лишь бы увидать моего доброго друга, Илью, в прежнем духе... Это душа в обществе, это голова в деле: добр как ангел и смел как черт!.. Я предвижу, что он настроит кучу проказ; он вовсе забудет службу, совсем покинет море... и что тогда станется с нашим лихим фрегатом, со всеми офицерами, с командою, что его так любит? Пусть лучше молния разобьет грот-мачту, пусть лучше сорвется руль с петель, пусть лучше потеряем мы весь рангоут [Все мачты, все дерево выше палубы. (Примеч. автора.)], нежели своего капитана! С ним все это трын-трава, а без него команда не вывернет бегом якоря, не то чтобы на славу убрать в шторм паруса и перещеголять чистотою и быстротою англичан, как мы делывали в прошлом году в Средиземном море. Per bacco e signor diavolo! [Клянусь самим дьяволом! (ит.)] Я бы готов на полгода отказаться от вина и елея, лишь бы вылечить Илью... хоть, признаться сказать, я считаю это так же трудным, как проглотить собаку-блок после ужина!..

Стеллинский в свою очередь говорил, не слушая лейтенанта, о медицине. Вино выказало страсти обоих - как обозначает оно в хрустале незаметные дотоле украшения.

- Должно начать леченье прохлаждающими средствами, - говорил он, зевая, - кремор-тартар... маг-мадера... потом пиявки, потом можно последовать совету славного римского врача Анахорета, который резал руки и ноги, чтоб избавить от бородавок, и сделать ам-пу-та-цию да тереть против сердца чем-нибудь спир-ту-о-зным!..

Сын Эскулапа был поражен Морфеем в начале речи - участь, грозившая слушателям, если б они были тут. Голова его упала на грудь, руки повисли, и он начал материально доказывать, что, согласно с мнением нашего знаменитого корнеискателя, русский глагол спать происходит от слова сопеть.

Но прежде чем лейтенант кончил говорить, а лекарь начал храпеть, дверь каюты распахнулась с треском: в нее вбежал вахтенный мичман, бледен, испуган.

- Нил Павлыч, - сказал он, задыхаясь, - нас дрейфует [Тащит с якорем. (Примеч. автора.)].

- Людей наверх, пошел все наверх! - крикнул лейтенант таким голосом, что он мог бы разбудить мертвых.

С этим словом он кинулся на шканцы без шапки и без шинели, - там уже заменявший его лейтенант хлопотал, как помочь горю. Окинув опытным взором море и небо, Нил Павлович увидел, что с погодою шутить нечего. Крутые, частые валы с яростью катились друг за другом, напирая на грудь фрегата, и он бился под ними как в лихорадке. Сила ветра не позволяла валам подыматься высоко, - он гнал их, рыл их, рвал их и со всего раската бил ими как тараном. Черно было небо, но когда молнии бичевали мрак, видно было, как ниже, и ниже, и ниже катились тучи, будто готовясь задавить море. Каждый взрыв молнии разверзал на миг в небе и в хляби огненную пасть, и, казалось, пламенные змеи пробегали по пенистым гребням валов. Потом чернее прежнего зияла тьма, еще сильнее хлестал ураган в обнаженные мачты, крутя и вырывая верви, свистя между блоками.

- Пошел на брасы, на топенанты [Снасти, коими поддерживаются и обращаются реи. (Примеч. автора.)]; ходом, бегом! Надо обрасопить [Поворот. (Примеч. автора.)] реи вдоль судна. Задержал ли якорь? Есть [На морском языке есть значит: да, исполнено. (Примеч. автора.)], Слава богу! Г. шкипер! разнесен ли канат плехта? [Плехт - один из больших якорей; д а г л и с т немного менее. (Примеч. автора.)] Может, надо лечь фертоинг [На два якоря. (Примеч. автора.)]. Сдвоить стопора на дагли-сте... очистить бухты! [В кольца сложенные снасти. (Примеч. автора.)] Послать топор к правой кран-балке; если крикну: "Отдай!" - разом пертулин [Веревка, на которой висит якорь. (Примеч. автора.)] пополам. Г. мичман! вы эполетами отвечаете, если рустов [Цепь, поддерживающая якорь в горизонтальном положении. (Примеч. автора.) ] отдадут рано... не забудьте участи "Фалька" [Бриг "Фальк" погиб оттого, что якорь долго висел вертикально и, качаясь, прошиб лапою скулу судна. (Примеч. автора.)]. Драй, драй, бакштаги в струну вытягивай! Ну, молодцы, шевелись, поплясывай! Не то я вас завтра в ворсу истреплю! Гей вы, на марсах! все ли исправно у вас? Ага! стеньги хрустят? Эка невидаль! Треснут - так на зубочистки годятся! Боцмана! осмотреть кранцы: [Места, где лежат ядра. (Примеч. автора.)] чтоб ни одно ядро не тронулось, - теперь некогда играть в кегли. Крепко ли задраены порты? [Ставни амбразур. (Примеч. автора.)] Г. штурман, много ли фут по лоту? Сто двадцать... лихо!.. Гуляй, душа! Далеко еще килю до рачьей зимовки!

Так или почти так покрикивал Нил Павлович, прибавляя к этому, как водится, сотни побранок, которые Николай Иванович Греч сравнил с пеною шампанского. Он, казалось, попал в родную стихию: осматривал все своим глазом, успевал сам везде, и матросы, ободренные его хладнокровием, работали смело, охотно, но безмолвно, при тусклом свете фонарей. Порой, когда над головами их разражался перуи, подвижные купы их озарялись ярко и живописно - будто сейчас из-под мрачной кисти Сальва-тора, и только мерный стук их бега, только пронзительный голос свистков мешался с завыванием бури и с тяжелым скрипом фрегата.

- Ай да ребята, спасибо! - сказал Нил Павлович, потирая от удовольствия руки. - За капитаном по чарке! Теперь дуй - не страшно, мы готовы встретить самый задорный шквал, откуда б он к нам ни пожаловал. Хорошо, что я не послушал вас, - продолжал он, обращаясь к подвахтенному лейтенанту, - и спустил заране брам-стеньги: [Самые верхние части мачт. (Примеч. автора.)] их бы срезало, как спаржу. Я, правда, с вечера предвидел бурю: солнце на закате было красно, как лицо английского пивовара, и синие редкие тучки, будто шпионы, выглядывали из-за горизонта; признаюсь, однако, не ждал я никак такого шторма: все ветры и все черти спущены, кажется, теперь со своры... того и гляди, что сорвет с якоря и выкинет на финский берег по клюкву.