Поначалу многие из нас во главе с Федей Артюховым относились к Степановой затее скептически. Но усмехаться и пожимать плечами нам пришлось недолго. С каждым днем крылья становились послушнее. Через неделю Степан уже умел в течение нескольких минут держать их в повиновении. Мало-помалу у него выработался автоматизм.

Помнится перед экзаменами по истории космологии мы увидели умилительную картину. Наш герой сидел за столом рядышком с Галочкой. Милая пара преспокойно штудировала конспекты, а на плечах Степана красовались крылья - тихие, еле трепещущие, смиренно свернувшиеся в рулоны.

В ту пору Степан стал непривычно разговорчивым и общительным - видимо, преднамеренно, чтобы приучить себя сдерживать машину, совсем о ней не думая. В поисках собеседников он разгуливал по комнатам общежития, щеголял свернутыми крыльями, которые смиренно торчали из дыр, сделанных в ковбойке.

- Братки, - кинул он нам однажды свое любимое обращение. - Вы понимаете, что это такое - получить собственные крылья? Вы никогда не летали во сне? Вы же рождены летать, а не ползать. В общем, братки, на до завести на факультете летательную секцию. Берусь раздобыть пять машин!

- Вот что, ангел, - сказал Федя, - если ты такой уж застрельщик летателей, дан хоть примерить крылья...

Степан нравился нам тем, что абсолютно не умел отказывать в просьбах. Его генератор ароматов побывал на вечеринках всех факультетов, а на подводном мотоцикле и сейчас бороздят его приятели дно Москвы-реки. Но на этот раз последовал робкий отказ:

- Видишь ли, я бы дал тебе эту штуку, но ты собьешь мне настройку, понимаешь?

- Не понимаю, - ответил Федя.

- У каждого своя система биотоков, и машину нужно к ней приноровить, приладить. Это дается тренировкой: машина сама помаленьку настраивается. И всякий новый хозяин вынужден заново настраивать крылья. Вы же знаете, братки, что моя модель старая, тренировки с ней уйма.

- Зачем же ты взял ее, такую плохую?

- Какую дали.

Галя говорила потом, что Степан здесь скромничал и недоговаривал. Ему будто бы предложили архиновейшую модель. Он же предпочел старую, чтобы лучше натренировать себя и легче приспосабливаться к усовершенствованным машинам, если это понадобится.

Шли дни. Энтузиаст летания целиком отдался своему увлечению - думал только о крыльях, ходил всюду с ними, даже на ночь оставлял их на себе, приучившись спать на животе.

Итог получился плачевный: тройка по звездной динамике и несданный зачет по теории нейтрино.

Провал зачета произошел при довольно нелепых обстоятельствах. Степан явился в аудиторию по обыкновению крылатым. Получив задание, он разнервничался, и это привело к неожиданному результату: крылья вышли из повиновения, да так, что он и сам не заметил. Сначала тихонько развернулось правое, и уткнулось в лицо одной студентки. Не поняв, в чем дело, та подняла крик. Степан растерялся - и тут же потерял управление над левым крылом. Оно пронеслось на волосок от уха остолбеневшей старушки-преподавательницы.

Целую минуту длился бунт крыльев. Невозможно было без хохота смотреть, как незадачливый летатель пытался восстановить растерянную систему биотоков. К счастью, все окончилось относительно благополучно, если не считать опрокинутой чернильницы. Виновник происшествия был, конечно, удален с зачета.

Вскоре как карающий меч нагрянуло курсовое бюро.

Первым выступил наш аккуратный, строгий, знающий во всем границу умница-секретарь. Он потребовал от новоявленного кандидата в летатели прекращения безобразий, поднял вопрос об отправке письма в клуб "Живые крылья" с просьбой до летних каникул изъять у Степана крылья и воздействовать на него по спортивной линии. Потом встал Федя Артюхов и поддержал секретаря.

Обстановка складывалась серьезная. Отнять у Степы заветную игрушку, пожалуй, было бы слишком жестоко. И когда его пригласили высказаться, все ждали, что он будет просить о помиловании. Куда там! Он заговорил совсем о другом - о координации волевых усилий, о переформировании функций двигательных центров мозга. Вдавшись неожиданно в палеонтологию, начал доказывать, что в каменноугольный период предки человека были "почти" летающими ящерами.

- Стало быть, - вещал Степан, - у нас остались следы забытых рефлексов полета. И они должны быть воскрешены!..

Все это было совсем не на тему, но звучало небезынтересно. Мы слушали, развесив уши. Оратор понял это и разошелся. Под конец он опять стал уговаривать ребят завести в нашем спортклубе секцию летателей.

Предложение, понятно, признали несвоевременным. А когда Степану снова задали строгие вопросы о его учении и неугомонных дебоширах-крыльях, он ответил:

- Непроизвольных движений машины больше не будет. Первая фаза тренировки закончена. Тренер клуба разрешил мне надевать на крылья резиновые пояса. А учебные дела обещаю подогнать за месяц. Даю честное комсомольское.

Бюро решило поверить Степану, ибо человек он был все-таки хороший и раньше не безобразничал.

Многим на этом собрании очень хотелось узнать, что такое "фазы тренировки", почему первая уже закончена, в чем заключается вторая. Но вопросов не задавали. Неудобно. Ведь как-никак Степан должен был чувствовать себя провинившимся юнцом, а не мудрецом, просвещающим неучей.

Зато на другой день после лекций нашего кандидата в летатели окружило плотное кольцо любопытных, и он с важным видом ответил на вопросы.

Выяснилось, что всего фаз пять.

Первая - привыкнуть держать машину неподвижной. Степан уже научился этому (если не вспоминать о досадном событии на зачете).

Вторая фаза - усилием воли, а затем и спокойным приказом мысли разворачивать и сворачивать лопасти. И с этим делом Степа кое-как справлялся.

Третья фаза - овладеть взмахами крыльев. Этого еще Степан не умел.

Четвертая (самая трудная) фаза - прыжки и планирование.

Пятая фаза - полет.

Все обучение должно занять несколько месяцев. В конце концов крылья станут гибкими и подвижными, полностью подчинятся автоматическим командам биотоков мозга, органически вольются в многоступенчатую иерархию анализа и синтеза нервных сигналов.