Теперь я смеюсь, как маньяк, опираясь руками о столешницу на кухне и делая глубокий вдох.

— Дерьмо, — произношу я, вставая и сильно хлопая по бумажнику Эда. А затем гогочу. Конечно, Ромео и Джульетта — это великая история любви, но грёбаные Харли Куинн и Джокер — это тот вид историй любви, который грандиозен на всех уровнях. И хотите знать, почему? Поскольку любовь мимолетна, это — эмоция. Нечто, над чем вы пророните слезу-другую. Одержимость — это то, из-за чего вы прольёте кровь. Одержимость превосходит любовь в любой-ёбанный-день.

Кассирша пробивает последний продукт — пиво Джастина. Она не говорит мне итог, так как слишком занята, печатая что-то в своём телефоне. Мне хочется заорать на неё, но я этого не делаю. Я смотрю на сумму на кассовом аппарате, вставляю свою карту в чипридер, и когда раздаётся звуковой сигнал, вытаскиваю её, самостоятельно выхватывая чек из принтера.

Колокольчик магазина звенит, когда я выхожу в прохладу вечера. Я не могу прекратить думать о том, что он хочет назвать ребёнка Гейдж. И о том, как идеально мы подходим друг другу. Я счастлива, что его ложь не была ложью. Он любит Кинга и Паттерсона… Какой-то старик всего в миллиметре объехал меня на велосипеде с крошечным плюшевым медвежонком в корзинке. Он поёт: «Эй, эй, мы — обезьяны», — и я рада, что не безумна, как он. Я безумно влюбленная, но не сумасшедшая.

Я поправляю пакеты с продуктами в руке и направляюсь к квартире, пение сумасшедшего человека всё ещё навязчиво плавает в ночном воздухе. Я не могу ничего поделать и разыгрываю свою жизнь с Джастином. Когда пройдёт немного времени, когда он отпустит ситуацию с Эми, мы напишем вместе книгу. И это будет бестселлер с удивительной концовкой. Мы будем стареть, растя маленького Гейджа и проводя лето в Хэмптонсе. Мы будем давать интервью Эллен, и она будет смеяться и хлопать в ладоши от нашей маленькой истории любви. Каждый будет. И все эти девочки, которые знают, на что это похоже — чувствовать его внутри себя, ну, в общем, они будут плакать, поскольку они не узнают, на что это похоже — носить его ребёнка. Они не узнают, на что похоже проводить каникулы с ним в Хэмптонсе, или каково это — писать с ним книгу, или как прожить с ним всю жизнь. НЕТ, потому что для этого предназначена я. Я — его грандиозный финал. Я сыграла в игру правильно. Я обыграла игрока. И отныне слухи утихнут. Прекратятся здесь...

Я вбиваю код доступа. Замок щёлкает, я захожу в лобби и иду прямо к лифту. Вот как всё будет происходить с этого момента. Я приношу продукты, готовлю обед. Дверь скользит, открываясь, и я делаю несколько шагов к двери его квартиры, отпираю её и захожу внутрь. Чувствую чеснок, базилик и немного лимона. Свет выключен, играет музыка, рассеянное мерцание свечей танцует на стенах.

— Привет, малыш, — пою я, пока ставлю продукты на столешницу.

— Привет, милая. Я приготовил обед.

— Вау, малыш, — разбираю замороженные продукты и кладу их в морозильник, захватываю пиво, делаю глоток из горлышка по пути в столовую. — Ты хочешь кое-кого соблазнить… — и я теряю дар речи, когда оказываюсь в дверном проёме. Джастин сидит во главе стола с гнусной улыбочкой на лице, одной рукой прикрывая что-то лежащее на столе.

— Забыла свой телефон? — спрашивает он, уставившись на мой телефон, лежащий на краю стола.

— Мм, да... я… мм… видимо, да.

— Ага, — говорит он. — Пытался тебе написать, что у меня кончается пиво, — я поднимаю открытое пиво и вручаю ему. — Боже, ты идеальна, — он делает быстрый глоток. — Ах, — вздыхает он, — Эд писал тебе.

Моё сердце останавливается, тяжело ударяется, замирает и снова бьётся.

— Да...

— Ага, — он делает ещё один глоток пива, а затем ухмыляется. — Ты знаешь, — произносит он, — возможно, я должен быть тем единственным, кто будет умолять не заставлять меня ненавидеть тебя, да?

— Джастин... — непонятное чувство ползёт по моим венам, как ледяная вода.

— Всё хорошо. Все мы делаем ошибки, верно, Мариса? — он смеется, и этот смех, кажется, скоро взорвёт эту маленькую комнату. — Я впечатлён. Великий Эд… Ты высоко метишь, ничего не скажешь…

— Это не…

— Не имеет значения, чем это не было, Мариса. Важно только то, чем это не будет, — он поднимает руку с того, чтобы он ей не прикрывал, и бросает это мне. Я ловлю изношенный кожаный бумажник и переворачиваю его. А там бедный Эд, улыбающийся со своей идентификационной карты. Джастин поднимает бутылку пива к губам, и я замечаю маленькие брызги крови на его рубашке. — Ты не можешь бросить меня, — произносит он, и его глаза сужаются, опасно мерцая. — Я не позволю тебе. В конце концов, я сумасшедший.

Моё сердце хочет взорваться. Оно быстро бьётся, и я улыбаюсь.

— Что ты сделал, Джастин? — спрашиваю я, немного перебарщивая с энтузиазмом.

— Я, бл*дь, убил его.

Моё сердце замирает и переходит от возбужденного легкого постукивающего танца к всё ускоряющемуся ритму.

— Ты убил, Эда?

Он поднимает своё пиво в воздух, как будто произносит тост, затем делает большой глоток.

— Ты, блдь, моя Мариса. На-блдь-всегда.

— Ты безумен, — шепчу я, медленно продвигаясь к нему.

— Такой же, как и ты. Мы оба — сумасшедшие, — он отодвигает назад стул, и тот врезается в стену, прежде чем падает на пол. — Скажи мне, Мариса. Скажи мне… это ведь ты убила её.

Движение его руки стремительное. Так гадюка бросается на свою жертву. Он хватает меня за волосы и так сильно тянет за них, что я могу почувствовать, как каждый волосок вырывается от корня.

— Я… — тяжело сглатываю. — Я люблю тебя.

— Ты убила её, — он прижимает меня к стене. — Зарезала её на хрен.

Мои лёгкие сжимаются, страх обволакивает меня, поскольку эти его голубые глаза мерцают безумием. Он достиг края и пал.

— Скажи мне, Мариса, — шипит он моё имя, когда бьёт меня головой о стену. Его лицо приближается всё ближе, пока не остаются считанные сантиметры от его губ до моих. — Признай это, — его тёплые губы прижимаются к моим. Я смотрю на него и улавливаю небольшой намек на садистскую улыбку, касающуюся уголка его глаз.

— Мы оба сделали это, — пытаюсь я.

— Нет.

— Я сделала это ради тебя.

И его губы врезаются в мои, пальцы запутываются в моих волосах.

— Боже, это так, бл*дь, горячо, — его язык ласкает мой, руки захватывают моё платье, и он рвёт лямки, гладя ладонью мою грудь. — Скажи мне снова, что ты сделала это.

— Я убила её.

Его язык скользит по моему горлу, в то время как он стаскивает джинсы вниз по бедрам, зажимая в кулак член и в следующую секунду отпуская.

— Почему? — выдыхает он напротив моей плоти.

— Потому что люблю тебя.

— Е*ать, — стонет он, затем вонзает зубы в мою кожу, его руки грубо скользят под моей юбкой. — Ты — больная сука, — он дергает мою голову назад и захватывает нижнюю губу зубами, кусая. — Моя больная сука.

У меня перехватывает дыхание, когда он снова бьёт меня головой о стену. Он грубо целует мою челюсть, прикусывая её. Его другая рука-змея ползёт по моей груди вверх и хватает меня за подбородок, сжимая его. Он заставляет меня посмотреть на него. Он переводит взгляд от моего рта к глазам, прикусывая свою нижнюю губу с глубоким стоном.

— Я говорю серьёзно, Мариса, — он задирает моё платье и трёт меня пальцем, прежде чем толкается им внутрь. — Навсегда. Ты никогда не бросишь меня, — он смеётся. — Ты — мой маленький монстр, — его зубы скользят по мочке моего уха. — Детка.

Воздух наполняют шум и суета: писатели сражаются со своими баннерами, вскрывают свои коробки и бросают книги на столы. Гейдж шевелится на моих коленях, хлопая по моей руке, прежде чем дотягивается своей пухлой маленькой ручкой до стола и хватает серебряный маркер, незамедлительно таща его в рот.