Подняв пылающую головню над головой, князь врезался в толпу врагов и стал наносить ей сокрушающие удары, прорубая себе путь к спасению. Марквард заметил это. Подняв тяжелый меч, рыцарь преградил путь земгальскому князю. Виестурс увидел только алый крест на белом плаще перед своими глазами. На полном скаку он изо всех сил ударил Маркварда пылающим концом головни в лицо. В глазах того помутилось, меч выпал из его рук. Марквард едва удержался в седле. Все лицо рыцаря было в крови. С кровью он выплюнул несколько зубов. Когда Марквард пришел в себя, Виестурс уже был далеко. Он пробился сквозь ряды врагов и мчался с оставшимися дружинниками по дороге в Земгалию. Там он и затворился в одном из лесных замков.

Вот так, разящий живым пламенем наседавших крестоносцев, из жаркого боя ушел в пограничный замок, а вместе с тем, из истории князь Виестурс Земгальский, один из выдающихся политиков Прибалтики XIII века. Больше о нем источники не упоминают. Историки обычно предполагают, что он погиб в какой-нибудь последующей схватке. Но ни о каких последующих схватках мы ничего не знаем. Случившееся вскоре события отодвинули новое покорение Земгале почти на двадцать лет. Не исключено и то, что князь Виестурс достаточно мирно умер в своей родной Тервете, где-то между 1235 и 1250 годами. Позже мы знаем имена двух его преемников, Шабиса и Намейсиса, также князей Тервете. Этот город до конца XIII века не потерял своего «столичного» значения, что уже говорит о стабильности княжеской династии в Земгале.

После неудачной попытки реванша Виестурса часть Земгале, видимо, округ Межотне, скорее всего, на очень короткое время все же попал под власть меченосцев. Есть документальные свидетельства о том, что в 1233 г. там стоял гарнизон немцев, находившихся в подчинении Болдуина, и держались земгальские заложники. Таким образом, примерно к началу 1234 года немцы вышли непосредственно к границам последнего свободного балтийского княжества — Литвы. Продолжить натиск немедленно помешало вторжение русских и поражение в битве при Омовже.

Вероятная датировка первого похода в Литву в пределах 1235, или даже начала 1236 года. Литовская земля, на которую был направлен первый удар, в Рифмованной Хронике названа Альзен. Областей с похожим названием в Литве две. Это северо-восточное удельное княжество Нальша и юго-восточная земля Альшенай (Ольшаны). По созвучию более подходит второй топоним. Однако предположение, что немецкая рать, впервые вторгнувшаяся в Литву сразу, зашла так далеко на ее территорию, было бы слишком смелым. Скорее всего, это все же Нальша — область, граничащая непосредственно с латгальскими владениями немцев бывшим Ерсикским княжеством. Поход этот, вероятно, был «пробным камнем» перед решающим наступлением осенью 1236 года, которое не просто завершилось катастрофой для ордена меченосцев, но и фактически остановило немецкую экспансию в Прибалтике.

Стояло лето 1236 года. Был торговый день. Ворота Риги открыты. Легкий ветерок нес с Даугавы свежесть и прохладу. Острые шпили церквей пронзали небо, словно стремясь отделиться от города, оторваться от земли с ее нескончаемой, скучной и мелочной суетой. Серые городские стены с прямоугольными башнями нависали над площадью, над пестрым многолюдьем. Городской рынок был наполнен гулом и оживлением. Немецкие, готландские и русские торговые гости, ливские рыбаки, латгальские и земгальские крестьяне, охотники, рижские умельцы-мастера — все со своим товаром. Ни в чем не было недостатка на рынке. Всего вдоволь. Особенно много посетителей было в лавках оружейников. Молодые и не очень люди в немецкой одежде ходили по рядам, примеривались, приценивались, кто к кольчуге, кто к наконечникам копий и стрел.

Двое земгалов в простой одежде, с ножами за поясами, то и дело поглядывали на царившее вокруг оживление. Один из них, что помладше, с любопытством разглядывал немцев, ходивших по рынку. Он спросил старшего:

— Ишь, сколько иноземцев... Это и есть тевтоны?

— Да, из немецких земель люди, — ответил тот. — Никогда еще я не видел их так много вместе. Куда ни пойдешь, везде их встретишь. Все постоялые дворы заняты. Не иначе, к зиме затеют большую войну. Вот только куда двинутся?

На Даугаве, со стороны устья, показались паруса большого корабля. Это был немецкий военно-торговый корабль. Через некоторое время он уже тяжело приваливался к берегу неподалеку от стен Риги. На берегу собрались зеваки посмотреть, с чем прибыл новый корабль. Приехавшие путники, у многих из которых на одежде нашиты кресты, с любопытством озирались вокруг. С корабля стали выводить коней, стаскивать на берег тюки и бочки. Всюду слышна немецкая речь:

— Здорово опять оказаться на земле.

— Смотри, какой здесь простор!

— Да, видно, край не бедный. И как это Господь допускает, что такая земля все еще в руках каких-то язычников?

— Бог не станет больше этого терпеть!

— Эх, увидеть бы поскорее этих диких язычников, показать им силу креста!

— И заодно получить отпущение грехов!

— Говорят, после каждого похода рыцари нагружены добычей так, что самый бедный из них возвращается сказочным богачом!

Большинство путников — пилигримы из Немецких земель. Для них это не простое путешествие. Священный долг, служба Господу! Сам папа благословил христиан на битву с язычниками. Цель их путешествия — Рига, форпост христиан в Ливонии.

Прав был немолодой земгал. Готовилось большая война. Город был наводнен крестоносцами.

Вечером в трактире, разгоряченные вином и утомленные бездействием, пилигримы до хрипоты кричали о том, что пора бы и выступить в поход. И кони готовы, и мечи наточены. Кое-кто плакался, что уже несколько месяцев здесь в Ливонии, а язычников еще и не видел. А ведь скоро надо возвращаться в Германию. И лето проходит. А когда же поход?

С каждым днем пилигримов в Риге становилось все больше. С каждым днем воинственный пыл разгорался все сильнее. Только и было слышно: «На Литву!»

* * *

Ежегодно крестоносцы прибывали в Ригу, но, отслужив год и получив отпущение грехов, а также часть добычи от походов, они уезжали обратно в Германию. Их количество оценивается в 300—1000 рыцарей. Значительность произошедшей в 1236 году битвы позволяет предполагать, что именно тогда количество приезжих крестоносцев было максимальным.