Подруга — важнейшее звено для общения с остальным миром, условие существования и первая ступенька в жизни, с подругой можно и ходить куда хочешь, и познакомиться с кем надо, и рассказать ей всё-всё. И она в случае чего поможет, защитит, и ты ее ревностно будешь защищать, на первый случай от своих родителей. Подруга — это главнейшее в жизни одинокой девочки.

А у Сони подруги не было, так и не завелось.

И вот предоставляется шанс! Поехали, поехали, Татьяночка, я тебя познакомлю с моим мужем, он, знаешь, у меня писатель и переводчик. У нас сынок Никита, ему полгодика уже. Представляешь? Как время летит! У нас есть как раз свободная комнатка на первом этаже. На даче.

— На первом этаже? Писатель? Надо же. Татьян, писатель он. Поживет она, поживет, соглашайся, — кивала третья пьяноватая подруга, поглядывая на часики.

Татьяна, однако, медлила. Она вообще как-то все больше молчала, задумчива была и таинственна.

— Где это ты писателя нашла? — поинтересовалась третья подруга.

— Ой, да я у него интервью брала для нашего журнала.

— Журнала? Ты в журнале? В каком? Устрой, а?

— Была, да. Сейчас-то там уже новый главный, всё, и мне уже туда не вернуться.

Так невинно была пресечена попытка этой третьей подруги пробиться через Соню в богатый гламурный журнал, куда саму Соню с трудом устроили знакомые родителей, а именно мама главной редакторши. Все же не просто в этом мире!

И интервью ее послали делать тоже не прямо, а по протекции, родители беспокоились за неказистую Соню.

Было известно, что тот писатель и переводчик имеет больную жену, находящуюся на длительном лечении по поводу бессонницы, бешеную истеричку, которая ревновала мужа и все время угрожала суицидом.

Соню послали к определенному парикмахеру-стригалю, который из ее довольно бесформенных полудлинных волос сделал чудесную шапочку крупных кудрей (с помощью геля).

А визажистка приклеила ей несколько кустиков ресниц, смастырила макияж «под ненакрашенную», и в таком виде, почти как невеста, взволнованная Соня поехала к писателю.

И наповал его сразила — не чем иным, как своей неподдельной невинностью.

Он-то наезжал на любое существо женского пола, освободившись на время от жены, он гладил посетительниц жадной ладонью пониже спины сразу же, в прихожей. Дальше действие развивалось согласно воле дам.

Это же были в основном молодые семейные редакторши, а также отягощенные детьми журналистки, и они уворачивались от его бесцеремонных рук как придется.

Но существовала и постоянная медсестра, которая приходила делать массаж, тут уж писатель получал свое за плату, по закону сервиса. Медсестра хотела за него замуж и писала ему письма, которые оставляла на видном месте, чтобы жена знала всё. Хозяин ходил подбирал эти послания, матерясь.

Соня же, получив такой наскок в прихожей, страшно растерялась, испугалась, даже была оскорблена.

Она долго готовилась к интервью, прочла все книги своего героя и статьи о нем, даже полюбила его какой-то затаенной любовью, а тут небритый седой старик пятидесяти с лишком лет трясет тебя, ухватив за ягодицы!

— Ну всё, ну всё, я пошутил, идем, детка. Кто ж тебя знал, что ты такая. Тебе сколько лет-то? А. И что, у тебя никого еще не было?

— Простите, — захлопала глазками Соня, своими большими глазками с пушистыми ресничками.

Затем у них состоялось интервью, и старик пригласил Соню прийти еще назавтра, чтобы дать ей дополнительный материал. Больше он ее в этот день не трогал.

Вторично Соня уже не могла быть такой же красоткой, ресницы она отлепила и на следующий день чувствовала себя как-то неуверенно, но старику было все равно, он загорелся.

Он, видимо, даже не очень различал, при макияже девушка или ненакрашенная. Ему нужно было другое. Он дал ей выпить водочки (со свиданьицем, пей, пей) и накинулся на нее, когда увидел, что дева разомлела. Опыт, конечно, у него был огромный, Соня вспотела от страха, когда дедовы руки ловко стали расстегивать молнию и его пальцы полезли в туда, куда никто еще не проникал.

«Что не надо, что не надо», бормотал он сквозь слюну.

Большего стыда она в своей жизни не знала и, обесчещенная, покорилась судьбе, как многие взятые с наскоку женщины.

Очнувшись, дедушка понесся в ванную за губкой и стал затирать на диване следы крови, приговаривая «что ж ты мне новый-то испортила». Соня быстро оделась и кинулась к выходу, опозоренная и оскорбленная.

Дед настиг ее на лестнице и повел обратно, приговаривая «Ну что ты, ну что ты, жена моя, женушка».

Он был не только счастлив, но и горд, тронут, он впервые, видимо, познал настоящую девушку, и теперь, как стоеросовый пригородный мужик, хотел ее в полную собственность.

И она его полюбила. Она ему отдалась полностью. Она страстно и бескорыстно привязалась к своему первому мужчине.

Дед ее больше никуда не отпустил.

Дальше было то, что его жену уже должны были выписать из психбольницы, бедную истеричку с бессонницей в анамнезе, которая, не дождавшись мужа, не дозвонившись ему, приехала на такси домой, а там, в его рабочем кабинете, она увидела голые стены. То, чего она всю жизнь боялась, из-за чего не спала и устраивала скандалы, свершилось. Муж ее покинул.

Следующие несколько дней ушли на то, чтобы узнать его новый телефон. Наконец она дозвонилась и, усмехнувшись, на сей раз спокойно сказала:

— Если ты не вернешься сегодня к шести часам, в семь меня уже не будет на свете.

Разумеется, муж бросил трубку.

После чего, обозленный и испуганный, он позвонил сестре своей супруги и предупредил ее, что надо приехать в половину шестого! А то будет беда! И ты знаешь, о чем я говорю.

Правда, потом эта сестра заявила в милиции, что он сказал не в половину шестого, а в половину восьмого! И она приехала специально в семь! Но было уже поздно!

— Ну опоздала, ну она всегда опаздывает, нечего на меня валить, — бормотал вдовец.

Он и на похороны не пришел, так был обозлен этой клеветой. Еще и родня этой истерички устроила бы тоже истерику…

Он поменял свою опозоренную, испачканную суицидом квартиру на хороший двухэтажный дом в Подмосковье, недалеко от электрички, плюс на однокомнатную квартиру на верхнем этаже для ночевки в Москве.

Т.е. это была холостяцкая квартирка для известных дел.

Ну и — вернемся к началу — Соня привезла на такси свою подругу Татьяну именно на дачу.

Татьяна была необременительной, все время молчала, на просьбы откликалась, сидела с ребенком, когда Соня уезжала в Москву с мужем в театр или в гости, без особого приглашения воцарилась на кухне, варила и жарила как умела, да и Соня была средней поварихой — притом Соня была все время в хлопотах, то укладывала младенца, то сама спала, то кормила.

И тут ребеночек серьезно заболел. Мать уехала с ним в карете скорой помощи в больницу да так там и осталась на месяц.

Перед ее возвращением старик не удержался и ночью пришел к Татьяне. Та невозмутимо дала ему то что ему было надо, оральный секс. Мужик был в состоянии опупения, женщина с высшим образованием обслужила его как грязная проститутка — тут надо добавить, что Татьяна не слишком была чистоплотна, и специфический женский аромат вскружил голову писателя. Он погрузился в грязь, в порок, в запахи публичного дома!

Соня вернулась на дачу изможденная, слабенькая, со слабеньким ребенком, которого она спасла от гибели, выдернула из лап смерти. Она неотлучно при нем находилась, не веря себе, что все опасности позади, и спала тоже в детской.

Татьяна же вела дом, а ночью к ней приходил писатель. И она со свойственным ей презрением подставлялась, молча делала свое дело, давала старику то, что он с ухмылкой называл «юношеской добавкой».

Соня спала как убитая (с перерывами на детский плач) и была благодарна Татьяне за помощь. Дарила ей подарки, а то и деньги. Так это бы и шло годами, но Татьяна умудрилась забеременеть. И это при том, что старик никогда не спускал в нее свою драгоценную сперму, все заканчивалось в глубокой глотке Татьяны — губы у нее были как экскаваторный ковш, сильные и ухватистые.