Я встал и положил руку ей на плечо. Она посмотрела на меня.

― Я не уеду отсюда без Адели.

― Конечно.

― Берегитесь Дуайта.

― Обещаю.

Я посмотрел на Эймса, который понимающе кивнул, сунул пистолет в карман своих свободных выцветших джинсов, опустил сверху свою такую же свободную рубашку и подошел к окну. Он приоткрыл занавески лишь настолько, чтобы увидеть, что происходит снаружи.

― Кажется, все в порядке.

Эймс выходил первым. Я был уверен, что, если Дуайт Хэндфорд ждет нас, он встретит свой смертный час, и очень надеялся, что он не появится. Я не хотел, чтобы Эймс провел остаток жизни в тюрьме.

Я взял чемодан Берил Три. Чемодан был легкий. Она встала со стула и вышла из комнаты вслед за Эймсом, а я за ней. Эймс стоял, наблюдая за обстановкой, пока я открывал для Берил дверь «Гео» и укладывал чемодан на заднее сиденье.

― Увидимся в «Техасе», ― сказал я Эймсу. ― Ты займешься кондиционером?

― Нужны запчасти. Может быть, проще купить подержанный.

― Может быть, ― согласился я. ― Встретимся в «Техасе» через несколько минут.

Не разговаривая друг с другом, мы с Берил поехали по Триста первой, повернули налево, на Мэйн и затем направо по Лемон, на Вторую улицу. Мы добрались до «Техаса» раньше Эймса, но ненамного. Он поставил свой мотороллер рядом с моей машиной. Места было предостаточно.

― Эймс позаботится о вас, ― сказал я, протягивая ему чемодан.

― Я всю жизнь заботилась о себе сама. Вряд ли стоит это менять.

― Вы любите чили и хорошие гамбургеры? ― спросил я.

― Я столько их подавала, что умею отличить хорошие от плохих.

― Попробуйте их у Эда, и тогда мы поговорим.

Я снова сел в машину, но, прежде чем я успел закрыть дверь, Берил спросила:

― Вам нужны еще деньги?

― Нет, спасибо, ― сказал я. ― Вы дали много вперед.

― Выставите мне полный счет, когда найдете Адель.

― Не упущу ни пенни, ― сказал я.

Оставив их на тротуаре и проехав пять кварталов, я оказался у офиса Джеффри Грина за десять минут до назначенного времени. Против ресторана «Каригуло» было одно место для машины, между зеленым «Саабом» и синим «Роллс-Ройсом». На стекле «Роллса» белела бумажка с надписью «продается».

Узкий проход между антикварной лавкой «Золотое руно» и магазинчиком «Восточные ковры Робинтайна» вел в мощенный яркой плиткой маленький дворик с фонтаном в центре. Табличка на большой деревянной двери с золоченой ручкой, справа от фонтана, гласила: «Фергюс и сыновья». Интересно, подумал я, чем занимаются Фергюсы, чтобы платить аренду за свое помещение. Налево от фонтана похожая дверь имела табличку «Джеффри Грин, доктор медицины, доктор философии». Я открыл ее и оказался в выстланной коврами приемной, в два раза большей, чем обе комнаты моего офиса. Я назвал свое имя величественной секретарше, чей внушительный бюст красовался в окошечке с раздвижными стеклами, и она предложила мне сесть. Кроме меня в большой приемной с зеленым ковром была только молодая нервная женщина лет двадцати с коротко остриженными черными волосами, которая в этот день явно не позаботилась о своем туалете: ее коричневая юбка совершенно не подходила к серой блузке. Она быстро перелистывала журнал, взглядывала на часы на стене, на аквариум с разноцветными тропическими рыбками и снова возвращалась к журналу. Я дочитал до середины статью о Клинте Иствуде в «Энтертейнменте», когда дверь кабинета Грина открылась и он вышел в приемную. Он был один. Если он принимал пациента, тот мог уйти только через другую дверь.

Джеффри Грину было около сорока лет. Темный костюм, великолепная копна черных волос. Я мог бы побиться об заклад, что в свободное от практики время он занимается альпинизмом или горными лыжами.

― Я буду в вашем распоряжении через несколько минут, Дороти, ― сказал он нервничавшей женщине, которая, нахмурившись, кивнула.

― Мистер Фонеска? ― спросил он, глядя на меня. ― Проходите, пожалуйста.

Я прошел за ним в кабинет. Он раздвинул портьеры на окне, за которым открылся вид на маленький ухоженный сад, залитый солнцем и ограниченный стеной, отделанной красивой керамической плиткой.

Кабинет казался небольшим по сравнению с приемной, но очень уютным. Стол, стул, небольшой диван и два кресла ― все в приглушенных синих тонах, немного золота. Картина на стене изображала женщину, стоявшую на холме на фоне руин замка и глядевшую вниз, в долину. Лица женщины не было видно.

― Вам нравится? ― спросил Грин, садясь за свой стол и предоставляя мне выбирать между диваном и одним из стульев. Я выбрал стул.

― Картина? Да, ― сказал я.

― Ее написал один из моих пациентов, художник. Мы много говорили с ним о живописи.

― Она... ― начал было я.

― Да, готическая, таинственная.

― Я хотел сказать ― очень меланхолическая.

― Согласен. Простите, мистер Фонеска, но я должен перейти к вашим вопросам. Меня ждет пациентка.

― Я понимаю. Мелани Леннелл Себастьян...

― Я не могу рассказать вам о том, почему она посещала меня и о чем мы беседовали, ― проговорил он мягко.

― А что вы можете рассказать мне о ней?

Он откинулся на спинку стула, взял остро очинённый карандаш, снова положил его, посмотрел в окно.

― Мелани Себастьян ― выдающаяся женщина. ― Он тщательно подбирал слова. ― Она очень много пережила. Город, где она выросла...

― Огден, штат Юта, ― сказал я.

― Огден, Юта, ― повторил он. ― Ее мать была больна, рецидивные опухоли мозга, насколько я знаю. Мелани ухаживала за ней. Начиная с десяти лет она приходила домой из школы и сменяла отца, который работал вечерами. Кажется, он был плотником. Мелани посвящала все свое время уходу за матерью. Не могла играть с друзьями, только читала книги и ухаживала за матерью, прикованной к постели. Когда ей было четырнадцать лет, у ее отца случился инфаркт, и ему пришлось выйти на пенсию. Мелани стала работать официанткой в ресторане, каждый вечер после школы, до десяти часов. У нее не было молодого человека, не было близких друзей. Это она предложила родителям переехать во Флориду. Они перебрались в Гейнзвилль, когда она писала диссертацию, при этом продолжая работать. Около четырех лет назад, после того как умерли ее родители ― мать, а через неделю отец, ― она встретила Карла Себастьяна.