– Но закон, конечно… – начал он.

– Закон? – печально улыбнулась она. – Это для таких, как вы. Они даже не пытались разыскать этих людей, да и чего было беспокоиться… ради кого? Подумаешь, какой-то бедняк!

Чарльз смешался, тщетно пытаясь найти способ успокоить ее. Но сколько он ни ломал голову, ничего не смог придумать. Подняв глаза, он заметил, что сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

Конец ее истории был столь же прост, сколь и печален. За дом было уплачено вперед. Оставалось еще немного денег. Но этого хватило ненадолго. Последние несколько медяков она потратила, чтобы приехать в Воксхолл. А что будет дальше? Она не знала. Просто боялась об этом думать. Собиралась пойти в тот трактир, где погиб Джим. Может быть, эти люди опять окажутся там? Если ей повезет, она тоже встретит свою смерть.

– Не знаю, что меня привело сюда, – закончила она. – В самом деле, не знаю.

К ее величайшему удивлению, Чарльз вдруг сказал:

– Я тоже не знаю, зачем пришел.

После этого он отвез ее домой и дал ей немного денег. Возможно, подумал он, она просто сообразительная попрошайка. Таких в Лондоне было много. Кое-кто не брезговал даже брать взаймы чужих детей – чем уродливее, тем лучше; а кто-то даже сам уродовал бедных крошек, да и себя, чтобы видом своим вызывать у прохожих жалость.

Так почему бы и этой зеленоглазой девушке не сочинить трогательную историю, способную заставить расчувствоваться приехавшего из провинции джентльмена? Как знать – в конце концов, эти негодяи в трактире вполне могли быть ее сообщниками!

Проще всего было не забивать себе голову этими вопросами, а дать ей денег, после чего выкинуть из головы всю эту историю. Проще простого! Денег, которые он ей оставил, хватит на несколько недель. Чего еще она могла ожидать от случайно встреченного человека?

Но, несмотря на все это, Чарльз так и не смог ее забыть. Было еще несколько встреч и много сомнений и колебаний, прежде чем неизбежное случилось.

Вскоре после того, как он увидел Милли впервые, ему пришлось вернуться в Корнуолл – его срочно вызвали домой, когда родилась дочь Каролина. Приехав, он обнаружил, что Уэнна от волнения на себя не похожа, а дом погружен чуть ли не в траур. Слуги были в смятении. Уэнна смотрела на него глазами, горевшими ненавистью. Но и ребенок, и Мод были в полном порядке.

Прошло немало времени, прежде чем он смог вырваться в Лондон. Чарльз так и не сумел забыть девушку, которую встретил в Воксхолле. Он успокаивал себя тем, что постарается найти ей какое-либо место, но вместо этого, как и в первый раз, просто оставил небольшую сумму на расходы.

Сначала Милли отказывалась.

– Нет, я не могу взять деньги, – возражала она.

– Можете, потому что жизнь бывает жестока к одним и милостива к другим, – твердо сказал он. – Попробуй те думать обо мне как о добром дядюшке, который подвернулся в нужную минуту.

– Вы для этого слишком молоды! – возразила Милли.

Странно, Милли могла радоваться и тут же грустить, легко, как ребенок, переходить от слез к смеху. Чарльзу казалось, что она мечтает о грядущем счастье.

Со свойственной ему деловитостью Чарльз быстро все устроил. Хозяйка дома, в котором Милли снимала комнатушку, была по-матерински добра к ней. Немолодая женщина отличалась особой снисходительностью к молодым любовникам, за которых она принимала Милли и ее неожиданного благодетеля. Хозяйка гордилась умением с первого взгляда отличить истинного аристократа и без колебаний признала в Чарльзе настоящего джентльмена, который всегда готов платить по счетам. Для подобной публики она делала множество мелких уступок. И вот однажды после поездки в Воксхолл случилось так, что Чарльз остался у Милли на ночь, ведь он был так же одинок, как и она.

Как долго это продолжалось? Неужели только три года? Иногда ему казалось, что гораздо дольше, иногда – что много короче. Но за то время, что они были вместе, он открыл в себе способность испытывать совсем новые для себя чувства. Он полюбил прогулки под густой сенью деревьев, впрочем, это свойственно влюбленным. Вдвоем они часто ездили в небольшую деревушку в Хэмпстеде и подолгу бродили по поросшим вереском пустошам. Она собирала букет из этих скромных цветов, чтобы потом засушить его между страницами Библии, и говорила, что он напоминает ей родной Хартфордшир. И прогулки в увеселительном саду доставляли немалую радость им обоим, там, вдали от нескромных глаз, они порой проводили целые дни. Случалось им ездить в Мэрилебон или Бэггниг-Уэллс, а иногда они, словно дети, весело гонялись друг за другом по аллеям Флорида-Гарденс.

Для Чарльза началась совсем другая жизнь. Приезжая к Милли, он старался и выглядеть и вести себя словно преуспевающий торговец. Его удивляло и забавляло, что он наслаждается простыми радостями людей низшего сословия; раньше он и поверить бы не смог, что такие люди, как Джим, тоже могут быть счастливы. Теперь ему доставляло удовольствие все то, что прежде он считал убогой безвкусицей, а Милли восхищалась тем, что представлялось ей истинной роскошью. И это непрерывное изумление, которое испытывали они оба, приводило их в восторг.

И вот его возлюбленная забеременела.

Милли всецело доверяла ему. Она была такая мягкая, такая беззащитная. И с ней Чарльз был совсем другим человеком, не тем, кого знала Мод. Чарльз жил двумя жизнями; только теперь он понял, что такое двойная жизнь. У этого совсем еще молодого человека, завсегдатая увеселительных садов, нежного возлюбленного Милли Сэнд по имени Чарльз Адам, казалось, нет, и быть не может ничего общего с сэром Чарльзом Тревеннингом.

Однажды, еще в самые первые месяцы беременности, когда они вместе были в Хэмпстеде, Милли впервые заговорила с ним о будущем ребенке. О маленькой девочке, как она мечтала, о чудесной, желанной дочке.

– Я бы хотела, чтобы она выросла настоящей леди, – сказала она и принялась перечислять, о чем мечтает для своей будущей дочери: – Я бы так хотела, чтобы у нее было платье из настоящего гроденапля[7] и длинная мантилья из того же материала, а еще длинная шелковая пелерина и большой капор, отделанный пышными кружевами и цветами. Однажды, когда я еще работала у миссис Рикардс, мне довелось шить платье из настоящего гроденапля – мы работали над ним вшестером, и то нам понадобилось не меньше недели, чтобы закончить! Хозяйка без конца нас торопила, так что мы шили не разгибая спины.

– Ты говоришь так, словно ребенок уже вырос, – улыбнулся Чарльз.

– Да просто я думаю о ней… как о леди.

– Ты чего-то боишься? – внезапно спросил он.

– Боюсь? – удивилась она.

– Ну, многие ведь боятся… особенно в первый раз.

– Ах, вот ты о чем. Так ведь я же не одна – у меня есть ты.

Молли так безгранично ему доверяла, что у него защемило сердце. Пожелай он, ему ничего бы не стоило обмануть ее. Но он и не помышлял об этом. Разве можно по своей воле отказаться от счастья?

Чарльзу Тревеннингу пришлось немало испытать в своей жизни, прежде чем судьба послала ему Милли. Теперь он изменился, стал гораздо мягче и терпимее к Мод, она больше его не раздражала. И это тоже приводило его в недоумение, ведь раньше он не испытывал к ней ничего, кроме равнодушия. Как странно, что такое довольство жизнью пришло к нему только после грехопадения! Но еще более диким представлялось ему, что люди могли назвать грехом то, что произошло между ним и Милли Сэнд.

Но все имеет свой конец. И она, его нежная Милли, умерла, дав жизнь ребенку. Какое горе охватило его! Печаль, отчаяние, одиночество – все это он испытал в те далекие страшные дни. Теперь он не представлял, как бы пережил все это, если бы не Фенелла – она была единственной, кого он смог посвятить в эту страшную трагедию.

И именно Фенелла дала имя девочке.

– Когда Милли говорила о ней, – сказал он, – она и ее называла Милли. Звала ее «маленькая Милли Сэнд»…

Фенелла сделала недовольную гримаску: