– Мицуко, а Мицуко-тян! Ты бы сходила на минуточку к Ямада-сан! – крикнула в окно Сино.

Мицуко во дворе прилаживала ремешки к своим деревянным сандалиям.

– Позвать ее? – спросила Мицуко.

– Да, скажи, чтобы шла к нам чай пить. Сегодня я свободна.

– Хорошо, я ее приведу…

И Мицуко пошла, собирая по дороге полевые цветы. За ней послушно плелась собака.

Отоки, болтая о Тиё, в то же время думала о своих детях, живущих в Токио. И сегодня утром, делая уборку в комнате двух приезжих женщин, она снова завела разговор о них. Погода стояла ясная, из окна второго этажа открывался вид на плоскогорье. Вдали виднелись силуэты людей, казавшихся крошечными. Там работало человек десять.

– Просто ужас! Нелегкая это работа – расчистка земли, не правда ли? – начала издалека Отоки, обращаясь к жилицам.

– Наверное, это репатрианты? Они здесь, видимо, расчищают землю под посевы… Корчуют пни вручную?…

Мать и дочь подошли к окну и стали рядом с Отоки. Как столичные жительницы, они остались равнодушны к ее словам.

– Они начал «обрабатывать землю несколько лет назад, – продолжала Отоки. – Посадили кукурузу. Кажется, в этом году она даст урожай. В этих местах почва не очень-то хорошая. Поэтому они и перепахивают ее после корчевания. Бедняги!

Эти люди, корчевавшие пни под лучами яркого солнца, выглядели беспомощными и маленькими на фоне высоких гор.

– А разве правительство им не помогает? – спросила дочь.

– Да не очень-то помогает. Правительство ничего не делает. Вот хотя бы взять меня: муж мой погиб в бою, и я осталась ни с чем. Теперь-то уж дети выросли: старшая дочь вышла замуж за сына здешней хозяйки. Мой сын живет и работает у хозяина, занимающегося строительным делом. А самая младшая дочь уже окончила среднюю школу и устроилась к портнихе, которая обучает ее шить европейские платья. Вот и мне стало легче. Я уже говорю детям: «Теперь вы мне давайте деньги на мелкие расходы».

– Ваша дочь – невестка хозяйки?

– Да, в Токио у них магазин европейских товаров. Здешняя госпожа была второй женой его отца, поэтому она и не надеется на помощь пасынка. А я еще могу пока работать. Она меня пригласила сюда помогать ей по хозяйству, вот я и приехала.

Отоки при всяком удобном случае рассказывала людям о том, что ее дочь – невестка хозяйки и что Сино не родная мать ее зятя. Она была болтлива и откровенничала даже с незнакомыми людьми. Она вовсе не хотела уязвить Сино, просто эти разговоры доставляли ей удовольствие.

– Я сама растила своих детей и к тому же работала.

Даже спекуляцией занималась. Знаю и тяжелый труд репатриантов, всего хлебнула. Бывало, заболеет младшая дочь. Температура – сорок. Как быть? А вдруг она умрет без меня? Но все-таки приходилось оставлять ее и идти на работу. И, представьте себе, она всегда поправлялась. Приду домой с работы, а она уже играет…

Отоки рассказывала таким бодрым тоном, словно все пережитое не представляло для нее никаких трудностей.

Глядя на эту цветущую женщину с широкими по-мужски плечами, можно было подумать, что у нее вообще не было никаких невзгод. Одна из собеседниц, не стараясь поддержать разговор, мельком обронила:

– Ну, а теперь вы уже успокоились?

– Что вы! Дети, правда, выросли, но зато появились другие заботы. Вот сын говорит, что хочет учиться…

– Что ж, молодец!

– Уж не знаю, молодец или нет. Но только мне всех моих детей жаль, потому что нет у них своего дома.

Говоря это, Отоки подумала о том, что здесь у нее все-таки есть дом и, хотя она работает на Сино, душа у нее спокойна. Отоки в ее одинокой и беспросветной жизни, полной тяжелого труда, приходилось сталкиваться и с благородством и с подлостью. Она хорошо сознавала свое теперешнее положение и мирилась с ним. Поэтому и Сино было с ней легко и удобно. Обе женщины отлично ладили между собой.

Самым слабым и уязвимым местом Сино было сознание того, что Синити – ее пасынок, а не родной сын. Это сознание и приучило ее не смотреть на людей свысока. Выйдя замуж за Ясудзо, Сино переменилась – она стала скромней и серьезней.

Мицуко отправилась за старухой Ямада, а обе женщины сели к котацу и заговорили о починке ватных халатов.

Вскоре послышались шаги.

– Ах, кажется, Ямада-сан пришла, – проговорила Сино и поднялась ей навстречу.

– Я привела бабушку, – сказала Мицуко, останавливаясь на пороге.

Тиё Ямада была коренастая, здоровая старуха. Одета она была в рабочую одежду: момпэ и передник. Она шарила руками у входа в кухню. Оттого, что Тиё долго жила в горах, ее круглое лицо загорело и огрубело. Широко открытые глаза были неподвижны. По выражению сурового лица старухи можно было судить о ее недобром и крутом нраве.

– Вас не было несколько дней. Я уже подумала, не случилось ли чего-нибудь, – сказала Сино.

– А я как раз сегодня собиралась к вам. Куда мне сесть?

– Проходите сюда!

– А гости сегодня в доме есть? – спросила Тиё.

– Одна компания приехала, – ответила хозяйка.

– Вот как! – Тиё опустила руки на свои круглые колени и, глядя перед собой, замигала ничего не видящими глазами.

Отоки приготовила чай.

– Пожалуйста, Ямада-сан, вот вам чай, – сказала она и передала чашку в руки слепой.

Тиё осторожно взяла чашку и заговорила:

– Вчера дул такой сильный ветер, что, наверное, все листья облетели. А когда облетают листья, значит, скоро выпадет снег.

– В этом году во многих дачах остались зимовать, – вставила Отоки.

– Да, на даче Аои, и у Кацуяма, и у вас, и у меня… – перечисляла Тиё. – Летом из-за густой листвы не видно и домов, но, когда листья опадают, все дома как на ладони. Раньше здесь было четырнадцать дач, но после войны две сгорели. Сейчас их стало двенадцать. А зимой больше половины пустует…

Тиё говорила так уверенно, будто видела все собственными глазами.

Сино смотрела на ее грубое, обветренное лицо.

– Когда выпадет снег, здесь и прохожих-то не будет. Что вы тогда будете делать, Ямада-сан? Сейчас вы и на дорогу выйти можете и…

– Да я уж и сама думала, что буду делать? А что может сделать одинокая ослепшая старуха?…

Отоки, складывая белье, выстиранное Мицуко, спросила:

– А старик больше к вам не приедет?

– Да разве на такого человека можно положиться? – раздраженно выпалила Тиё.

– Вот как! А что же произошло? – спросила Сино, придвигаясь ближе к старухе.

– Я его выгнала, вот что! Он бессердечный человек!

Нельзя было понять, слушала Мицуко эти разговоры

или нет. Она с блуждающей улыбкой поставила на стол вазу с полевыми цветами.

– Вам будет очень трудно, – продолжала Сино. – До этого лета вы еще различали телеграфные столбы. По дороге домой вы считали их и, зная, после которого надо свернуть, спокойно могли добраться до своего дома. А теперь ведь вы ничего не видите!

– О, если бы мои глаза видели, мне все было бы нипочем! Ведь здоровье-то у меня хорошее…

– И правда, вы здоровая. Здоровее меня, – проговорила Сино.

В глубине души Сино считала, что эта слепота, при железном здоровье Тиё, была послана ей в наказание за разнузданную жизнь, которую она вела в молодости.

Старые женщины, познавшие столько горя и слез, вели по вечерам долгие разговоры то ли для собственного утешения, так необходимого в их годы, то ли все еще надеясь на что-то.

В прихожей послышались голоса. Мицуко с кем-то разговаривала. Она говорила всегда с одними и теми же интонациями, и потому разобрать, с кем она говорит, было трудно.

– Кто там? Рыбник? – спросила Сино.

– Пришел сын Отоки-сан, – сказала Мицуко, вбегая в кухню.

– Вот как! Сэй-тян? Опять пришел, не предупредив. Отоки-сан, к вам Сэй-тян пришел!

– Сейчас иду! – громко ответила Отоки и спустилась со второго этажа.

– Что случилось?

Сын Отоки, Сэйити, рядом с матерью выглядел тщедушным, хотя и был с ней одного роста.

Он смущенно улыбался и низко кланялся Сино.

– Вот уж неожиданность! Разве нельзя было хотя бы письмо прислать? – затараторила Отоки.