- Чего он выделывал сегодни, не знаю. Об том Нюнькины шпиёнки лучше моего знають. А мине не до его вытворячества было - я в кухне занята была; сколько той грязи за соседями выташшить надо было, вскоросте у той грязе по уши сидеть будем.

- Ну, а не видели, выходил Фима из дому?

- Ето видела. Мать ему вослед: сей минут назад. Ён шмыгнул и пыль поднял, аж в носу у мене засвербило. Штоб, говорю, твоей матери так чихать, как мене от тебе...

- И он скоро назад?

- Эге, скоро! А если бы тебе наказали да заперли, а потом в уборную выпустили, разбежался бы ты назад либо как? О, то-то!

- А может, он куда со двора выходил в это время? - спросил Людвиг Иванович, протягивая бабушке Тихой ириску.

- Про то не знаю. Про то не скажу! "Золотой кулючик" - хорошая конхвета. А ежели где и был Ехвимка за ето время, окромя двора, про то беспременно знаеть Тихон Харитонов, через улицу живеть, он за всю улицу знаеть, потому как у него грудная жаба и он ету жабу цельный день на веранде грееть, от пяти утра и до самого вечера, днем часок соснеть, а и то с веранды не уходить и ухом за улицею следить.

- Ну, хорошо, значит, потом Фима вернулся, и больше вы его не видели?

- Не видела и видеть не хочу.

- Что вы еще можете рассказать о Фиме?

- Фулиган. И говорить об нем не желаю.

- А вот у меня еще есть... карамель... только без начинки.

- Карамель без начинки не бываеть, - подозрительно сказала бабушка Тихая.

- Ну как же... Тут вот и написано: карамель.

- Пишуть незнамо што, - проворчала бабушка Тихая и задала каверзный вопрос: - А монпасе, ето што, по-твоему?

- Монпансье - это мелко нарезанная карамель без начинки, - наугад ляпнул Людвиг Иванович и, ошарашив Тихую этим смелым утверждением, ловко вытянул у нее еще кое-что про Фиму.

Увы, подтвердилось, что Фима действительно обломал у бабушки Тихой все цветы алоэ, а у соседей - гвоздику, но другие цветы - герань, бегонию, аспарагус, - хотя тоже с них срезал по веточке, до такого опустошения не довел.

- От алои одне корышки оставил, - твердила сердито Тихая.

Выяснилось также, хотя бабушка Тихая тут же прикусила язык, что Фимка действительно постоянно снабжал ее всяческими конфетами.

- Вы же сами сказали: "У Ехвимки все эти карамели перепробовала"!

- А алоя? - сверкнула глазами Тихая. - Конхветы! Един раз конхвету сунеть, а весь день смекай, к пожару излаживаться чи к затопу!

- К потопу?

- Потоп - это дело божье, - строго сказала бабушка Тихая. - А Ехвимка мог исделать затоп. Или тварь ползучую на нас напустить... - И шепотом вдруг спросила: - Когда Ехвимки пять ден не будеть, можно же его из книжки выписать али как?

- Из какой книжки?

- Какой-какой! Домовой! А ешшо есть интеренаты для таких фулиганов...

Закончила она свои показания не менее решительно, чем Бабоныко, но в прямо противоположном смысле:

- Убег, беспременно убег! Стибрил чё-нибудь и убег! И пущай назад не прибегаеть. Аще усю банду за собой приведёть.

- Банду? Но вы же сами говорили - никаких подростков он в дом не водил.

- А я и не говорю за подростков! Наведёть банду тварей своих.

- Тварей? Вы кого же имеете в виду?

- Ето вы их имейте у себе у виду, Ехвимкиных тварей, а я их сроду видеть не желаю, тьфу на них, на глаза бы мне оне не попадали!

И Тихая вдруг замолчала. А так как у Людвига Ивановича конфет больше не было и к тому же он торопился опросить девочку, то он и оставил разгневанно-молчаливую старуху в покое.

Глава 7

Показания Нюни

- Ну-с, так, "падмузель" Нюня, - начал весело свой допрос Людвиг Иванович. - Мы ведь друзья?

- Друзья, - прошептала, не поднимая глаз, девочка.

Была она обыкновенная длинноногая, веселая, любопытная девочка, но сейчас выглядела измученной и замкнутой.

- Расскажи-ка мне все, что знаешь о Фиме!

- А что? Фима обыкновенный мальчик...

- Разве все обыкновенные мальчики срезают цветы у соседей, берут из дому вещи отца, а потом исчезают бесследно, а?

- Значит, ему нужно было, - Нюня говорила едва слышно.

- Для чего нужно?

- Не знаю.

- А почему же говоришь, что нужно было?

- Фима не такой мальчик, чтобы если не нужно, то брал.

- А какой же он мальчик?

- Обыкновенный.

- Твоя бабушка говорит: необыкновенный.

Нюня неуверенно пожала плечами.

- Значит, так: обыкновенный необыкновенный мальчик, да?

- Да, - серьезно кивнула Нюня.

- Ну хорошо, что на нем было сегодня утром?

- Футболка, шорты, носки, сандали, - подробно перечислила Нюня.

- А когда он выходил, он что-нибудь нес?

- В руках?

- В руках.

- Нет.

- А где нес?

- Не знаю.

- А нес?

- Я не знаю.

Обычно, Людвиг Иванович это хорошо помнил, самым любимым восклицанием Нюни было "а я знаю!", теперь же она то и дело твердила "не знаю".

- Нюня, вот ты сказала: "Фима бабушку Тихую конфетами угощал". А почему?

- Она ж конфеты больше даже чистоты любит.

- Ну, это ясно. Но ты ведь тоже конфеты любишь?

- Не знаю.

- А тебя он часто угощал?

- Не знаю.

- А вот бабушка Тихая на него ругается, а он ее конфетами угощал. Почему?

- Они нюхали.

- Что нюхали?

- Вместе... все.

- А все-таки, что именно?

- Не знаю.

- Как ты думаешь, куда делся Фима?

Девочка пожала плечами.

- Не мог же он просто исчезнуть из запертой комнаты?

Людвиг Иванович ожидал ответа, что да, не мог или хотя бы "не знаю", но девочка вдруг выразительно сказала:

- Фима очень умный.

- Нюня, а что это бабушка Тихая говорила о каких-то казнях египетских?

- Не знаю.

- Разве не знаешь? А почему ты об эпидстанции вспомнила?

- Не знаю, - опять затвердила девочка.

Людвиг Иванович перевел разговор на другое:

- Ольга Сергеевна ругала сегодня Фиму?

- Ругала, говорила: совести нет.

- Ну, а ты как считаешь?

- У Фимы очень много совести.

- Много совести... А вот бабушка Тихая считает: он связался с дурной компанией.

- С какой компанией?

- Ну, с ворами, наверное.

Неожиданно девочка смешливо хмыкнула:

- Скажете тоже!

- Слушай, Нюня, ты можешь и должна нам помочь. Ты наблюдательная девочка, и ты любишь Фиму. Если ты нам не поможешь и не расскажешь все, он может погибнуть...

- Фима умный, - прошептала Нюня.

- То есть ты хочешь сказать, что он сам найдет выход из положения?

Девочка молчала.

- А если нет? - продолжал Людвиг Иванович. - Вдруг он запутался и уже не сможет к нам вернуться? И знака подать не сумеет?

Девочка так низко опустила голову, что Людвиг Иванович даже присел на корточки перед ней и приподнял ее лицо:

- Ну же, Нюня! Разве я желаю Фиме зла?

- Я не знаю, - прошептала девочка. - Он очень умный.

- Ну хорошо, - сказал Людвиг Иванович. - Что ж, если ты не хочешь помочь, нам помогут твои куклы. Давай твоих кукол на допрос!

Девочка вскочила:

- Они не могут!

- Почему? - строго спросил Людвиг Иванович.

- Тиша - плохая куколка, она ничего не понимает! Пупису лишь бы посмеяться. Зика вообще ничего не знает, ей лишь бы попеть.

- Ну, а эта... - наугад сказал Людвиг Иванович.

- Мутичка, да? - тревожно спросила Нюня.

- Да, Мутичка.

- Она... она болеет.

Явно Нюнины куклы видели многое, и девочка боялась, что они выдадут Фиму. Она ведь не знала, что следователи не умеют допрашивать кукол.

- Хорошо, Нюня, я вижу, тебе много известно, но ты не желаешь сказать. Смотри, девочка, вдруг потом будет поздно.

Нюнины глаза так расширились, что стали вдвое больше обычного.

- Что ж, Нюня, ты неглупая девочка. Подумаешь, вспомнишь все, а когда решишь нам помочь, подойди и скажи: "Дядя Люда, я вам кое-что хочу рассказать". Договорились?