– Сидишь одна в темноте? У тебя подбитый глаз, – сказала она, всматриваясь пристальнее. Когда она дотронулась до руки Линн, Линн, сжавшись от ужаса, всмотрелась в старое, печальное, грубое лицо.

– Я полагаю, ты налетела на дверь. На дверь с кулаками. – Женщина засмеялась и уселась на лавочку. – Ты должна быть осторожней, моя дорогая.

Линн встала и побежала к улице, где еще продолжалось движение. Женщина так испугала ее, что, несмотря на холод, она вспотела. Ей ничего не оставалось как вернуться в гостиницу. Когда лифт остановился на ее этаже, она почувствовала импульсивное желание повернуться и спуститься вниз. Но не могла же она ночевать на улице. А, возможно, Роберт так сердит, что не может даже находиться в комнате. Она вставила ключ в замок и открыла дверь.

Роберт сидел на кровати, закрыв лицо руками. Увидев Линн, вскочил.

– Я искал тебя повсюду. Уже полночь, – закричал он. – Далеко за полночь. Ради всего святого, где ты была? Я искал тебя везде в гостинице, вверх и вниз по улицам, везде. Я подумал – я не знаю, что я подумал. – Его лицо было измучено, а хриплый голос дрожал. Он обезумел от горя.

– Какая разница, где я была?

– Я не знал, что ты могла сделать. Я был в ужасе.

– Напрасно. Со мной все в порядке, – сказала она.

Когда Линн сняла шарф и подошла к лампе, Роберт отвернулся. Он встал и подошел к окну, вглядываясь в темноту. Внезапно она почувствовала стыд за него, за себя, за мистера и миссис Роберт Фергюсон, почтенных и уважаемых родителей и граждан.

Через минуту, все еще стоя к ней спиной, он сказал:

– Я вспыльчив. Иногда я чересчур реагирую. Но я никогда на самом деле не причинял тебе вреда, правда? Иногда небольшой шлепок, только и всего. И как часто я делал это?

Достаточно часто. Хотя и не слишком часто. Однако муки унижения продолжались гораздо дольше, чем мгновенная физическая боль. Следы унижения в душе оставались гораздо дольше, чем синяки на ее руках. Глубокий вздох вырвался из глубины ее сердца.

– Когда это случилось в последний раз? – спросил он, как бы оправдываясь. – Я не думаю, что ты можешь даже вспомнить, это было так давно.

– Нет, нет, я могу вспомнить. Это было на последней неделе Благодарения, когда Эмили не было дома до двух часов дня и ты был в ярости. И после того, как мы обсудили это подробно и ты был так огорчен, я думала, что это, должно быть, на самом деле последний раз и что мы покончили со всем этим.

– Я очень хочу, чтобы было так, – ответил он, все еще оправдываясь. Но мир, в котором мы живем, несовершенен. Происходят вещи, которые не должны произойти.

– Но почему, Роберт? Почему?

– Я не знаю. Каждый раз я ненавижу себя потом.

– Не хочешь ли ты пойти к доктору и поговорить? Попытаться получить помощь. Выяснить причину.

– Я не нуждаюсь в этом. Я буду сдерживаться своими собственными усилиями воли. – Поскольку она молчала, слушая этот знакомый ответ уже в сотый раз, он продолжал: – Скажи мне правду, Линн. Ты знаешь, в другое время я любящий, хороший муж, а также и хороший отец. Ты знаешь это. – Он повернулся к ней, оправдываясь. – Правда?

Она продолжала молчать.

– Сегодня вечером я поступил плохо, хотя отчасти это было несчастным случаем. Я ведь говорил тебе, как это важно. Нью-Йорк с пятьюдесятьюпроцентным повышением зарплаты. А после этого, ты знаешь? – Его руки крепко сжались вокруг деревянной спинки стула, как будто ему хотелось сломать ее. – Он продолжал оправдываться. – Линн, трудно бороться каждый день. Я не всегда говорю тебе, я не хочу огорчать тебя, но в этом мире все ненавидят друг друга. Вот почему та женщина дала тебе неверный совет относительно костюма. Люди делают такие вещи. Ты не можешь представить себе этого, потому что ты очень честная, очень порядочная, но поверь мне – это правда. Каждую минуту своей жизни ты должна быть настороже. Нет ни минуты, чтобы я не думал о нас – о тебе, обо мне и о наших девочках. Мы – единое целое, связанное маленькое единое целое в равнодушном мире. В конце концов только мы одни на самом деле заботимся друг о друге.

Пока он приводил эти доводы, она постепенно шаг за шагом возвращалась к действительности. Дети, семья, дом. И мужчина, стоящий здесь, с которым связана вся ее жизнь. Мысль о самолете, летящем на край света, о плавании, свободном и новом, – все это не было реальностью… Дом, дети, друзья, работа, школа, дом, дети…

– Что ты сказал Брюсу? – вдруг спросила она, прерывая свои размышления.

– То, что я говорил всем: мой чемодан со смокингом был потерян.

Она представила себе, как он легко шутил над этим. «Мой костюм, может быть, на пути к острову Фиджи или, что более вероятно, ждет меня в Сент-Луисе». Он смеялся, заставляя всех смеяться вместе с ним.

– Я не это имела в виду. Что ты сказал обо мне?

– Просто сказал, что ты себя не очень хорошо чувствуешь. Я высказался об этом неопределенно.

– Да, я полагаю, тебе ничего больше не оставалось делать, – сказала она с горечью.

– Линн, Линн, можем мы покончить с прошлым? Я обещаю, обещаю, что буду сдерживаться и никогда, никогда, помоги мне, Господи… – Его голос оборвался.

Измученная, она села на кровать. «Скорей бы проходила ночь, – молилась она. – Скорей бы наступило утро, и мы покинули бы эту ненавистную комнату».

Он сел рядом с ней.

– Я зашел в аптеку и купил лекарство, – сказал он, держа в руке бутылочку.

– Я не хочу его.

– Пожалуйста, разреши.

Она слишком устала и не могла сопротивляться. Он кончал курсы первой помощи и знал, как осторожно ощупать ее щеку. Затем мягко-мягко его пальцы намочили ее виски чем-то холодным.

– Тебе лучше?

Не желая, чтобы он остался довольным собой, она нехотя уступила:

– Все хорошо.

Линн легла на подушки и сквозь полузакрытые глаза видела, как он распаковал ее чемодан и, как всегда аккуратно, повесил ее халат и ночную рубашку в стенной шкаф.

– Твое бедное, дорогое, любимое лицо. Я хочу, чтобы ты ударила меня. Сожми руку в кулак и ударь меня.

– Какой в этом смысл?

– Может быть, тебе станет лучше.

– Я не хочу сводить счеты. Это не для меня, Роберт.

– Я знаю. Я знаю, это не для тебя. – Он закрыл бутылочку. – Вот и достаточно. Не будет ничего видно, я тебе говорю. Однако у этой проклятой двери чрезвычайно острый угол. Следует сказать об этом в управлении. Здесь легко зацепиться.

Это правда. Она зацепилась. Но разве с ней случилось бы это, если бы он не пригрозил ей своей рукой? Трудно быть точным в описании несчастного случая. Событие происходило в прошлом в течение нескольких секунд, и в памяти все мешается.

Она печально вздохнула.

– Я очень устала. Я не помню, чтобы я когда-либо так уставала.

– Повернись и дай мне снять с тебя платье. Я помассирую тебе спину.

В ее груди все еще кипел гнев. Однако физическое облегчение начинало стирать этот гнев. Сильные руки Роберта медленно, даже очень медленно и крепко облегчали напряжение в ее шее и между лопатками. Ее глаза были закрыты. Как загипнотизированная, она плыла по течению.

Как хорошо он знал ее тело! Как будто он знал его так же, как знала его она, как будто он знал его так же, как знал свое собственное, как будто они были единое целое. Единое…

Проходили минуты, прошло, может быть, несколько, или много или даже полчаса, она не знала. Но когда наконец он перевернул ее на спину, она не сопротивлялась. Она открыла ему свои объятия.

Когда Линн проснулась, он был уже одет.

– Я вернусь примерно через час. Сегодня ясный прекрасный день. Я видел лодки далеко на озере. Хотелось бы тебе прокатиться по озеру? Мы всегда можем взять билеты на более поздний рейс на самолет домой.

Она видела, что он проверяет ее настроение.

– Как ты хочешь. Я не возражаю.

Это было неважно. Она проверяла свое собственное настроение, что было более важно. Прошлой ночью внизу у озера темнота была ужасна. Однако эти болезненные мысли не покидали ее. И что-то, о чем она только читала совсем недавно, пришло теперь ей на ум: большинство американок, даже в настоящее время, не видят ничего ужасного в том, что иногда получают пару зуботычин от своих мужей. Конечно, было очень любопытно, что она это вспомнила именно теперь. Возможно, это для нее урок. Что ты хочешь от жизни, Линн? Могла бы она спросить себя? Совершенства? И она уговаривала себя: будь взрослой, будь реалистичной, смотри только вперед.