Ночью прошёл первый дождь.

Микинь проснулся очень рано. Быстро умылся, позавтракал, тепло оделся и вышел во двор.

Горячее солнышко светило вовсю.

Снег растаял.

В березняке перекликались грачи и галки.

За колхозными амбарами, на горе, рокотал трактор.

Мама сказала Микиню:

— Не ходи по лужам, сынок!

— Я буду канаву копать, — ответил Микинь.

Он взял в сенях лопату и побежал к большой луже посреди двора. В луже с криками купались гуси и утки. Микинь принялся копать канаву в сторону баньки.

За банькой, пенясь, шумел Студёный Ручей.

Когда канавка была готова, вся вода из лужи стекла в ручей. Гуси и утки, оказавшись на сухом месте, долго удивлённо переговаривались между собой, не понимая, что случилось…

Студёный Ручей разлился и ревёт, как река.

Чёрные ольхи у ручья стоят, как крепкие мужики, глубоко зашедшие в воду.

Окунув в тёмный поток пальцы своих оголённых веток, они пробуют воду, качаются на ледяном ветру и шепчут друг другу:

— Ещё холодно… Ещё холодно…

Микинь сдвигает шапку на затылок и смотрит на солнышко.

— Ничего, скоро потеплеет! — говорит он продрогшим деревьям.

Над кустами пролетает дикая утка.

— Где-где-где? — спрашивает она. — Где моё прошлогоднее гнездо?

Зелёная лягушка, выбравшись на серую кочку, злорадно квакает ей вслед:

— Прроп-пало! Прроп-пало!

Невидимый жаворонок взлетает высоко в небо и поёт:

— Скоро, скоро, скоро! Очень скоро все птицы совьют себе гнёзда!

На верхушке чёрной ольхи сидит ворон.

Кряхтя, он ищет в небе жаворонка:

— Дурррень! От ррадости ум за ррразум зашёл! Пррридётся тебе ещё кукушке-хитрушке яйца высиживать… Дурррень!

Солнце глядит в весёлый ручей и улыбается.

Вернувшись во двор, Микинь спрашивает маму:

— Куда течёт Студёный Ручей?

— К речке, сынок, к речке Авоксне. Она теперь за Циемской горой разлилась, как море… Крутит турбины новой электростанции. Даёт ток нашему колхозу…

— А куда течёт Авоксне?

— В Даугаву.

— А Даугава далеко?

— Далеко, сынок: за Бором Белых Грибов.

Микинь задумывается. Потом идёт в дровяной сарайчик, выбирает щепку, раскрывает нож, привязанный верёвочкой к поясу, и начинает стругать.

Мать говорит ему:

— Опять порежешь палец!

— Не порежу. Я уже большой.

— Что это ты там мастеришь?

— Лодку. Пусть плывёт в Даугаву.

Когда лодка готова, Микинь, крепко зажав её в руке, бежит к ручью.

Через мостки с шумом хлещет мутный поток.

Вода подхватывает лодку Микиня и, завертев её, уносит. Микинь бежит по берегу вслед, но лодка скрывается за поворотом и исчезает из глаз.

Далеко до Даугавы…

Вешние воды сошли, и снова стали видны мостки через Студёный Ручей.

Тёплым воскресным утром отец сказал Микиню:

— Сбегай-ка, сынок, в кладовушку да принеси бурав. За берёзовым соком пойдём!

И они зашагали по тропинке. Микинь несёт на плече большущий бурав, а отец — деревянное ведро и желобок.

Отец глубоко пробуравил берёзу, туго забил желобок, и вот чистой слезой берёзовый сок закапал в ведро.

Кап… Кап… Кап…

Микинь смотрел. Сок покрыл уже всё донышко.

Отец наклонил ведро и сказал:

— Пей, сынок! Это напиток силы — в нём вся мощь земли!

Микинь присел на корточки и стал пить сок большими глотками.

Сладко!

Дома он сказал матери:

— Теперь я буду очень сильным! Берёзка дала мне напиток силы…

Отец с матерью ушли на работу в колхозный посёлок. Пёс Дуксис, высунув язык, убежал куда-то по своим делам с кудлатым Кранцисом, а Минцис ушёл охотиться на полевых мышей… Микиню пришлось одному хозяйничать дома. Но он ничего не боялся. Он сильный — он пил берёзовый сок, силу земли.

В полдень во дворе закричал петух.

Бесстрашный Микинь выбежал из дому и увидел, что вороны, разогнав кур, дерутся возле куриной кормушки.

Схватив камень, Микинь запустил им в ворон и сердито закричал:

— Кыш! Кыш! Как вам не стыдно, воришки! Кыш!

Вороны взлетели на верхушку берёзы и раскричались оттуда:

— Скррряга! Скррряга! Крррошек жаль!

— Это не крошки, а куриный корм! — сказал Микинь.

Но вороны всё твердили:

— Скррряга! Скррряга! Скррряга!

Совсем рассердившись, они улетели прочь.

— Глупые! — сказал Микинь. — Только свой вороний язык и понимают!

Вечером отец жалуется матери:

— Плохо, что скотные дворы у нас так разбросаны. Полсвета обежишь, пока везде побываешь…

Микинь, немного подумав, спрашивает:

— Папа! А свет большой?

— Большой, сынок, большой! — отвечает отец. — Когда подрастёшь, сам увидишь.

— А я бегаю быстрее тебя… Если ты полсвета можешь, так я весь свет обегу, — говорит Микинь.

Отец смеётся и гладит Микиня по голове.

…На другой день Микинь идёт смотреть, велик ли белый свет.

Но сегодня бежать вокруг света Микиню некогда: опять надо за домом глядеть.

А ведь можно увидеть мир и с дерева.

Микинь карабкается на забор. Теперь следует ухватиться за нижний толстый сук берёзы. Вот так! А теперь — всё выше и выше.

Ветер свистит в ветвях и раскачивает берёзу. Микинь глядит вверх.

По небу плывут пушистые облака…

И вдруг Микиню кажется, что он вместе с берёзой несётся куда-то по небу.

В страхе он крепче прижимается к стволу и смотрит вниз: далеко ли до дома?

Но берёза стоит на старом месте, и дом его — рядом.

Тогда Микинь взбирается ещё выше, до самого скворечника.

Он смотрит в одну сторону — там серебрится притихший Студёный Ручей. Смотрит в другую — там, на горе, белеет новый колхозный посёлок…

А больше ничего и не видно.

Весь мир заслоняют деревья. Должно быть, белый свет очень большой.

Ну ничего, придётся всё-таки как-нибудь обежать вокруг света!

Когда на берёзе распустились листья, а колхозные поля покрылись нежной, трепетной зеленью, Микинь с матерью сажали на огороде картошку.

— Весной посадишь одну картофелину, — говорит мама, — к осени вырастет целая корзина…

Но вот посадили всю картошку, и мать заметила, что на ремешке Микиня нет ножика. Болтается одна верёвочка.

— Где твой ножик, Микинь? — спрашивает мама. — Потерял?

— Нет, не потерял, — отвечает Микинь. — Я его посадил. Пусть к осени вырастет целая корзина ножиков…