«Ты будешь его командиром», писал он Лефорту, «а я на нем простым солдатом». Затем Андрею Андреевичу Виниусу, 21 июля 1694, из Архангельска:

«Min Her!

Ничто иное ныне мне писать, только, что давно желали, ныне в 21 д. совершилось: Ян Флам в целости приехал; на котором корабле 44 пушки и 40 матросов. Пожалуй, покланись всем нашим, пространнее писать буду в настоящей почте; а ныне, обвеселяся, неудобно пространно писать, паче же и нельзя: понеже при таких случаях всегда Бахус почитается, который своими листьями заслоняет очи хотящим пространно писати.

«От Иорода июля 21 д.»

«Schi Per Fonshi Psantus Pro Fet ities.»

(Schiper von ship santus Profeties)

Т. е. шкипер корабля «Святое пророчество». Это означало: Капитан…

Петру уже было 21 год, но он продолжал ребячески относиться ко всему. Он играл в моряка, как прежде играл в солдата или европейца. У Лефорта он одевался по-французски; в Архангельске – в костюм голландского моряка. Он всецело был поглощен Голландией: принял ее морской флаг: красный, синий и белый, изменив только порядок цветов, и пил в кабаках с соотечественниками Тромжа и Рюйтера.

В январе 1694 года Петр вернулся в Москву к умирающей матери. Он выказал много горя, плакал, но через три дня уже кутил у Лефорта. Что это, бессердечие, неспособность к любви? Не вполне. Он до конца сохранил лучшие чувства по отношению к своему старшему брату; Екатерина нашла в нем впоследствии нежного мужа, не вполне безупречного, но верного в несчастиях и крепко привязанного. Но пока он еще был молод и не поддавался горю. Он утешился так же быстро после потери матери, стеснявшей его свободу, как забыл о существовании жены.

1-го мая Петр возвратился в Архангельск и стал заниматься по-прежнему своими морскими забавами. Он раздавал чины: Ромодановский, Бутурлин и Гордон становятся адмиралом, вице-адмиралом и контр-адмиралом, никогда не видевши моря. Петр остается простым капитаном, как он был простым бомбардиром в полку.

В этой скромности, проявляемой также впоследствии и возведенной в систему, историки старались найти глубокий смысл. По-моему же: время возникновения, сопровождавшие обстоятельства, самое происхождение и первые проявления этой скромности ясно указывают, что мы имеем дело только с отклонением воображения, логическое объяснение которому – как вообще всем уклонениям – можно искать в какой-либо черте характера. Таким образом всегда выражается прирожденная застенчивость личности, выдающая себя замаскированной, преображенной, идеализированной противоречивым внешними проявлениями характера сильного, властного, и призрачным блеском удачной карьеры.

Нет, во всем, что составляет в этот период жизнь будущего великого человека, во всех его удовольствиях, учении, поездках заграницу, в посещениях Слободы, и кабаков Архангельска, в Преображенском лагере, в дружбе с Лефортом, Гордоном и голландскими матросами, не было ничего глубокого, но все это выбило его из обычной колеи предков на дорогу, по которой он пришел к своей великой цели.

А что же делала Россия, в то время как ее хозяин разгуливал, гонимый своим капризным, непоседливым духом? Россия, насколько она понимала и могла рассуждать о том, что с ней происходит, начинала думать, что она ничего не выиграла от переворота 1689 года. Народ без особенного страха и недовольства смотрел на знакомства, которые молодой царь заводил с немцами, и на его постоянное пребывание в Слободе. Алексей приучил его к этому. Но склонность покойного царя к Западу проявлялась в достижении более заманчивых результатов: в развитии промышленности, законодательных реформах и действительном прогрессе, приносившем плоды.

Фейерверки и воинственные игры Петра причинили несколько смертей и много увечий – это был весь видимый результат его забав. Если новый царь в своих играх приближался к Европе, бояре, которые правили вместо него, в серьезных вещах шли назад. Они управляли отвратительно. Голицын потерпел неудачу в борьбе с татарами; они разбили стан далеко за пределами страны, в Перекопских степях, и захватили несколько областей святой Руси! Тревожные известия, просьбы о помощи, извещения о поражениях приходили со всех сторон. Мазепа сообщал о том, что Украйне угрожали враги. Досифей, патриарх Константинопольский, передавал тревожные сведения; французский посол встретился в Адрианополе с Крымским ханом и великим визирем и передал первому 10000 дукатов и 70000 визирю за то, чтобы они уступили Франции охрану Святой Земли. Договор был уже отчасти приведен в исполнение: католические священники отняли у православных монахов Святую Могилу, часть Голгофы, Вифлеемскую церковь и Святой грот. Они разрушили иконы, и русское имя стало для султана и его подданных презренным. Вступая на престол, султан не счел нужным известить об этом русских царей. Из Вены пришло известие, что министры императора, посланник польского царя и посланник султана поддерживали постоянные сношения, о которых Россия ничего не знала. Она была как бы отстранена и рисковала остаться одна лицом к лицу с турками и татарами. И симптомы тревоги и недовольства становились все сильнее, а Петру тем временем начинали надоедать его забавы. Архангельский рейд и воды Белого моря, недоступные в продолжение 7 месяцев из двенадцати, имели очень небольшое значение. Петр пытался найти через Ледовитый океан путь в Китай и Индию, но средств на это огромное предприятие не было никаких. Со стороны Балтийского моря тоже ничего нельзя было сделать: шведы сидели там крепко и не собирались уходить. Лефорт предлагал другой проект. Во время этого переворота в жизни молодого царя он приобрел на него особенно сильное влияние. За последние несколько лет у него не было соперника. Он открыл собою серию иностранных проходимцев (Остерман, Бирон, Миних), которые целый век распоряжались Россией. Двенадцать человек стояли на страже у его дворца, и самые знатные вельможи страны толпились в его прихожей. Петр относился к нему не как царь к подданному; он публично наказывал собственноручно своего зятя Абрама Федоровича Лопухина несколькими пощечинами за то, что тот, поссорившись с фаворитом, испортил ему парик. Расставшись с ним, Петр писал ему письма подозрительной нежности и получал равнодушные и бесцеремонные ответы. Вот например образчик письма Лефорта к Петру.[4]

«Господин Коммандер

Письма твоё, которой писано 7 марта, достал иво с велики радусь. Дай, Богу, тебе здорова на многи леты и веселить да своей воли. А я, по милось твоя, здесь по-маленьку живу не без кручина; а как, Бог изволить, увижу твоя милось с добрем здорова, забуду несчесливе дни, которы я здеся потираю. Товарис моё Феодер Алексевич кочет мене пакидать и у Англеска земли быть по указе твоя. Как ты изволись люди наши отпускать стану скора, а дазидать буду милось твоя. Весте с Польски земли, слава Богу, получше. Кароль в Данцих изволить быть. С Москва потста ни бевала: сия петница ана будет. Чало бью милось твоя, что ты изволись арапов достать. Прости надёже моё. Дай Бог тебе видатсь с велики радусь. Твоё верной слуга

Лефорт ген. ад.

Амстер. 25 м. 1698.

Пужалесте ад мене скажи солобит (челобитную) ваша Компанья и не забевати про наша пити… воистяне не кали (николи) забеваём; коль питья здешнее не добро. Вчерась я уженал у Туртон. Девице добре про твоя здорова пили великой стакан: ани рады твоя милось видатсь».

В 1695 году Лефорту приходит в голову показать своим землякам и друзьям свое удивительное счастье. Петру уже давно хотелось послать некоторых из своих друзей заграницу. Отчего ему не поехать с ними самому и не посмотреть вблизи на те чудеса, о которых Тиммерман и Карштен-Бранд дали ему лишь туманное понятие. Какая радость, какое развлечение от начинающейся скуки, какое поучительное зрелище и какая прелесть новизны! Но встретилось препятствие: какую роль будет играть в Европе всероссийский император? – Он явится с неизвестным именем, омраченным давнишними и недавними неудачами, ничего не успев совершить, чтобы его поднять. Это заставило Петра оглянуться назад и посмотреть на все, что он сделал, на свои занятия и развлечения, которые поглощали все его время: и он пришел к убеждению, что не сделал ничего.