Преувеличивали и его детскую любознательность. Представим себе любого ребенка, способного и любознательного, избавленного от обычной процедуры систематического обучения, свободного в удовлетворении всех потребностей ума и воображения: его жажда знаний непременно обратится к тысяче разнообразных предметов. Петр был «автодидактом» – самоучкой, как назвал его в своем письме к Лейбницу один из дипломатов, состоявший впоследствии на его службе.

Но из этого вовсе не следует, что он был развит не по летам. Из сохранившихся тетрадей видно, что он в шестнадцать лет писал очень неумело и изучал только два первых правила арифметики. Его преподаватель, Франц Тиммерман, сам с трудом производил умножение четырехзначных чисел. Правда, на этих уроках арифметические задачи чередовались с теоремами начертательной геометрии.

Нам, привыкшим к приемам систематичной и последовательной школьной тренировки, странно видеть перевернутый таким образом порядок умственного развития; хотя может быть этот порядок и не основателен.

Своей склонностью к наукам, редко захватывающей юные умы, Петр обязан случаю. В 1686 году его внимание случайно привлек рассказ о каком-то удивительном инструменте, привезенном из-за границы князем Яковом Долгоруким. Этим инструментом можно было измерять расстояние, не сдвигаясь с места! Ничего подобного не было в Оружейной палате. И Петр потребовал, чтобы ему принесли астролябию. Но Долгорукий вернулся с пустыми руками: чудесный инструмент был украден. К счастью, князь скоро собирался опять в страну чудес: Софья и Голицын посылали его ко двору Людовика XIV с поручением просить помощи против турецкого султана. Христианнейший король оказал послу прием, которого можно было ожидать, но астролябия была все-таки куплена. Когда она очутилась в руках Петра, он был в большом недоумении, и никто не умел научить его пользоваться ею. Кто-то рассказал ему про Тиммермана, и голландец, строивший дома в Немецкой Слободе, был сделан преподавателем математики в Преображенском.

Но у Петра не было ни времени, ни желания, ни возможности делать успехи в этой науке с подобным преподавателем. Астролябия была просто проявлением детского любопытства, бросающегося с жадностью на все новое. Но род этого любопытства с одной стороны указывает на особенности характера, на склонность к серьезным знаниям, а с другой стороны – на среду, которая влияла на юного царя. Судьбе было угодно, чтобы предметы, которые главным образом привлекали его внимание, оказались и самыми полезными для него.

Неверно было бы предполагать, что в 10 или даже в 16 лет юный царь и будущий реформатор понимал, насколько будет полезно России иметь царя, владеющего 14-ю ремеслами. (Священное число!) Да Петр вовсе и не изучил их: он занимался некоторыми из них, например, токарным и зубоврачебным, без всякой пользы для кого бы то ни было. Как бы ни был велик размах его ума, разбрасываясь таким образом, он сделался поверхностным. Впоследствии, обратившись к серьезным знаниям, он убедился, что пример его лучше всяких увещаний послужит его подданным, этому ленивому, невежественному и неловкому народу. И тогда он уже из принципа, хотя и следуя своей природной склонности, начал неутомимо работать, собирая всякие сведения и изыскивая всякие способы применения своих десяти пальцев. Те же самые побудительные причины толкнули его на единственный путь, где он мог сделаться если и не мастером, то хорошим работником, где он нашел неиссякаемый источник наслаждений, если не положительной пользы для себя и своей родины.

Кто не знает изукрашенной вымыслами истории о старом английском боте, найденном среди хлама, принадлежавшего деду молодого героя, Никите Ивановичу Романову? Изобретательное предание говорит, что Петр ребенком имел такое отвращение к воде, что дрожал при виде малейшего ручейка. Это, может быть, не более как символическое выражение той трудности, с которой обитатель суши, далекий от берегов какого бы то ни было моря, вступает в общение с далекой, неизвестной, почти недосягаемой для него стихией. Петр дал России флот прежде, чем дал ей море. Весь характер его великой деятельности, с его стремительностью и парадоксальностью, сказывается в этом. Старая шлюпка, найденная в Измайлове, побеждает будто бы его отвращение к воде и делает настоящим моряком.

Каким образом этот бот очутился в Измайлове, вдали от всякой воды? Когда впоследствии Петр устроил на Переяславском озере верфь, он и тут шел по следам, проложенным до него. Он создал эту странную вещь, морской флот, без моря, но не он выдумал ее. Из того, что он исполнил, он вообще ничего не выдумал сам. Все эти попытки уже делались до него: при Алексее Михайловича, в Дединове, на берегу Оки, была построена яхта «Орел» иностранными мастерами, приглашенными специально для этого. Струис говорит об этом в своих путешествиях.

Итак, идея уже до Петра носилась в воздухе, еще неясная, но направленная к видимой цели.

Как и астролябия, измайловская лодка показалась Петру предметом загадочным. Крестьяне рассказывали, что бот ходил когда-то против ветра. Новое чудо! Его немедленно спустили на воду в одном из соседних прудов. Но как заставить его идти? Тиммерман ничего не понимал в этом деле. К счастью, мастера, работавшие в Дединове, не все исчезли. И вот у Петра оказалось два новых учителя: Карштен-Бранд и Корт, плотники. Они посоветовали перевезти бот на Переяславское озеро, где было больше простора. Петр последовал их совету и с жаром принялся учиться у них.

Но много времени уходило у него и на пустяки. Приобретая кое-какие полезные сведения, он вырабатывал в себе привычки, однако, нередко очень печальные. Но все же он запасался здоровьем и силой, вырабатывал себе стальные мускулы и стойкий темперамент. Его ум был удивительно гибок и предприимчив.

Он приобретал и друзей, выбранных наудачу среди многочисленной прислуги, например, конюших, скакавших вместе с ним на неоседланных лошадях. Он играл с ними в солдаты и, конечно, командовал ими. Таким образом создалось потешное войско, и другое огромное дело родилось из этой забавы – русская армия.

Псевдоморская забава на Переяславском озере и псевдовоенная на полях Преображенского привели к двум великим результатам: завоеванию Балтийского моря и Полтавской победе.

Но для того чтобы осуществить их, для того чтобы заполнить эти два расстояния от исходных точек до их завершения, нужно было многое. Не только нужен был переход от детского возраста к зрелому, как бы исключительно одарен ни был человек; не только необходимо развитие, в границах возможного, человеческого гения; понадобилась помощь огромных сил, присоединившихся к его усилию, подготовленных заранее, но неподвижных в ожидании благоприятной минуты и появления человека, способного применить их. Но пробил желанный час и явился желанный человек, который сумел воспользоваться ими, направить их и возбудить. Человек сам был продуктом этих скрытых сил, поэтому встреча их и была плодотворна. Он вышел из них и вырос вместе с ними и благодаря им.

Не только армия и флот, целое новое общество создавалось в этих бурных забавах пылкого юноши. Вся старая аристократия, вся обветшалая иерархия Москвы скоро рушились под ногами его дерзких товарищей, выскочивших из кухонь и конюшен и превращенных им в князей и графов, министров и маршалов. Но и в этом он только следовал порвавшейся нити национальных традиций: он не выдумал этого сам, он только подражал своим предкам домонгольской эпохи; он делается, подобно русским князьям, начальником дружины, работает наравне с ними, пьет с ними по окончании работы и не хочет переходить в магометанство, потому что «Руси есть веселие пити».

Петр навсегда остался хорошим товарищем и веселым собутыльником; он навсегда сохранил на себе отпечаток, вынесенный им из общения с людьми низших классов; он передал этот отпечаток и своему делу и русской жизни, измененной им на свой лад.

Народный быт эпохи, предшествовавшей Петру, находил себе ревностных поклонников. Но в таком случае похвала должна будет простираться и на интимную жизнь Петра, а это рискованно. Дурные привычки, грубые манеры, пороки и циничный кабацкий дух, – все, что в нем было отталкивающего, Петр впитал в себя с улицы, из ежедневной жизни своей дореформенной родины. Но, к сожалению, он сохранил свою привязанность к этим привычкам и хотел видеть то же и у своего народа.