- Ты вот чего... Ты погоди, парень, не хнычь - на улице и без того сырости вон сколько, - как можно бодрее бросил Силыч. - Давай-ка лучше забирайся в свой гроб да поспи до послезавтрашнего дня.

- Э-э-эк, легко сказать - до послезавтра... Голодный я, жрать хочу! огрызнулся было Филька, разминая крупной ладонью уныло урчащий живот, но тут же и спросил: - Деда, а, Деда, а чего послезавтра будет-то?..

- А того и будет, что другой день.

- Ну, а нам-то что с того? - не понял Филька.

- Эх, молодо - зелено, - пробормотал Силыч, забираясь в свой гроб. Запомни, Феофил: утро вечера мудренее, а баба девки ядренее.

- Деда...

- Кому говорят: замолчи да в гроб полезай! Можно подумать, мне легко терпеть! Я-то, поди, на чуточку совсем постарше тебя буду, лет этак на двести, а и то не хнычу, - и Силыч надвинул на гроб крышку.

- Деда, а все же чего послезавтра делать станем? - не унимался Филька.

- Да попа этого проклятущего поймаем, чего ж еще? - донесся из-под крышки замогильный голос Силыча.

- А как?! - встрепенулся Филька, но из гроба донесся лишь мощный храп. Да уж, на голодный желудок Силыч всегда зверски храпит! Делать нечего: придется спать.

* * *

Откушав, чего Бог на обед послал, отец Варсонофий удобно расположился за небольшим столиком на веранде и попивая чаек да отирая мелкий пот с блестящей лысины, принялся размышлять над темой воскресной проповеди. Впрочем, до воскресенья было еще три дня, чай был такой вкусный, а особенно яркое сегодня солнце с самого утра припекало так немилосердно... И хотя крыша веранды давала достаточно тени, после третьей чашки отца Варсонофия вконец разморило. Постепенно гудение пчел и шмелей слилось с мерным посапываньем священника...

Очнулся он от слабого дуновения ветерка, показавшегося почему-то ледяным.

- А?.. Что?.. - встрепенулся отец Варсонофий, протирая спросонья глаза. Происходящее казалось дурным сном. Вся округа быстро погружалась в странную душную мглу, солнечный свет меркнул прямо на глазах. Неужели наступил вечер? Но почему темнеет столь стремительно... Даже вечером так не бывает! И откуда этот ледяной ветер?..

Но только отец Варсонофий хотел подняться с места, чтоб осмотреться получше, как костлявая рука сжала ему губы, а в основание шеи сразу же и с левого, и с правого боков впились чьи-то острые зубы. От леденящего душу ужаса священник заорал что есть мочи, но из-за зажимавшей рот руки вместо отчаянного вопля вышло лишь сдавленное мычание.

- Вот тебе, понял?! Говорил же, что сегодня этого мерзавца сцапаем! рявкнул над левым ухом хриплый бас. - Давай, Филька, тащи его, пока солнце не показалось! А кровушку пей на ходу, на ходу!!!

Отец Варсонофий почувствовал, что надежно схвачен с двух сторон, при этом зубы с шеи не убирались. Он предпринял еще одну отчаянную попытку вырваться, попытался расправить плечи, взбрыкнул ногами. Где-то рядом треснула ножка стола, загремел опрокинутый на веранду самовар, разбилась глиняная чашка.

- Чего брыкаешься, окаянный?! - тоненько завизжал кто-то уже над правым ухом, и на макушку несчастного отца Варсонофия обрушился могучий кулак. Чувствуя, что его приподнимают над землей и влекут куда-то по воздуху, священник еще успел увидеть серый с багряно-красным отливом небосвод, в зените которого висел абсолютно черный диск с лучезарным нимбом по краям. Но тут кровавая пелена застлала отцу Варсонофию глаза, и под отчаянный крик перепуганного служки: "Упыри батюшку захватили!.." - он потерял сознание.

* * *

- Ну, и чего теперь будем делать-то? Опять друг на дружку крыситься, что ль?!

Вопрос был чисто риторическим, потому что в подвале полуразрушенного "замка" вновь были заперты трое упырей: Деда-Силыч, Филька и бывший сельский священник, а ныне новообращенный вурдалак Варсонофий, которого уже успели переиначить в Варсуньку. И самое обидное - практически ничего в их ужасном положении не изменилось: ночь напролет продолжал идти "святой" дождь, утром из-за горизонта вставало убийственное солнце, а к вечеру в небе вновь сгущались тучи...

Трудно сказать, кто был виновен в случившемся конфузе. Да, после многодневного сидения в подвале они вконец изголодались, потому и принялись пить кровь священника одновременно. С другой стороны, ясно, что сначала все же следовало заставить отца Варсонофия помолиться о прекращении ночного дождя, а уж после кусать... А так насытились один раз, а толку-то?!

- Слышь, Варсунька, а может, еще помолишься, а?.. - с надеждой обратился Силыч к сидевшему прямо на полу новообращенному. Тот лишь рукой махнул и с полнейшей безнадежностью забормотал "Отче наш..." Разумеется, результатов это не принесло: "святой" дождь шел себе и шел без изменений, ибо небеса не желали принимать молитв окаянного вурдалака.

- Ладно, замолчи уж, и без твоего бормотания тошно, - задребезжал Филька, когда бывший священник окончил читать в десятый раз "Богородицу" и отирая блестящую лысину рукавом изодранной в позавчерашней драке рясы, перешел на молитву Илье-Громовержцу.

- Замолчать? Да?.. А что ж тогда, по-твоему, делать? - Варсунька повернулся к молодому упырю и зыркнул на него из-под угрюмо насупленных седых бровей. Глаза бывшего священника зловеще светились от ненависти, жажды и голода одновременно, окаймлявшая рот жиденькая бороденка мелко подрагивала, так что Филька испугался и невольно отпрянул назад.

- Что делать, что делать... Но теперь-то ты, старый пень, понимаешь хотя бы, как мы по твоей милости мучались?! Понимаешь, да?! - обратился к нему Силыч.

- Вы, сатанинские отродья... - Варсунька начал брезгливо морщиться, но Силыч грубо перебил его:

- Да чего уж, теперь и ты точно такое же сатанинское отродье, как и мы, так что не очень-то ругайся.

- А по чьей милости со мной такая напасть приключилась, а?! - взвился на ноги невысокий дородный Варсунька, по привычке шаря на груди в том месте, где раньше висел ненавистный отныне крест.

- А по чьей милости мы тут пять дней сидели оголодавшие да злились друг на дружку?!

- А кто девок убивать повадился?!

- Демидка! Так он же и сгорел первый от дождя этого проклятущего!

- А вы, что ли, лучше?!

- А ты?!

- А ты сам?!

- Да!

- С чего это вдруг!

- А с того!

- Вре-о-ошь!

- Сам врешь!

- Да замолчите, наконец, оба! - не выдержал перепалки Филька и втиснулся между расходившимися вурдалаками, точно гора меж двух холмиков. Вот чтоб мне испепелиться на месте, ежели первому из вас, кто не замолчит, я самолично не залью смолой его старческую глотку!

- Ах ты ж ехидна... - начал Варсунька, но не дав ему докончить, Силыч грозно рявкнул:

- Это какой такой смолой, а?!

- Какой, какой... Смоляной! - огрызнулся Филька.

- А где ж ее взять-то? А ну, признавайся!

- Да здесь же! Всего через две комнаты и направо - там ее целая бочка. Трухи только со свода насыпалось, а под трухой...

Легко оттеснив Фильку, что при богатырской комплекции последнего казалось весьма невероятным, Силыч ринулся к бывшему священнику, резко толкнул его в плечо так, что Варсунька опрокинулся навзничь, и во все глаза уставился на его ноги.

- Чего ты? - опешил Варсунька. - Чего тебе от ног моих надобно?

- Сапоги, - пробормотал Силыч. - С чего ты сапоги нацепил в такую жарищу?

- Да ежели ливень льет которую ночь напролет, земля поневоле раскиснет, даром что жара. Как же иначе по грязи ходить... - забормотал Варсунька, не понимая, к чему клонит нынешний товарищ по несчастью, в недавнем прошлом бывший закоренелым врагом. Но Силыч без лишних слов принялся стаскивать с него левый сапог.

- Ты чего, Деда?.. - от волнения Филька забылся, однако Силыч совершенно не обиделся на прозвище, а весело молвил в ответ:

- Ничего, ребята, не унывайте - выберемся. Филька, примерь-ка Варсунькины сапоги.

- А почему...

- А потому! Ты самым молодым в упыря обратился, в тебе сил поболе наших будет - выручай же из беды всех нас!