– Я различаю только иероглиф «душа», – сказал Михаил. – К сожалению, только это.

– Душа – это уже немало, – тихо, почти в себя, чтобы не затушить слабое пламя, ответила Аня. – Давай припишем по-простому, по-нашему…

– «Аня и Миша были здесь»?

– «Аня + Миша = Любовь». У тебя есть ручка?

– Да ты что, Аня! – воскликнул Михаил почти испуганно. – Ты же нас хоронишь раньше времени. Ритуал торонагаси посвящен ушедшим из этого мира душам. Вся жизнь японцев связана с морем… Ой, ладно. Короче, это связано с поверьем, что души уходят в море и приходят с моря.

– Как это? С приливами и отливами?

С туманами и дождями?

– Возможно, – кивнул головой муж, хлопая себя по карманам в поисках пишущего предмета. – Поэтому надо написать имена умерших родственников, чтобы весточка дошла. Я, например, напишу отца. А ты?.. Вон у бабульки есть специальная кисточка и краска.

Он подошел к старушке и стал выговаривать какие-то японские фразы с таким напряжением в голосе, с каким самурай читает свои предсмертные стихи, уже совершив над собой обряд харакири. Но бабулька его поняла, даже засмеялась довольно басовито. Она что-то стала объяснять ему. Михаил кланялся и произносил по очереди все известные ему японские слова благодарности.

Вниз по реке с другого края деревни уже плыли фонарики. Русские туристы аккуратно спустили на воду свои светящиеся шарики. Аня легкими движениями рук, будто мешая воду в ванночке с купающимся младенцем, погнала фонарик Корниловых прочь от берега. Маленький плот скользил по воде, но плыть в далекое неизвестное не спешил. Наконец, преодолев какой-то порог, он пристроился вслед за остальными фонариками и медленно поплыл по реке. Сзади уже наплывали другие светляки. Как Аня ни старалась, но, моргнув, потеряла свой, спутала с другими, совершенно такими же.

А с той стороны деревни, откуда выплывали все новые и новые фонарики на плотах, послышалось пение, больше похожее на ритмичные выкрики под нехитрый аккомпанемент барабана и колокола. К русским туристам приближалась процессия, освещенная теми же бумажными фонариками и факелами. На поляне процессия смешалась, потом расступилась. Несколько фигур вошли в образовавшийся круг. Одеты они были в кимоно с причудливым орнаментом, на головах у них были темные мешки с прорезями для глаз, затянутые сверху цветастыми лентами. Фигуры то раскачивались из стороны в сторону, то начинали кружиться, хлопая в ладоши, то вдруг принимали позы, напоминавшие скульптурные изваяния Будды.

– Нама сяка муни буцу! Нама сяка муни буцу! – выкрикивали ряженые и хлопали в ладоши.

Молодожены Корниловы стояли в кольце туристов вокруг танцующих, когда кто-то сзади задел Анино плечо. Она обернулась и вздрогнула от испуга. В упор на нее смотрела волчья морда со стеклянными глазами, в которых прыгали красные язычки отраженного пламени. Михаил, обнимая жену, почувствовал ее испуг и обернулся тоже.

– Миша, это оборотень?! Волк-оборотень?! – Аня почти отступила в круг танцующих, сама не понимая, почему так испугалась обыкновенного карнавального наряда. – Что ты молчишь? Говори скорее! – торопила она мужа с ответом, будто от этого что-то зависело.

– Аня, не бойся. Как не стыдно! – муж шлепнул ее сзади не очень педагогично, но нежно. – А еще жена милиционера! Вот трусиха! Познакомься: Тануки – японский добрый оборотень. Вообще-то, это не волк, а енотовидная собака. Персонаж детских сказок и комиксов. Насколько я помню, меняет он свой образ, положив на голову листок дерева. Его атрибуты – мечта любого мужчины, – это Михаил уже прошептал на ухо прильнувшей к нему жене. – Его изображают с огромными гениталиями и бутылкой саке в лапе. Если подержаться за его… ну, понятно… это принесет удачу.

– Что-то я не вижу ничего особенного в смысле размеров, – скептически проговорила Аня.

– Я смотрю, тебе уже не страшно, а любопытно, – удивился Михаил. – Быстро это ты… Ведь это не статуя, а живой человек.

– Что ты говоришь! Но уж примета насчет удачи все равно должна действовать. Сейчас мы это проверим…

Аня демонстративно выставила руку снизу и сделала такой решительный шаг по направлению к танцующему Тануки, что Михаилу пришлось крепко схватить ее за плечи.

– Ты с ума сошла?

– Ага, Корнилов! – Аня запрыгала на месте и захлопала в ладоши от радости. – Испугался? Как не стыдно! А еще муж жены милиционера! Вот трус! Здорово я тебя напугала? Впредь не будешь обзываться… Миша, смотри… Вон там, у реки… В платье с рукавами-воланами… Это же Людка Синявина! Ее сумасшедшая «химия». Как она сюда попала?

– Где ты ее увидела? Вон та, что ли? Да ты посмотри на ее нос! Обычная картошка. А у твоей Синявиной такой, как у Буратино. Им можно проткнуть в нашей свадебной фотографии дырку… Это канадская туристка из нашей гостиницы, между прочим, хохлушка по национальности…

– Откуда ты столько про нее знаешь, Корнилов? – Аня взяла мужа за грудки и не притянула к себе, а сама подтянулась к нему поближе. – Канадка, хохлушка… Когда это ты успел все разузнать?

– Так она же с нами рядом завтракает. Прислушался, отсеял информацию, проанализировал. Не забывай, Аня, ведь я – следователь. Даже в отпуске профессиональное нутро работает, копает, само не зная, зачем и почему… Ну вот! Напомнил себе о работе! Вместо того, чтобы вспоминать ушедшие в иной мир души, я теперь буду вспоминать свою работу…

– Боже мой! – вскричал тут герцог. – Какой враг рода человеческого это сделал? Кто отнял у людей красоту, которой они так восхищались, веселость, которая их развлекала, и благопристойность, которая возвышала их в собственных глазах?

– Не грусти, Медвежонок, – утешала Аня супруга в такси по дороге из аэропорта Пулково. – Никуда твоя Япония не денется. Я где-то читала, что по количеству японских ресторанов Москва вышла на второе место в мире после Токио. В Питере их тоже – полная чаша. Сам говорил, в Эрмитаже есть старинные гравюры с этой легендарной японской женой. Синяки экзаменационные опять же с тобой. Как тебе только шею не свернули?

– Пожалели меня, – ответил Михаил, который даже обнять жену на заднем сиденье не мог из-за боли во всем теле. – Пришел с улицы русский выскочка, просит посмотреть его технику, аттестовать…

– Ну, тебя и оттестовали, как тесто, – хихикнула Аня. – Все потому, что ты не тренируешься.

– С чего это ты взяла, что я не тренируюсь? – Михаил даже обиделся.

– Ни разу не видела твоих упражнений. Помнишь, как в фильме с Ван Даммом? Просыпается его женщина поутру. Глядь, а ее любовник висит в шпагате между двумя табуретками. И еще так дышит, – Аня показала как.

– Запомни, жена, древнегреческую еще мудрость: «Крепость тела атлета подвержена переменам при малейшем нарушении равновесия и отступления от режима. Тело солдата должно быть приучено к любым переменам и превратностям», – бойко отрапортовал Корнилов хорошо заученный урок. – А я – самый обыкновенный солдат…

– Значит, на шпагат ты садиться не умеешь, – разочарованно констатировала Аня.

– Зачем это мне? Чтобы бить ногами в голову? Во-первых, я занимаюсь реальным дзю-дзюцу, а не фехтованием ногами. Теперь вот официально имею второй дан по школе Сибукава-рю. Хотя до этого думал, что просто хватаю, толкаю, провожу прием. Как бог на душу положит, так я противника на землю и положу. Теперь я вроде как представитель славной традиционной школы в Петербурге.

– Ничего себе! Это вот в той бумажке написано? – Аня немного отодвинулась от мужа и уважительно посмотрела на него со стороны. – Что-то я тебя резко зауважала! Как бы это на интим не повлияло… А во-вторых?

– А во-вторых – это самое важное. Бить человека милиция не имеет права. Общество и не заметило, как его приучили к тому, что бить человека – это нормально, в порядке вещей. Ты будешь смеяться, но я до сих пор не могу спокойно смотреть, как в сериалах и в документальном кино мои коллеги без всяких колебаний лупят задержанных по почкам, по ногам, втыкают под ребра лежащим на земле людям свои армейские ботинки. Когда у нас разрешили телесные наказания и пытки преступников? Да и какой суд назвал их преступниками? Ведь их, лежащих лицом в асфальт, чаще всего отпускают через установленное законом время. Может быть, в этот же день. Так почему же мои коллеги так спешат отбить человеку печень, устроить ему сотрясение мозга? Перед тем, как человека отпустить, почки ему опустить? И это только кратковременные эпизоды задержания. А что творится во всех этих опорных пунктах, «обезьянниках», кабинетах! Когда я первый раз столкнулся с этим еще на практике, я просто болел целую неделю, будто это меня, а не слишком беспокойного алкаша, били и душили резиновой дубинкой… У меня есть такая привычка – ходить по кабинету во время допроса. Так в первый год моей работы у меня произошел такой случай. Допрашивал я задержанного. Маленький, интеллигентный человечек в очках. Когда я встал из-за стола, чтобы по привычке дойти до окна и вернуться обратно, он обмочился со страху. Думал, я его буду бить. Этот его страх я до сих пор ощущаю почти физически…