Уром следующего дня, стоя у окна маленькой квартирки на виа деи-Леоне, инспектор ощущал, как желудок сжимает знакомая жаба волнения, от которой никак не избавиться. Специалист из криминологической лаборатории уже уехал, собрав отпечатки пальцев и содержимое корзинки для мусора в ванной, чем остался, кажется, весьма доволен. Обрезки ногтей, грязные салфетки, два волоса с корневыми луковицами и маленький медицинский пластырь со следами крови. Тут вполне могли быть и свидетельства присутствия мужчины. А если им окажется Перуцци? Ему было сильно не по себе, но, как всегда в подобных случаях, он не мог точно назвать причину этого. И он просто стоял, глядя на омытую дождем утреннюю улицу. Изнуряющая жара разрешилась ночным ураганным ливнем, освежившим если не мозги инспектора, то хотя бы воздух. Он пытался вспомнить фамилии людей, живших в квартире напротив, в нескольких метрах, но не мог. Он, возможно, и не был великим мыслителем, но память обычно служила ему исправно, и из-за этого провала к его волнению примешивалось раздражение. Конечно, минуло немало лет, но такие старомодные уголки, как этот, не так-то быстро меняются, и он не без удовольствия прочитал адрес японской девушки, нацарапанный Перуцци на клочке бумаги. Здесь он был как дома: неподалеку жил Нарди и его женщины, и была мясная лавка, где они подрались. И хотя Франко, к великому сожалению, уже умер, мясник с лоснящимся розовым лицом что-нибудь ему да расскажет.

Он знал: заходить в отремонтированный бар — пустая трата времени, но, раз уж он все равно проходит мимо, отчего не зайти? В баре он спросил, не знают ли там девушку-японку.

— У вас есть ее фотография?

— Нет. Она жила здесь рядом.

— Я тут недавно работаю, думаю, она у нас не бывала...

Неудивительно, подумал инспектор, со злостью глядя на тарелки холодной лазаньи, ожидающей, пока ее подогреют. В старые добрые времена они бы с Франко выпили по чашечке кофе, и тому был бы известен каждый ее шаг, заходила она сюда или нет.

Мясник, румяный и, как всегда, улыбающийся, знал ее.

— Очень аккуратная. Любит готовить свинину, но всегда просит ее порубить. Не жалует бетчину.

— Ветчину?

— Ей никак не даются начальные «в».

— А есть ли в ее жизни мужчина?

— Конечно. Итальянец, который любит японскую кухню, по ее словам. Нет, мы никогда его не встречали, но он, наверное, появляется вечером или в выходные, а мы живем за городом, так что... Мы не видели ее неделю или две, надеюсь, с ней ничего не случилось? Может быть, она тут нелегально? Нет, я в это не поверю. Она такая аккуратная и организованная.

— Да.

Итак, в этой квартирке не оказалось никаких сюрпризов: просто, чисто, аккуратно. Голубое шелковое стеганое одеяло на односпальной кровати, один цветок в горшке — уже засохший, белые полки с книгами по искусству, белые стол и стул. Прошло, наверное, уже лет пять или шесть с тех пор, как он приходил сюда в последний раз. Нечего было и сравнивать это чисто выбеленное гнездышко с темной дырой без отопления и вентиляции, в которой умерла Клементина. Старую уборную на лестнице переделали в кладовую, где хранилась плитка, оставшаяся после ремонта, и банки с краской. Он сообразил, хотя и не сразу, что бывшая маленькая кухня с крохотным окошком под потолком превратилась в кухонную нишу и маленькую ванную. В квартире были радиаторы. Он готов был поспорить, что арендная плата превосходила все мыслимые пределы. Франко бы знал. Мясник — нет, но он сообщил, что квартира годами стояла пустая, потому что женщина, которой она досталась по наследству, была не в состоянии ни продать ее, ни отремонтировать. Но не так давно квартира, должно быть, перешла в другие руки, и Акико вселилась туда первой. Также он сказал, что если и дальше так пойдет, то скоро во всей округе не останется ни одного флорентийца.

По правде говоря, инспектор умышленно выбрал именно этот момент, чтобы прервать возмущенную речь в духе Лапо и поведать собеседнику, что случилось с японской девушкой.

— Нет!

— Боюсь, что это так. Вы точно никогда ее не видели с мужчиной?

— Нет, никогда. Она всегда была такая бойкая, деловитая — ни за что не пойдет шагом, вечно бегом... такая симпатичная. Красотка. Она училась шить туфли, вы знаете. Помню, как она показывала моей жене... Подождите-ка. Люсия!

— Чего тебе?

— Поди-ка сюда на минутку!

— Что такое? Мне нужно приправить этих цыплят, пока... Ах, инспектор! Я только вытру руки. Как поживаете? Как ваша супруга? Она так и не научилась водить машину?

— Научилась. Но только не у меня.

— Люсия, послушай: инспектор пришел насчет Акико. Она погибла, и он считает, что ее убили.

— Что? Наша малышка Акико? Не может быть! Кому же могло понадобиться ее убивать?

— Это он и пытается выяснить. Ее нашли в садах Боболи, представляешь? Ты с ней больше моего общалась. Помнишь те туфли?

— Ее заплаточные туфли! Она ими так гордилась — заплаточные они или нет, и одевалась она со вкусом. А что за фигурка! Вот бы мне такую тонкую талию, но я-то расплылась еще после моего третьего.

Но и она никогда не видела Акико с мужчиной и не знала, кто платил за ее одежду.

— Я только знаю, что ей приходилось на всем экономить. Она сама признавалась. Жилья дешевле, чем эта старая квартирка Клементины, ей не удалось найти. Но и ее-то оплачивать ей было не по средствам, она сама жаловалась.

— Она не называла суммы?

— Нет. Сказала только, что больше, чем она может себе позволить.

Покидая ярко освещенную лавку мясника, он заметил, что с висящей на крюке бараньей туши кровь капает прямо на розовую мраморную плитку, и вспомнил о Нарди.

— Мой заместитель Лоренцини пытается вразумить Монику, уговорить ее забрать заявление.

— Ему бы лучше сходить двадцать третьего в клуб.

— Зачем?

— Нарди будет петь. Это особый случай, канун дня святого Иоанна. Моника туда собирается, и Констанца тоже. Говорят, что все закончится бойней.

— О господи...

Как же, черт возьми, фамилия этого парня со второго этажа в доме напротив? Беппе... Пеппе... Пиппо! Точно. Ну наконец-то! Единственная победа за целый день разочарований. Всякий раз, стоило только подумать, что он нарыл что-то в этом деле, как оно ускользало из рук. Начиная с той стервы, которая забыла сумку возле пруда. А этот магазин одежды, где продавался дорогой свитер! Нужно было настоять, послать кого-нибудь изучить их гроссбухи. Вдруг она все-таки расплачивалась по кредитной карте. Это же, черт подери, убийство! Но нельзя принуждать людей к сотрудничеству... Ту бедную женщину подозревать не в чем, так что он мог сделать? Запросить на нее ордер? Нет, так не годится. Люди должны иметь желание помочь, иначе... Она определенно хотела помочь...

А пропавшая вторая туфля? Он приказал двоим своим людям искать ее в лесистой части парка за стеной, куда спустили воду из пруда, раз в самом саду спрятать ее негде. Но они все равно ничего не нашли. И в воде ее не было. Кому, интересно, могло понадобиться таскать с собой по садам туфлю убитой жертвы? Собака могла бы куда-нибудь ее утащить, но с собаками вход в сады Боболи воспрещен.

А вчера? Ладно, чего уж там: ему следовало допросить Иссино, прежде чем говорить с Перуцци. Совет следовать своей интуиции — прекрасный совет, но тем не менее все надо делать по правилам. А правила диктуют не допускать, чтобы двое потенциальных подозреваемых... Нет. Да! Не допускать, чтобы двое потенциальных подозреваемых договаривались и условливались между собой о версии произошедшего. Их надо разделить, и пусть каждый выкладывает свою версию. Интуиция или нет, а это надо было сделать...

Небольшое французское окно, у которого стоял инспектор, выглядело скорее как застекленная дверь на балкон, но балкона не было, лишь низкое ограждение, призванное оградить от падения на узкую мостовую... Тогда на этом же месте стояла Клементина, почти голая, и поливала бранью жену Пиппо и толпу, собравшуюся внизу. Ну и зрелище...