В дверном проеме стоял одноглазый мужчина, он встретил Тасса, когда тот поднялся на верхнюю ступеньку, положил руку юноше на плечо и сказал немного мрачно:

— Надо было бежать, когда тебя отпускали, мальчик!

И они вошли внутрь Тасс не хотел входить — но не смог противиться внутреннему желанию. И занял свое место среди прочих — бородатого мужчины нездешнего вида, оборванного нищего, лицо которого еще сохранило жалкие остатки былой красоты, ранканской леди и бледного одноглазого мужчины, который встречал его на крыльце.

Она так и не пошевелилась. Она сидела в центре комнаты, спокойно положив руки на обтянутые черным шелком колени раскрытыми ладонями вверх и закрыв глаза… Губы Ее непрестанно шевелились, хотя различить, что она говорит, было невозможно.

— Рэндал!

Страту было очень не по себе, когда он шел к жилищу чародея из пасынков. Ему было не по себе — в первую очередь уже из-за того, что он попал в район, где жили в основном маги и где к сторонникам ранканцев относились, мягко говоря, весьма прохладно. Особенно в последнее время.

Во-вторых, ему было не по себе оттого, что он понятия не имел, какого рода ловушки и колдовские преграды мог выставить на подходах к своему обиталищу подозрительный чародей. А у Рэндала, из-за его многочисленных врагов, были все основания к тому, чтобы быть крайне подозрительным.

И, в-третьих, Страту было не по себе потому, что за свою жизнь он слишком часто сталкивался с чародейством в самых разных его проявлениях. А потому теперь, стоя на втором этаже, у двери в апартаменты Рэндала, Страт с отвращением заметил, что у него дрожат и подгибаются колени. Над головой чернело ночное небо, завывал ветер, а Страт молотил кулаком в дверь — грохот был таким, что любой нормальный чародей давно бы проснулся.

— Рэндал, черт тебя побери, просыпайся!

Залаяла собака. Страт перегнулся через перила и глянул вниз.

Возле его лошади вертелась какая-то черная шавка и лаяла, лаяла…

Кто-то чихнул, и вдруг на том месте, где стояла дворняжка, появился Рэндал, босой, в ночной рубашке, с измятым, мокрым носовым платком в руке.

— Чертова аллергия!.. — сказал Рэндал. — Я думал…

— Что ты думал? — Страт быстро спустился по ступенькам, ничуть не разозлившись из-за столь картинного появления чародея.

— Думал.., принюхивался к тому, что связано с тобой… Очень тесно связано.

Совсем не это Страт хотел сейчас услышать. Нет. Он схватил Рэндала за руку, затащил в укромный уголок, поближе к лошади, и сказал:

— Я хочу, чтобы ты пошел со мной. Я хочу, чтобы ты поговорил с ней…

Рэндал еще раз чихнул и утер нос тыльной стороной ладони.

— Зачем? Что хорошего может из этого выйти? Эта женщина ничем не погрешила против законов Гильдии, и сама…

— Поговори с ней. — Страт посмотрел Рэндалу в глаза и так сильно стиснул его ладонь, что чародей дернулся от боли и попросил отпустить его. Страт сообразил, что к чему, отпустил руку Рэндала, но тут же взял чародея за плечи и снова стиснул, уже полегче, без фанатизма.

— Я не могу спать, не могу есть, я не знаю покоя…

— Знаешь, по-моему, магия тут ни при чем, — заметил Рэндал.

— Да ты что — «магия ни при чем»?! — И снова Страт с усилием удержался от крика и немного ослабил хватку. — Парень, я стал терять вещи, я забываю, где меня носило по полдня, я постоянно думаю о ней — как какой-нибудь прыщавый сопляк о своей первой-девчонке!..

— Это не магия.

— Черта с два! А что же еще?

— Если ты еще не понял. Туз, — все, о чем ты рассказал, объясняется очень просто. Это вполне естественно для мужчины, когда он влюблен!

Страт притянул чародея к себе и заглянул ему в глаза, не говоря ни слова. Потом оттолкнул, ударив спиной о лошадиный бок.

— Я пришел к тебе за помощью, пасынок!

— Я уже все тебе объяснил. Я знаю, что такое заклятия. Я могу распознать заколдованного. На тебя было наложено заклятие, но теперь его нет. На вот этой лошади — есть, а на тебе — нет! — Рэндал снова чихнул. — Она разорвала магические путы, которыми ты был привязан. Их больше нет, понимаешь? Но ты по-прежнему думаешь о ней. Не можешь спать. Не можешь есть. Просыпаешься среди ночи, и думаешь о ней, гадаешь, с кем она сейчас…

— Проклятье!

— Так что же это еще, по-твоему, если не любовь?

— Ты ни на что не годен! — сказал Страт, поймал поводья своей лошади и взлетел в седло. — Я сам поеду к ней и выясню все до конца!

— Не вздумай! — Рэндал схватился за повод, пытаясь удержать лошадь. — Страт!

Но Страт не слушал. Он ударил коня поводьями, заставив рвануть с места в галоп — а следом за лошадью метнулась маленькая черная собачонка. Страт заметил ее, когда поворачивал за угол — дворняга забежала вперед и бросилась чуть ли не под копыта коню.

Лошадь захрапела, отшатнулась в сторону, а собачонка прыгнула, метя вцепиться коню в глотку… И Страт почувствовал…

…почувствовал, что под ним ничего нет. Совершенно ничего не помешало ему пролететь с разгона вперед и вниз, на землю.

Страт упал и покатился, больно ударившись о булыжную мостовую.

Страт поднялся на колени. Раненое плечо снова болело, колени и бедро онемели от удара… Он снова упал, лицом вниз — боль отодвинулась куда-то на задний план, накатило какое-то отупение. Страту стало совершенно безразлично, жив он еще или нет, — потому что его лошади не стало. И во всем мире не осталось больше ничего, кроме Рэндала, который сидел рядом на пыльных камнях и говорил кому-то:

— Я отослал ее обратно. Я не знал, получится у меня или нет…

В ответ раздался голос Крита:

— Дурак чертов!

И кто-то приподнял его с холодных камней, положил его голову себе на колени — кто-то знакомый, кого он не видел уже много лет, кто всегда говорил: «Туз, дорогой, мне так жаль!»

Лошади не стало — она растворилась под ним в воздухе. Ее последний дар. Теперь и этого больше нет. Его друзья отняли ее у него. Или Она. Остался только вкус крови на разбитых губах.

Она сама не знала, зачем делает то, что делает, — просто была ночь, и ветер менялся, и что-то важное ускользало от нее, ускользало безвозвратно. Она пробормотала, хотя никто из окружавших ее людей наверняка ничего не расслышал:

— Все, что я могу сейчас, — это защитить себя. И я это сделаю, и сделаю хорошо.

Ей хотелось сейчас, этой ночью, побыть одной. Из-под опущенных век она видела, как угасают огни на жертвенных алтарях, она слышала, как встревоженные боги цепляются за свои святилища… Она собирала все свои силы этой ночью и творила заклинания, чтобы защитить это место — защитить как только возможно.

Несмотря на все доводы благоразумия, она собрала всех своих слуг, проверила потоки своей силы, которые привязывали их к ней. Ишад собрала их всех, притянула — чтобы защитить их этой ночью. Она чувствовала, как Хаут бессильно бьется в своей камере, словно мошка о стекло, она слышала его мольбы, обращенные к ней…

Но одно лицо вспоминалось ей чаще всех других, одних объятий она жаждала больше всего на свете… Но, погрязнув в тысячах смертей и в тысячах самых страшных смертных грехов, она старалась перестать о нем думать, она говорила себе: «Нет! Пусть он идет своей дорогой. Не злись на него! Не желай его!..»

Если бы он даже умер и попал в Ад — она все равно сумела бы вытащить его, вернуть себе. Ее некромагия была еще сильна — она все еще могла оживлять мертвых, хотя теперь на это уходило столько сил, сколько раньше хватило бы на то, чтобы вызвать из Ада целые легионы мертвецов и заставить их пойти войной на ее врагов…

Она очень многое растеряла… Большую часть ее мощи развеяли переменчивые ветры. Она видела, как остатки разрушенной Сферы Могущества пылью рассеялись по закоулкам Санктуария, наделяя нищих попрошаек магической силой и безвозвратно забирая силу у былых чародеев. Если бы это было не так, она могла бы просто поднять руку и рассыпать вокруг пригоршни молний, завертеть ветры, куда пожелала бы, — и возродить погибшую империю, могла бы сама создать ту силу, от которой содрогнулись бы основы мира.