x x x

В те два-три часа, когда жара гонит с пляжа всех, кроме разве ненормальных и пьяных, многие находят лучшим место у бочки с холодным пивом. Тут всегда немало найдется отдыхающих мужиков, которые, может, и не заливаются ежедневно марочным коньяком, но выпить да закусить могут себе позволить. На эту публику и рассчитывает Христо, когда организует среди лета "цирк" около бочки, то есть, номер делается для приезжей публики.

Вы же сами знаете, до чего же у нас на море любят разыграть нездешнего человека. Только чтоб посмеяться - ради такого идут очень далеко, используя вечную нашу тягу интересно жить. Секрет розыгрыша под названием "цирк" состоит в том, что приезжий народ не знает про то, что Христо под настроение может вмиг опорожнить ведро пива. При этом деле около Христо всегда есть два-три ассистента из наших "бичей", которые все разыгрывают, как по нотам.

- Так говоришь, двадцать кружек пьешь за двадцать минут, не бегая ни разу, чтобы отлить? - громко орет один "ассистент".

- Жаль, денег нема, а то б глянул народ, какой ты на деле, а трепаться мы все мастера, - гнет дальше другой.

- Мужики, слышь, мужики, давайте скинемся да вскладчину накажем пузатого, чтоб не лепил косого.

И уже идет один из "ассистентов" по кругу, держа в руке белый чепчик, куда, толком даже не разобравшись, в чем суть спора, мужики кидают кто рубль, а кто и трояк. тут уже уточняются детали, самые глухие да косые усекают, сейчас вон тот круглый мужик будет за двадцать минут пить двадцать кружек, при этом с одноразовым отвалом на малую нужду. Если выполнит условия спора, то впридачу к бесплатному питью поимеет премию в размере оставшегося в чепчике сбора, а как не выполнит - шиш ему да и пиво придется оплатить.

- Та хоть двадцать одну, шо тут пить, - нахально бросает Христо, чем окончательно заводит отдыхающую публику. Тут как раз заканчивается подготовительный период и начинается сам "цирк".

По просьбе Христо народ расступается, обеспечивая ему воздушное пространство. Все стоят тихо, чтобы не отвлекать того от трудных усилий для такого редкого номера. Христо стоит над тремя полными кружками, держит в левой руке кусочек сухой таранки и ждет команду.

- Начали, - радостно кричит выбранный от народа судья с часами в руках, а Христо начинает не спеша жевать рыбу. Народ, конечно, страшно удивляется, потому как ждал, что тот схватится как оголтелый, за свои кружки. Не-а, не тот человек Христо, чтоб не пустить по случаю форсу. Он лениво жует рыбу, хотя некоторые уже глядят на часы, где идет вторая минута "цирка". Тут, конечно, происходит негромкий ропот, откуда можно понять, что кое-кто из слабонервных держит наших за фраеров и все это, по-ихнему, туфта. И тогда Христо, опять же не спеша, берет кружку и мигом опрокидывает, всасывая пиво как насос: только прошумело оно где-то в глотке, только пена осталась на дне. Таким манером - три кружки - три всасывания - менее чем за минуту, и опять неспешное разжевывание маленького кусочка рыбы. Картинка с тремя громко опустошаемыми кружками повторяется трижды.

Публика, конечно, теперь уже в большом восторге, потому как раньше такого не видела, чтобы так быстро можно было опустошить кружки, даже если они с нашим новороссийским пивом. Христо пока не проявляет суеты, хотя стал совсем красный и блестит, что тот надувной шар. Даже воздух над ним курится да плавает, то, наверное, так сильно пиво испаряется из него. После двенадцатой кружки он, как бы от нетерпения, начал переступать с ноги на ногу, а после пятнадцатой очень прытко убежал в ближайшую кабинку-раздевалку. Через пару минут с посветлевшим лицом он опять жует рыбку и все до конца продолжается, как по накатанному.

Когда же уходит последняя кружка, Христо под восхищенный шум просит поверх договора налить еще двадцать первую, которую пьет нормально, по-человечески и уходит со своими "ассистентами" до той шашлычной, что висит над самой водой за портом. Там они берут шашлыки к водке, а гуляет всякий, кого приглашает Христо до стола по случаю очередного "цирка".

x x x

Христо никогда не болел и совсем с врачами не знался, хотя имел одышку. Как-то наступил на ржавый гвоздь, думал отлежаться с пораненной ногой дома. Не отлежался. Сердце не выдержало скоротечного заражения, и Христо не стало. А Тасико еще долго мельтешил по пивным, но больше не скандалил, после своей кружки тихо плакал и спрашивал у окружающих: "Ти знал Христо-борец? Брата моего? Что? Не знаешь такого?" Кто помоложе, гнали его от себя, другие советовали идти домой, подталкивали в спину. Потом незаметно как-то умер и Тасико.

Остатки колоннад, полуразрушенные ротонды, вазы еще можно увидеть в курортной зоне, но кто и когда их поставил, про то уже никто не знает и знать не хочет, не считая трех - четырех стариков, что в теплое время любят посидеть да посудачить на той лавочке, которая на углу Горького и Островского, рядом с базаром.

Аристика

Вы спрашиваете, что такое Адербиевка? Да то ж село, что за нашими горами на речке Адербе. Так вот, адербиевских греков в наше время легко отличали от городских. Те ребята были низкорослые, но крепкие в плечах, кривоногие та носатые больше нормы. И все почему-то были кучерявые. Там у них было только четыре класса, а потом они все обычно пристраивались на какую-нибудь физическую работу - ну там в каменщики шли, в грузчики, в рыбаки. Трудяги, как один, хотя и с гор спустились. То из-за них такая поговорка образовалась. Если кто не знал общеизвестных вещей, про которые в городе ну просто неприлично было не знать, тому говорили: "Ты что, с Адербиевки? С гор спустился?"

Так вот, Аристика как раз был оттуда, вырос около старой бабки Марики, другую же ближайшую родню даже не помнил - кто умер, кого в Сибирь выслали в тридцать седьмом ни за хрен собачий. В городе они обосновались вдвоем в какой-то хибаре, куда третьему не войти из-за тесной невозможности. Поэтому Аристика приходил до бабки только на ночевку, съедал свою тарелку фасолевого супа и спал как слон. А все остальное время был он палубным матросом на малом сейнере "Топорок", таскал кошеля то с хамсой, то с барабулей, а то и с кефалью, штопал сети, драил палубу, колол дрова да мыл котлы для кока.

В летний сезон, когда рыба не идет, неженатые рыбаки к вечеру гладили клеша и светлых оттенков бобочки и шли ватагой туда, откуда доносился духовой оркестр и были танцы. Туда стекалась тогда вся молодежь, которая еще не понимала, зачем нужно просто так часами сидеть на лавочке или стоять где-то посреди тротуара, мешая добираться отдыхающим до пляжа. Она тогда шла косяками на танцы, причем не глазела на москвичек, а активно кадрила их, покоряя не только своим черным загаром, а и умением классно танцевать танго с фокстротом, а также "молдаванеску" и "па-де-грасс".

В те вечера вахтенным на судне обычно оставался Аристика, который не пил, не курил и совершенно не умел танцевать. Он вообще туда стеснялся ходить, потому что плохо говорил по-русски по причине низкого образования и других неудачных причин в его греческой семье в лице бабки Марики, которая вообще не знала по-русски. Он был малоразговорчивый, на людях вел себя почти как немой и в свои двадцать лет, имея широкую грудь и кудрявую голову, ни разу не то что не дотрагивался до какой-нибудь девушки, но даже боялся смотреть на них. Из-за такой робости с ним вышла печальная история, про которую знали не только все рыбаки, но, считай, весь город.

На "Топорке" плавали и другие молодые ребята, которые были в женских вопросах большими шустряками и потому держали Аристику за неполноценного рыбака второго сорта. Митя Кирикиди, тоже матрос, так тот однажды побожился, что сумеет не только привести Аристику на танцы, но и познакомит с шикарной блондинкой. Тогда блондинок было очень много и, представьте, поголовно все были натуральные. Митя среди них вообще был за своего, потому как при знакомстве придурялся отдыхающим, говорил "ми из МГУ", имея ввиду санаторий университета. Орлиный нос, ниточкой усы и особый блеск глаз, конечно, выдавали в нем местного, но такая безобидная ложь не уменьшала обожания к этому красавцу со стороны многих москвичек, не говоря уже о жительницах какой-нибудь Вологды.