Инквизиция учреждена была в Москве. Строитель московского Данилова монастыря Пафнутий назначен был «протоинквизитором»; в каждую епархию назначены "провинциал-инквизиторы", которым были подчинены «инквизиторы», находившиеся по городам и уездам. Декабря 23-го 1721 года святейший синод составил для них особую инструкцию, напечатанную в "Полном Собрании Законов Российской империи" (VI, N 3870). Конечно, действия московской инквизиции далеко не то, что действия инквизиции римско-католической; она просуществовала не более пяти лет и не успела развить свои действия, как хотелось инквизиторам. Притом действия ее были направлены не против всех разномыслящих с господствующею церковью, но только против раскольников, да еще суеверов, "сказующих видения или слышания чувственная или сонная". Главное же потому инквизиция не имела у нас значительного развития, что, будучи противна духу православия, она в самом духовенстве не встретила сочувствия. Это была затея архиереев, и то не всех, преимущественно Феофана Прокоповича и Питирима нижегородского, который сам прежде был раскольником и, как всякий неофит, относился е фанатическою нетерпимостью к бывшим своим единоверцам. Белое духовенство не сочувствовало "духовной инквизиции", лишь немногие монахи, и, что замечательно, малорусского происхождения, учившиеся в Киеве и мало знакомые с великорусскими раскольниками, посвятили свое усердие инквизиционным действиям. Светские начальники еще менее сочувствовали делам инквизиционным и тем возбуждали жалобы усердных преследователей раскола. В одном только отношении инквизиция пришлась по сердцу приходским причтам и светским чиновникам: она доставила им возможность увеличить поборы.

В распоряжение духовной инквизиции назначена была особая команда вооруженных солдат; они употреблялись для отыскивания раскольников по лесам и пустыням, для истребления устроенных там их жилищ, для отыскания "потаенных раскольников", для отправки их на каторгу и для вырезывания ноздрей, для истребления у раскольников и нераскольников старопечатных и харатейных книг и т. п.

К счастью, инквизиция существовала у нас недолго. Она была уничтожена при Екатерине I, и в то время как счисление раскольников, так и сбор двойного с них оклада перешли из синода в ведение правительствующего сената. Для сего в Москве учреждена была "раскольническая контора" из светских лиц. Она вела именные списки раскольников; в нее поступил и двойной оклад, собираемый по провинциям местными властями. Так продолжалось до 1782 года, когда был отменен двойной оклад, а с ним и особое счисление раскольников.

Число раскольников в XVIII столетии не только не уменьшалось, но даже увеличивалось, несмотря на то, что они во множестве бегали или за границу, или в пустыни закамские и в Сибирь. Из сенатского указа 17-го сентября 1742 года видно, что в семнадцать лет, с 1719 по 1736 год, в России убыло 2.100.469 душ, из них умерло 1.558.000, взято в рекруты 202.000 и бежало около 442.000. Заявляя эти цифры, сенат прибавил: "уповательно и больше того оной убыли имеется".[6]

Из 442 тысяч беглых значительная часть была раскольников. Из указа 7-го февраля 1762 года видно, что из одной только Нижегородской губернии с 1716 года, то есть в сорок пять лет, семь восьмых раскольнического населения, то есть 35 тысяч, вследствие обид и притеснений со стороны духовенства, бежало преимущественно за литовский рубеж.[7]

Из различных правительственных распоряжений, бывших в прошлом столетии, видно, что раскольники далеко не все были записаны в книги двойного оклада. Кроме так называемых записных, было гораздо более так называемых потаенных, которые однако в духовных росписях значились принадлежащими к господствующей церкви. Кроме того, в xviii столетии возникли, или, вернее сказать, распространились тайные учения хлыстов, скопцов, духоборцев, молокан и т. п. Последователи всех этих учений считались православными.

С 1782 года особое счисление раскольников прекратилось. Попытка возобновить его сделана была в 1810 году, тотчас по учреждении особого министерства полиции, в ведение которого поступили дела о расколе. Министр полиции, генерал Балашов, признал нужным (не знаем, по каким соображениям) привести в известность современное число раскольников и затем вести им ежегодный счет. Он доложил об этом государю, и 18-го августа 1811 г. Александр Павлович дал повеление: "всем начальникам губерний собрать сведения, сколько в которой находится старообрядцев, и ведомости о них доставлять ежегодно к 1-му января и 1-му июля министру полиции".[8]

Но предприятию министра полиции не суждено было осуществиться.

В Нижегородской губернии губернатором был тогда действительный статский советник А. М. Руновский, один из способнейших деятелей своего времени, вышедший из школы Безбородки и Трощинского, человек безукоризненный во всех отношениях. Получив циркуляр министра полиции, он поручил городским и земским полициям предварительно составить именные списки раскольников. В Горбатовском уезде открылось значительное число принадлежащих к так называемому Спасову согласию. Все последователи этого толка[9] в исповедных приходских ведомостях числились и числятся православными на том основании, что они, сообразно своему толку, крестят детей и венчаются в церквах православных. Такие же раскольники оказались и по другим уездам Нижегородской губернии. Кроме того, в уездах заволжских: Семеновском и Балахнинском, нашлось много раскольников не записных, то есть таких, отцы и деды которых не платили двойного оклада и не значились в списках "раскольнической конторы". Полицейские чиновники, производившие именную перепись, включили в нее и этих людей. Узнав об этом, тайные раскольники сами во множестве стали являться в городские и земские полиции, прося записать их в раскол и представляя доказательства своей непринадлежности к господствующей церкви. Приходское духовенство встревожилось, ибо запиской в раскол всех наличных действительных раскольников оно во многих местах могло бы совершенно лишиться доходов. Хотя производившийся по синодскому указу 15-го мая 1722 г. гривенный сбор с раскольников в пользу духовенства[10] еще в начале царствования Екатерины II был отменен, а приходскому духовенству запрещено было ходить в дома раскольников для вымогательства денег, но причты продолжали делать поборы. В самой даже Москве, обходя приходы со святою водой, священники выламывали у раскольников, не хотевших пускать их к себе, ворота, двери и окна, требуя денег и сведений о новорожденных, чтобы записать их в свои книги и таким образом зачислить их своими прихожанами. По местам отдаленным, по глухим захолустьям, это продолжалось до самого последнего времени, что доказывается множеством формальных дел, бывших в производстве. Перепись, производимая по циркуляру Балашова, должна была положить конец притязаниям приходского духовенства к «незаписным» раскольникам, и оно сильно возроптало.

Вновь назначенный тогда на нижегородскую кафедру епископ Моисей вступился в дело пересмотра раскольников. Вследствие того у него с губернатором Руновским произошли пререкания. Синодальный указ 19-го июля 1777 года ясно говорил: "что касается до записки желающих в раскол, то следует ли их в оный записывать оставить на рассмотрение светской команды", следовательно епархиальному начальству и не следовало вмешиваться в неподлежащее его ведению дело. Но Моисей, человек пылкий и заносчивый, и в то же время слабо смотревший за духовенством, за что впоследствии и подвергся неприятностям, думал иначе. Он находил, что открытою запиской тайных раскольников в составленные списки наносится ущерб церкви, и говорил, "что чиновники для записи в раскол указывают раскольникам к тому способы и берут за то с них деньги". Дело дошло до Петербурга и было рассмотрено в комитете министров. В положении его сказано: "при собирании сведений о числе раскольников в Нижегородской губернии, чиновники, занимавшиеся этим делом, действовали не вполне осторожно и открывали некоторым образом способы записываться в раскол и таким, которые прежде были православными". Император Александр Павлович на журнале комитета 18-го июня 1812 года собственноручно написал: "и не следовало никогда гласной переписки делать; нужно только иметь под рукою сведение о них". На основании этой резолюции, циркуляром министерства полиции сообщено всем губернаторам, что "его величеству благоугодно было приказать, чтобы сведения о старообрядцах не иначе были собираемы, как под рукою и без всякой малейшей огласки, и чтобы ведомости о них по таковым собираемым сведениям присылаемы были к министру полиции единожды в год, к 1-му января".[11]