Утром семнадцатого дня месяца раджаб года семьсот третьего мусульманского счисления, что соответствует 25 февраля 1304 года по нынешнему календарю, в доме благочестивого танжерского шейха Абдаллаха ал-Лавати родился мальчик. Как положено, младенца завернули в чистую белую простынку и отнесли на мужскую половину. Там предстоятель квартальной мечети пронзительным фальцетом пропел в его правое ушко: «Аллах велик». Это должно было означать приглашение новорожденного к молитве. Именно так, если верить преданию, поступил по рождении своего внука Хасана сам пророк Мухаммед.

По традиции торжества назначили на седьмой день. С утра женская половина дома наполнилась веселым разноголосьем подружек, приехавших поздравить счастливую мать с удачным разрешением от бремени. К вечеру ожидались музыканты, и, чтобы приучить малыша к грохоту бубнов, молоденькая служанка села у его колыбели, постукивая пестом в пустую медную ступу. Если он пускался в рев, его клали на принесенное с кухни решето и легонько потряхивали. Испуганно тараща глазенки, он тут же умолкал.

В изголовье мальчика еще с ночи поставили на золототканой салфетке высокую узкогорлую бутыль, рядом рассыпали горсть соли вперемешку с семенами чернухи.

— Грязная соль в глаза завистникам! — объяснила повитуха, разбрасывая ее щепотками по углам комнаты.

Женщины понимающе отводили глаза, вздыхали, бормотали молитвы.

Тем временем мужская половина тоже жила ожиданием торжеств. После полуденной молитвы шейх Абдаллах вышел во двор, поклонами отвечая на приветствия соседей, негромко отдавал распоряжения прислуге. На кухне разводили огонь, точили ножи; привязанные к дереву, тоскливо блеяли жертвенные бараны.

На улице с утра толпились нищие, и богобоязненный шейх время от времени запускал руку в глубокий карман своего шерстяного бурнуса, нащупывая монеты. Они со звоном падали на брусчатку, подпрыгивая и обгоняя друг друга, катились в разные стороны. Нищие кидались за ними, протягивая из лохмотьев загорелые жилистые руки, но, получив свое, не уходили — ждали угощений.

Вечером к дому Абдаллаха ал-Лавати съехалось полгорода. Самых знатных и уважаемых усаживали в просторном айване[1] на шелковых подушках по правую руку от хозяина; гости попроще размещались на коврах, расстеленных во дворе.

Главным событием праздника было объявление имени мальчика. Дело непростое — приходилось учитывать и пожелание пророка, предписывающего воздерживаться от языческих и некоторых мусульманских имен, и расположение звезд, что мог знать только опытный астролог. Все это, видимо, было принято в расчет, и под рукоплескания охмелевших от бараньего жира гостей шейх Абдаллах огласил свое решение.

Новорожденного назвали Мухаммедом.

Под этим именем ему суждено было прожить долгую, богатую событиями жизнь, объездить все мыслимые и немыслимые страны и моря, познать почет и унижения, богатство и бедность, многократно подвергаться опасностям и всякий раз счастливо ускользать от беды.

Когда на склоне лет, опаленный ветрами странствий, он вернется к родному очагу, его встретят и почет, и уважение, и слава. В окружении близких и родных проведет он свои последние годы, и день его смерти будет отмечен на страницах мусульманских исторических хроник.

Несколько веков спустя Абу Абдаллах Мухаммед ибн Абдаллах ал-Лавати ат-Танджи, более известный под именем Ибн Баттута, будет признан одним из величайших путешественников всех времен и народов.

К сожалению, нам почти ничего не известно о детских годах Ибн Баттуты. Средневековые летописи и воспоминания современников обходят этот период полным молчанием. Единственный достоверный источник — удивительная книга самого Ибн Баттуты «Подарок созерцающим о диковинках городов и чудесах странствий». Но и в ней, за исключением даты рождения и нескольких косвенных замечаний, о детстве и отрочестве автора не содержится никаких сведений.

Недостаток, а вернее, полное отсутствие биографических сведений окупается обилием имеющихся в нашем распоряжении исторических фактов, позволяющих восстановить картину тех далеких времен и с достаточной степенью достоверности обрисовать те события в жизни юного Ибн Баттуты, которые не могли миновать его хотя бы в силу тех традиционных предписаний мусульманского общества, которые были одинаково обязательны для всех.

Нам ничего не остается, как пойти именно этим путем и рассказать читателю о том, что известно наверняка, избегая попыток заполнить воображением досадные лакуны в сегодняшних представлениях о средневековье.

Не вызывает сомнений, что будущий путешественник родился в Танжере, небольшом портовом городке, раскинувшемся на берегу Атлантического океана, в северозападном углу Африканского континента. Справа от порта, укрывшегося в удобной глубоководной бухте, открывается вид на Гибралтарский пролив с нависшей над зеркалом воды громадой горы Джебель Тарик, по левую руку тянется до самого горизонта извилистый, окаймленный желтыми дюнами атлантический берег с его многочисленными отмелями, из-за которых полного штиля здесь не бывает ни летом, ни зимой.

Танжер — древний город. Еще за несколько столетий до нашей эры на его месте возникла знаменитая колония финикийских и карфагенских купцов — Тингис, которая быстро превратилась в оживленный пункт транзитной торговли стран Средиземноморья с государствами бассейна реки Нигер, в глубине Западной Африки.

Удобное расположение Тингиса и превосходная гавань, в которой одновременно стояли у причалов десятки кораблей, всегда манили завоевателей. Финикийцев сменили римляне, римлян — вандалы, пришедшие на североафриканский берег с равнин Западной Европы. В VI веке город-порт оказался в руках византийских василевсов, еще через сто лет им овладели хлынувшие с Пиренейского полуострова вестготы.

В самом начале VIII века стража, наблюдавшая за окрестностями с крепостных стен, заметила приближение вооруженных отрядов, под ударами которых, судя по достигавшим Танжера тревожным слухам, один за другим сдавались византийские гарнизоны вдоль всего Североафриканского побережья. Над головами разгоряченных всадников развевались ярко-зеленые знамена. Это были арабы, последние завоеватели, которые пришли сюда навсегда.

К началу XIV века в городе уже полно мечетей. По пять раз на дню звучат с них гортанные страстные призывы к молитве. Извилистые, узкие, кое-где защищенные от знойного солнца полотняными навесами улочки с рядами лавок или с белыми глухими, без окон, стенами образуют мусульманские кварталы — медины. Здесь, отгородившись от всех остальных, живут правоверные. Те, кто пришел сюда из бескрайних аравийских пустынь, и местные неофиты, старающиеся перещеголять друг друга в неистовом поклонении аллаху и его посланнику на земле.

Рядом с городской мечетью киссарии — рынки привозных товаров, где с самого утра кипит бойкая торговля заморскими тканями, пряностями, духами, оружием, дорогими поделками, доставленными из диковинных стран.

Далее рынки ремесленников. Рынок по-арабски называется «сук». У каждого сука свой особый товар, свои запахи и звуки. Рынок парфюмеров — сук аль-аттарин наполнен тяжелым ароматом розового масла, резким запахом мускуса, нежным дыханием жасмина и резеды. Торговцы вежливы и терпеливы, как-никак основной покупатель — женщины, и тут уж без обходительности и красноречия барыша не видать. Квартал столяров узнаешь по запаху стружки и клея, визгу пил, постукиванию молотков, у кузнецов смрадно и жарро, грохот такой, что больно в ушах.