Тимкина миска оказалась пустой, и кость рядом валялась обглоданная! Айда Тимка! Тогда одну голову я сама съем, а другую бери ты. Наверно, еще ни разу сырого мяса не пробовал, такая вкуснятина!

Я положила гусиную голову перед сгорбившимся Тимкой, но он даже не пошевелился. Ишь какой, не по вкусу. Чего же тебе надо? Или ты уже наелся? Не может быть. Смотри, как я ем!

Откуда ни возьмись, Бобик. Ухватил вторую голову и юркнул за угол. Ах, нахал бессовестный! Вот кто съел у тебя суп и обглодал кость. Ну и тюха ты, Тимка! Таких беспомощных собак я еще не видела. Как же ты будешь жить без Марии Алексеевны?

Жду Андрюшку, места не нахожу: то по двору кружу, то приседаю возле Тима. Надо же, все время лежит у двери, не двигаясь, словно приклеился, лишь иногда подвернет под себя то одну, то другую лапу.

— Тимка, закоченеешь. Попрыгай, полай.

Если бы я заговорила голосом Марии Алексеевны, небось сразу вскочил бы, а то лишь вздыхает, как наша корова ночью.

— Отстань. И без тебя тошно, — проворчал вдруг Тимка.

Я так обрадовалась, что он голос подал, — нисколечко даже не обиделась.

— Потерпи немного, Андрюша придет из школы и сделает будку, сена сухого настелет, теплынь будет.

— Сама живи в будке, сама спи на сене, а у меня матрас есть.

Любушка принесла жареную картошку в кульке и мягкий, теплый хлеб с маслом — не ест! Осторожно беру с рук Любушки еду. Тек вкусно, что есть еще больше хочется. Перед носом Тимки поставила варенье в баночке, так он еще и огрызнулся.

— Марии Алексеевне пока есть нельзя, только бульончик куриный. А тебе все можно, не притворяйся. Собаки не болеют, они тоскуют… Мария Алексеевна мне про Музгарку читала, преданный был, смелый, а ты, как курица, трус. — Любушка гладит Тимку. — Думаешь, я не люблю Марию Алексеевну? Знаю — приедет скоро.

Андрюша появился со всем звеном, часто так собираются. Иногда какую-то «Молнию» на большом листке пишут. Читают и смеются, особенно Виталька. Потирая руки, любит говорить: «Перцу побольше, чтобы почувствовал!» Все время хочет сделать кому-то неприятное.

Я вертелась возле ребят. Как бы им напомнить про будку?

— Чего разгавкалась? Не путайся под ногами, — отогнал Андрюша.

— Твоя Дамка не лает, а пищит, моя Розка уже вывернулась бы наизнанку от лая, — сказал Виталька. — И точно, пустолайка.

Ребята вытащили из сарая доски, ножовку, гвозди. Молодцы, будку делают! Тут вышла Любушка с сумкой.

— Ты еще не ушла, — рассердился Андрюшка, — Опоздаешь!

— Не волнуйся, как раз успею. Почему маленький домик? Надо с меня ростом, думаешь, Тимке приятно в тесноте? Он привык к комнате.

— Много ты понимаешь, инженер. В большой будке он скорей замерзнет… А ну, беги в школу.

Любушка ушла, я бы ее проводила, но уж очень интересно смотреть, как ребята пилят, строгают, приколачивают доски. Девочка что-то рисовала в тетради, потом показала ребятам.

— Да, Марии Алексеевне и будка понравится, и эти рисунки, — сказал Андрюша.

Почему Виталька опять ничего не делает? В сарае что-то ищет.

— Сколько у тебя проволоки! — Сказал он Андрюше. — Дай мне.

Андрей стал отматывать проволоку.

— Хватит?

— Давай, не жалей, — выманивал Виталька.

Все же этот Виталька противный, как придет, что-нибудь да выпросит, только давай ему, и все мало, а сам ничего не даст. Однажды у Андрюши сломалась клюшка, небось не дал. Все знали, что у Витальки есть дома запасная. Пришлось Андрюше играть сломанной, и его команда проиграла, я сама всю игру видела. Я такого друга близко бы не подпустила, даже цапнула бы за ногу, а Андрюшка быстро забывает зло или даже не замечает.

— Да, — Андрюша задумался. — Тимка все же не привык в будке спать.

— Точно замерзнет, — сказал Виталька. — Не то что моя Розка, она в любой мороз может уснуть на крыльце и хоть бы хны.

И чего он носится со своей Розкой?

— Наверное, утеплить надо будку, — посоветовала девочка.

— У кого есть старая фуфайка или овчина? — спросил Андрюша.

— У меня есть, — сказала девочка. — Сбегаю.

— Ты далеко живешь… Виталька, чего жмешься, у тебя же старая шуба валяется в кладовке.

— Ничего себе! Для Тимки? Тоже мне собака! Я бы вообще прогнал его, собаки ни в какой мороз не должны замерзать. На Севере при семидесяти градусах…

— Тебе бы на морозе поспать, — сказала девочка.

— Подумаешь, если шубу надену, хоть сегодня всю ночь просплю.

— Не увиливай! — сказал Андрюша. — Дашь шубу?

— Как не стыдно! — сказала девочка. — Мария Алексеевна надеется на нас, а мы. Я сейчас принесу.

Девочка пошла, но Виталька догнал ее.

— Хочешь совсем забаловать Тимку, да? Ну и пусть — я принесу, так и быть… Только Тимку надо закалять, чтобы…

— Ладно, воспитатель, тащи скорей, время-то идет, — сказал Андрей.

Вскоре Виталька заявился с шубой, отдал ее Андрюшке, а сам пошел в коровник: может, Марту хочет стукнуть? Скорей за ним. Он почесал ей голову. Видно, Марте было очень приятно, она вытянула шею, перестала жевать. Конечно, все любят, когда их гладят. Виталька отошел, а Марта неподвижно стояла с вытянутой шеей. Я бы тебя тоже погладила, Марта, ты добрая, но не умею.

Андрюша стоял на коленях, протиснувшись наполовину в будку, и стучал молотком.

— Значит, Марта дает молока двадцать пять литров, больше моей? — ехидно спросил Виталька. — Ну и трепанулся же ты, я разглядел вымя, чуть больше чем у козы — спорим, и двадцати не дает!

Андрюша ничего не сказал, лишь громче застучал молотком.

— Думаешь, если маленькое вымя, значит, обязательно мало дает молока? — сказала девочка. — Не всегда так.

— Знаю, что не всегда, — сказал Виталька. — Но все равно большое дает больше.

Смотри-ка, уже готова будка — быстро сколотили! Андрюша принес из дома грустного Тимку, хотел посадить в будку. Куда там — всеми лапами забрыкался, завизжал на всю деревню, будто колотят. Вот бестолковый, ему хотят добра, а он отказывается.

— Может, конфет в будку положить? — сказала девочка.

— Лучше дверцу сделать и закрыть его, — сказал Виталька. — Пусть посидит, пока не привыкнет.

Андрюша отмахнулся, положил будку на санки, повез во двор Марии Алексеевны и поставил на крыльцо.

— Я начну разрисовывать будку, — сказала девочка.

— Ладно, потом, — сказал Андрюша. — Теперь не приставайте к Тимке. Пусть оглядится, обвыкнется… Пойдем, не будем его нервировать.

— А если он не захочет в будку? — забеспокоилась девочка. — Может, все же как-нибудь уговорить его.

— Ничего себе — уговорить! — рассмеялся Виталька. — Приспичит, сам на ночь залезет. Не такой уж он дурак — мерзнуть не захочет… Так юркнет, только его и видели, — носа не высунет.

Все теперь будет хорошо — самое главное есть будка. Плохо быть бездомной. Рано или поздно Тимка обрадуется своему новенькому домику.

Когда ребята ушли, Андрюша вывел во двор Марту. У нее большая морда, почему-то всегда задумчивая. Рога страшенные, большие, но Марта не бодается. Вообще не только собак, но и людей не замечает. И если бы хозяйка не загоняла ее, наверно, совсем бы домой не приходила.

Андрюшка привязал Марту к стойке и начал разглядывать ее: оттянул губы, потрогал вымя, потыкал в бока. Корова перестала жевать, недовольно ворочая головой.

Пришла с работы тетя Катя.

— Чего смотрины устроили? — удивилась она.

— Марта старая? — спросил озабоченно Андрюшка.

— Не очень. А что?

— Вымя маленькое, и зубы странные.

— Сам ты странный. Обыкновенная корова.

— Сама же говорила, мало молока дает.

— Зато жирное.

— Разве есть, которые нежирное дают?

— Всякое бывает. От кормов тоже зависит.

— Мы плохо кормим? У Витальки двадцать литров дает. А меня учительница спросила — не знаю, сказал: двадцать пять дает.