Но вот Сыроежкин увидел Зекунова. А рядом с ним шла высокая, красивая дивчина с аккуратненьким чемоданчиком. Выйдя из своего укрытия, Сыроежкин пошел им навстречу. Зекунов увидел его и издали заулыбался.

Они встретились, как хорошие приятели, обнялись и трижды расцеловались.

— Знакомься, Гриша, жена Леонида Даниловича.

— Простите, не знаю имени, — поклонился Сыроежкин.

— Александра Григорьевна, — низким голосом сказала Саша, озираясь по сторонам и уже видя совсем другую Москву — высокую, каменную. И вдруг спросила: — А Леонид Данилович где же?

— Леонид Данилович проводит очень важное совещание. Так уж получилось, Александра Григорьевна. Встретить вас послал меня. Просил извинить. Сюда, пожалуйста, тут у меня машина ждет.

Саша остановилась как вкопанная:

— Что еще за машина? Откуда?

— Как — откуда? Наемная. Таксомотор, иначе говоря, — пояснил Сыроежкин, улыбаясь. Он тоже волновался.

Саша шла дальше все медленнее и тревожно озиралась, будто искала кого-то в толпе пассажиров. Они вышли на площадь, и Сыроежкин показал на стоявший у подъезда автомобиль, у которого даже издали был виден укрепленный сбоку громадный, как скворечник, счетчик.

Пропустив вперед даму, вслед за ней в машину сели Сыроежкин и Зекунов. Саша и Сыроежкин сели рядом, а Зекунов — сбоку, на откидном сиденье. Машина дернулась и покатилась через вокзальную площадь, разворачиваясь к безлюдному Петровскому парку: на всякий случай брать Сашу было решено там — мало ли что, вдруг в ход пойдет оружие?..

Как только машина въехала в парк, Сыроежкин взглянул на Зекунова, и тот схватил Сашу за руку.

— Оружие в правом кармане, вон там… — сказал он.

Сыроежкин выхватил из Сашиного кармана браунинг, положил его себе в карман.

— Вы арестованы ГПУ. Вот ордер, — сказал он.

Саша смотреть ордер не стала — отвернулась. Она совершенно не сопротивлялась. Зекунов давно отпустил ее, а она все так и сидела — протянув вперед сведенные вместе руки.

Саша думала сейчас о своем Лене, ее сердце терзал только один вопрос: на свободе он или тоже взят чекистами? И еще ей было до слез жаль ценностей, которые лежали в ее чемоданчике, — все, что накопила она, дура, для своей будущей счастливой жизни с Леней.

Машина мчалась к центру Москвы — сперва по ухабистой Масловке, потом по булыжной Бутырской, стояла на перекрестках, пропуская гремучие трамваи, пугала извозчичьих лошадей и пешеходов.

Но ничего этого Саша Зайченок не видела. Слезы застилали ей глаза, а сознание мутилось от бессильной злости на судьбу и даже на себя, что, как последняя дура, сорвалась с места по первому зову, ничего не разузнав и как следует не проверив.

— Александра Григорьевна, вы не волнуйтесь, все будет в порядке… — сказал Сыроежкин, увидевший слезы на глазах арестованной.

Саша Зайченок механически повернулась на его голос и вдруг обнаружила, что рядом с ней сидит на диво красивый парень с золотистыми густыми волосами и большими голубыми глазами, которые смотрели на нее не без затаенного мужского интереса. В чем, в чем, а в этом Саша разбиралась. И в это мгновение она наивно решила, что он может ей помочь. Она готова была пойти на все…

Саша откинула назад голову и, чуть отодвинувшись, выпрямилась. Гриша с удовольствием разглядывал ее. Но это продолжалось недолго.

Машина въехала во внутренний двор ГПУ. Сыроежкин, как настоящий кавалер, выскочив из машины, подал руку даме, потом взял ее чемоданчик.

— Проследуем вон в ту дверцу… — галантно сказал он.

Лифт поднял их на пятый этаж, и через несколько минут Саша уже сидела в кабинете Пузицкого. Он допрашивал ее по всем правилам — с протоколом, с описью вещей, принадлежащих арестованной, и прочее и прочее.

Сначала ей пришлось дать о себе некоторые биографические справки. Обо всем, что касалось ее жизни в Белоруссии, она говорила охотно, она была достаточно умна и понимала, что ее работа горничной у скототорговца должна быть по душе чекистам. А вот про польскую свою жизнь она говорила уже менее охотно, хотя ее очень сбивал с толку этот добрый рыжеволосый дядька, который вел допрос. Он так внимательно и даже сочувственно слушал ее, что она понемногу разговорилась.

И вдруг:

— Что вы собирались делать в Москве по поручению польской разведки?

— Какой еще разведки? Про что это вы? — изумленно спросила Саша.

— Той самой, от которой в Варшаве с вами был связан капитан Гнешевский, а сюда вас снаряжал капитан Секунда, — разъяснил Пузицкий.

— Откуда это вам известно? Глупость какая…

— Это нам сказал Леонид Данилович Шешеня.

— Не мог он это вам говорить, — чуть слышно сказала Саша.

— Ну что же, придется этот вопрос выяснить. Значит, я записываю в протокол, что вы свою связь с польской разведкой отрицаете. Так?

— Отрицаю, — очень уверенно подтвердила Саша.

— Я только хочу предупредить вас, что по нашим законам за ложные показания полагается дополнительное наказание — тюремное заключение. Так что, может, нам лучше поступить так: поскольку про вашу связь с полицией нам рассказал Шешеня, завтра на очной ставке между вами мы все это и уточним. И если окажется, что ложные показания дал он, мы привлечем к ответственности его. Вы согласны?

Саша молча кивнула. Пузицкий подумал, что, пожалуй, не так уж эта Саша Зайченок сильна умом и волей, как про нее рассказывали Шешеня и Зекунов.

Ночь Саша провела в одиночке. А утром ее снова привели в кабинет Пузицкого Сергей Васильевич удивился, как изменилась женщина за одну только ночь. Глаза у нее потухли, лицо обострилось и будто вытянулось книзу. Пузицкий видел, как она до белизны сжимала кулачки и стискивала зубы.

— Пригласите ко мне Леонида Даниловича Шешеню, — сказал Пузицкий в телефон.

Саша в ужасе вскочила и прижала руки к груди.

— Успокойтесь, Александра Григорьевна, — сказал Пузицкий. — Не надо пугать Леонида Даниловича, он и без того перенервничал за вас.

Дверь раскрылась, и в кабинет вошел Шешеня, чисто выбритый, в хорошо отглаженном костюме и при галстуке. На мгновение он остановился в дверях, глядя на жену недоверчиво и немного испуганно, а потом бросился к ней на подкашивающихся ногах.